Kurohibi. Черные дни

Глава 18: Never Gonna Come Back Down.

Синдзи ничего не успел осознать, когда воздух перед ним разрезали два лезвия непроницаемо черных холодных глаз, рядом молнией мелькнула тень и голова вдруг раскололась на части. Сквозь грохот слепящего белого огня перед глазами где-то высоко кувыркнулось лазурное небо, далекий горизонт с пиками покатых гор, все также кутающихся туманной дымкой, сделал внушительный по своей скорости кульбит, будто некий всесильный великан дал мощного пинка планете, отправив ее в полет через вселенную, а затем Синдзи встретился с землей. Голова, треснувшая от только еще подкатывающего извержения боли, неожиданно забавно склеилась обратно и только сейчас разразилась жутчайшим звоном. Будто в насмешку, подсознание занудным тоном объяснило, что тело было отправлено в полет ударом твердого эластичного предмета, предположительно, подошвой спортивных кроссовок, и, заодно испытав на практике почти все законы ньютоновской физики, приготовилось к штормом накатывающей феерии ощущений.

«Как же все-таки хорошо, что мы решили встретиться не на баскетбольной площадке. Там пол бетонный, а тут земля, мягкая, почти как пух».

И тут боль, наконец, пришла, вновь разорвав голову на части и пронзив мозг ржавыми, бешено крутящимися сверлами. Синдзи беззвучно и сдавленно взвыл — вслух он этого сделать не смог из-за сбившегося дыхания — лицо само по себе скривилось, когда челюсть заклинило где-то в области висков, и на шею прыснули капли густой теплой жидкости.

«И ничем не отличается от спермы, правда?» — вновь поддел голос в голове, но Синдзи мог слышать лишь собственный крик, застрявший где-то в груди и пробивающийся так же тяжело, как забившийся в канализационных трубах кусок фекалий.

Воздух, словно в знак протеста, покинул легкие, когда многопудовое нечто рухнуло прямо ему на живот, вмяв органы пищеварения в лепешку, и накрыло еще более черной тенью, в глубине которой светились два зрачка мертвых, лишившихся души глаз. Нечто, даже не похожее на зверя, а скорее на бездумную и беспощадную силу, порождение самого глубоко страха и ненависти, нанесло удар своей конечностью, едва ли коснувшись вскользь, однако даже такое ласковое поглаживание заставило голову Синдзи со щелчком позвонков метнуться в сторону и взорваться нечеловеческим, по-настоящему осязаемым приступом боли.

Только сейчас восстановившееся зрение, сбросившее, наконец, белесую пелену и залившееся лишь одними алыми каплями, смогло различить лицо Тодзи над собой — пустое, словно чрево черной дыры. Не было больше старого доброго друга, одноклассника, задиры, но надежного и в чем-то сообразительного товарища — в одночасье он вдруг умер так же просто, как жучок в жерновах мукомольной машины. Сейчас это был демон, сравнимый по силе с Евангелионом, впавшим в бесконтрольное буйство, только холодный, умерший, лишенный души. Его лицо оставалось спокойным и мирным, совершенно безэмоциональным, и даже немного сочувствующим, на что, впрочем, наводили мысли лишь потоком льющиеся слезы из его глаз. Но в одном не было сомнений — Тодзи превратился в силу, сравнимую с природной стихией, единственной целью которой было умертвить прижатого к земле его — Синдзи.

«Это безнадежно. Его не остановить даже выстрелом из пушки. И рубит он, словно стенобитная машина. Прими таблетку, Синдзи».

Кулак парня обрушился на него с такой силой, что на несколько секунд он потерял сознание, благодаря чему избежал страшнейшей вспышки боли, которая, впрочем, и не думала покидать тело. Во рту загремел осколок зуба, разрезав щеку под вторым ударом, а третий удар, нанесенный в висок, вновь отправил его в нокаут, отчего подсознание с ликованием тут же стало подсчитывать нанесенный телу ущерб.

Впрочем, пробыть долго в спасительном небытие не получилось, потому что следующий удар, а за ним и волна сокрушающей боли буквально взорвали голову и сорвали все чувства в адскую агонию. Синдзи попытался вскрикнуть, когда его переносица хрустнула под тяжелым кулаком Тодзи, однако воздуха в груди так и не появилось, поэтому калейдоскоп мучительных искр перед глазами дополнился мутной дымкой от недостатка кислорода. Еще один удар, звон от которого едва не вышиб мозг из головы, рассек губу в кровавое месиво, а затем в огромный кровоподтек на левой скуле, и Синдзи отчаянно захрипел. Несмотря на ужасную невыносимую боль, на разрывающие плоть и мышцы удары, на слезы казалось бы несокрушимого парня, сквозь кровавое месиво на лице Синдзи улыбался.

«Я успел… Все таки успел…»

Очередной удар, счет которым уже пошел на десятки, затмил взор кровавой вуалью, и голова, превратившаяся в один вспухший отекший пузырь, уже перестала ощущать побои, однако все еще ревя где-то внутри раздувшейся болью. Синдзи не сразу ощутил, как тычки прекратились и мощная черная фигура над ним приподнялась, начав разрывать его живот и отбрасывать в сторону какие-то багровые ошметки.

«Уже все? Пора? Только скажи мне, и я начну».

«Подожди…»

То, что сначала представилось кусками плоти, на самом деле оказалось разорванными клочьями рубашки, выглядевшими красными из-за кровавой пелены в глазах. На самом деле все выглядело кровавым — небо, земля, лицо Тодзи, и Синдзи спустя несколько мучительных минут понял, что тот под ударами просто разорвал его одежду, словно животное, нанося мощные и почти не ощущающиеся тычки по телу.

Но тут они вдруг прекратились, и Тодзи, наконец, слез с Синдзи, дав тому вдохнуть желанной порции воздуха и слегка прояснить спутавшееся сознание. Едва успев сделать один вдох, он обнаружил над собой зависшую фигуру товарища, держащего в руках булыжник размером с отожравшегося кота.

«Ха-ха-ха!.. Умереть от удара камня в технократичной столице мира после фееричного эротического трипа, как это по-неандертальски. Браво, просто нет слов».

Синдзи попытался что-то сказать, но лишь скривился из-за рези на разбитых губах и противного шума в голове, который заглушил прощальную реплику Тодзи, сказавшего что-то действительно важное, откровенное, честное.

— Разрушь… этот… гребаный… мир… Синдзи… — донеслись смутные обрывки слов.

Его глаза застлала тень от занесенного над головой булыжника, казавшегося черной скалой на фоне слепящего солнца, и Синдзи приготовился к кульминации, но тут вдруг воздух рассекла нога в темных чулках, встрепенулась красная клетчатая юбка-шотландка, под которой белой нугой сверкнула ткань кружевных трусиков бежево-молочного оттенка и розовый блеск обнаженных бедер в абсолютной области, а за ней раздался приглушенный плотный удар парню в грудь. Тодзи охнул и отлетел назад, выпустив их рук камень, и тот рухнул прямо на живот Синдзи. Тот, интуитивно сгруппировавшись, все равно не смог справиться с мощным ударом, и после того, как тяжелый огрызок глыбы вмял его пресс вглубь, с тяжелым стоном согнулся и заскулил от усиленной побоями боли. До его ушей доносилась какая-то возня, шум борьбы, несколько сухих ударов, похожих на пощечины, а затем горький хрип парня.

Сквозь пожирающее тело жжение Синдзи перекатился на бок, плечом стер с глаз кровь и сфокусировал взгляд на происходящей прямо перед ним схватке. Точнее, на ее окончании: Мари, чья губа сверкнула кровавой полоской и багровым следом на подбородке, стянула свой галстук и в данный момент душила им Тодзи, у которого выражение лица, наконец, приняло человеческий вид. Если таковым можно было назвать разбитое и опустошенное существо, заплывшее в слезах и покрытое кровью — даже не своей, и с выражением угнетенного отчаяния на лице. Однако парень, хоть и выглядел жалко, даже не обращал внимания на душащую его девушку, а безотрывно следил за Синдзи, протягивая к нему руку. Тот вздрогнул, когда разглядел его глаза — пусть и пустые, в них не различалось ни капли злости, ярости или жажды мести. Он смотрел сочувствующе, прощаясь, приняв всю одолевшую его боль, переживая непомерный ужас, будто призывая к себе смерть и веря, что лишь она может его спасти.

— Нет… — прохрипел Синдзи. — Прекрати.

Мари метнула в его сторону взгляд, окутанный возбужденным изумрудным блеском за бликующими на солнце очками, а затем словно очнулась, задержала участившееся потяжелевшее дыхание и закрыла рот. Ее хватка чуть ослабла, вытянув балансирующего на грани потери чувств Тодзи обратно, и парень осел на землю, поддерживаемый лишь одной рукой девушки. А та, нахмурив брови и остудив разгорячившуюся кровь, непонимающе пожала плечами, ожидая объяснений от Синдзи, но, так и не получив их, разочарованно выдохнула, приподняла парня за шиворот и вдруг, замахнувшись, скинула его с холма.

Ошарашенный Синдзи, чертыхнувшись, приподнялся на ослабших ногах и двигаясь, словно раненый зверь с перебитыми лапами, постоянно сваливаясь на четвереньки и еле шевеля руками, поднимаясь, метнулся к краю обрыва. Не обращая внимания на адскую боль во всем теле и злясь от постоянно пропадающего зрения, он упал на край склона, согнувшись от еще одной тошнотной вспышки в голове, но все же разглядев, как тело Тодзи, пролетев с десяток метров по наклонной сухой земле, вывалилось на дорогу. И тут Синдзи обледенел.

Тодзи вылетел прямо под заворачивающий из-за поворота мусоровоз. Водитель даже не успел дать по тормозам, когда тело парня в черном спортивном костюме скрылось под рядом мощных широких колес. Скорость машины была невысока, поэтому водитель все же успел остановиться довольно быстро, однако конечности Тодзи, с неслышимым из-за рева мотора и скрипа тормозных дисков хрустом перекрутившись под передней осью и неестественно вывернувшись под задней, так и остались под днищем махины, сплюснутые в суставах и медленно затекающие густой кровавой жижей.

Синдзи не мог даже вдохнуть, глядя на это зрелище, и его сердце отдалось мелкой дрожью, на секунду оторопело замерев, а грудь сама испустила долгий протяжный стон, когда он перевел сухой взгляд на Мари.

— Зачем?.. Зачем ты это сделала?..

— Он тебя убить пытался… — девушка, казалось, была застигнута врасплох такой реакцией и сейчас с непониманием металась озадаченными глазами между ним и дорогой.

— Он бы не убил. Не смог бы.

— Я… Как ты вообще… Блин, ты сбил меня с толку.

— Ты специально его выбросила под грузовик?

— Ну да. Надо же было его как-то остановить, он же вообще неадекватном стал, из-за тебя, между прочим.

— Он уже все понял, — Синдзи скривился, ощутив жуткую волну горечи в душе. — Он уже был готов. Ну почему ты это сделала, Мари?

— Да ладно тебе, — в глазах девушки мелькнула нотка страха. — Не собиралась я его убивать — по склону машины ездят медленно, все это знают. Гляди, твой друг жив еще.

Синдзи развернул голову и действительно разглядел, как за панически скачущей и с ужасом хватающейся за голову фигурой водителя в сером комбинезоне показалось слабое шевеление единственной не раздавленной руки Тодзи и как подергивалась его скрученная пополам нога.

— Видишь? Хотя, не сказать, что удача на его стороне — фигурное катание ему теперь вряд ли светит.

Синдзи зажмурился и, подавив подпрыгнувший к горлу комок, откатился от края.

— Ну ладно тебе, жаворонок, не горячись ты так. Это была цена за тот выбор, который он сделал. Каждый сам расплачивается за свои ошибки: и он, и я, и даже ты, милый.

Выражение лица Мари из растерянного сменилось на обыкновенно хитрое улыбчивое, и она, пригнувшись, оттащила его от склона, пока их не увидел водитель, а затем, достав платок, стала бережно промокать им кровоточащую губу Синдзи.

— Кстати, о везении. Ну и везучий же ты ублюдок. Я навестила шефа полиции еще позавчера, чтобы побеседовать о тебе, но кто мог знать, что наше приятное рандеву раскроется так быстро. Стоило все-таки выключить телефон, когда я ему минет делала. И теперь старого пердуна выперли с поста за связь с несовершеннолетней, а вместе с ним кто-то загадочно подчистил все твои дела, запоров даже твое так и не успевшее начаться приключение в тюряге. Ну, то есть я, конечно, знаю, кто это сделал — начальник службы безопасности тоже оказался падок на юных девочек, но, блин, обидно, что все так закончилось. В надежде на лучшее я прокомпостировала мозги этой обезьяне, — она кивнула в сторону обрыва, — но у него, как оказалось, член не в положении, поэтому пришлось устроить страшное разоблачение с надеждой, что два самца устроят прекрасную и кровавую битву за самочку.

Мари вздохнула, театрально поджав свои губки в прямодушном разочаровании, а затем стерла с них кончиком языка кровавую каплю, смочила слюной край уже ставшего алым платочка, и стала пропитывать вспухший синяк на лице Синдзи.

— Но ты вновь все испортил. Причем я даже не могу сказать, проигрыш ли это был или ничья. Фишка-то поломалась, и играть нечем. Эх, Синдзи, Синдзи, с тобой все так сложно. И надо было тебе устроить этот пафос, ты посмотри на себя. Лицо в кашу, нос сломан, фиолетовые фингалы на скулах, губы в клочья порваны. Ты мне больше нравился милым и робким.

Тот провел языком по разбитой изнутри щеке, нащупал осколок зуба и выплюнул его в сторону, поморщившись от ощущения сточенного резца на нижней челюсти.

— Могу сказать, что это взаимно, — произнес он затем. — Из-за тебя теперь придется все переделывать. Хотя, может, оно и к лучшему.

Мари вдруг звонко рассмеялась, вспыхнув румянами на щеках, и одарила Синдзи своим ярким лучистым взглядом.

— Ты просто загадка, вот что я скажу. Только я начинаю думать, что понимаю тебя, как ты все ставишь с ног на голову. Ох, опасно, опасно.

Она погладила его волосы, стерла промокшим платком последние капли крови с щеки, а затем тепло улыбнулась и положила его голову на колени. Синдзи, даже несмотря на зудящую боль по всему лицу, которая, однако, уже слегка притупилась, снова ощутил приятную согревающую волну в теле, как только почувствовал прикосновения к телу девушки — мягкую упругость ее бедер, животик, в который уткнулась его макушка, ласковые поглаживания пальцев по его лицу, и этот животный взгляд, пронзающий душу насквозь своей прямотой.

— Ладно, — тихо произнесла она. — Твоя взяла. Но в следующей партии ты сделаешь в точности так, как я скажу. Нам есть еще что разыграть.

Осторожно опустив голову Синдзи на землю, Мари приподнялась, отряхнула ноги, слегка изогнулась, размявшись, а затем отсалютовала:

— Ладно, мне пора, пока сюда полиция не нагрянула — с недавних пор они меня не очень жалуют. Даю тебе сутки на восстановление, потом продолжим. Чао.

И Синдзи остался в одиночестве, вслушиваясь в удаляющиеся шаги девушки, стихнувшие спустя минуту и сменившиеся далекими возгласами перепуганного до смерти водителя грузовика, да устало взирая на далекое безмятежное небо. У него даже не оставалось сил обдумать слова девушки, ее мотивы и потаенные намеки, хотя сердце беспрестанно возвращалось к ее мягкому поглаживанию и неожиданно трогательной заботе, впитывая уже позабытое чувство защищенности, спокойствия и женской ласки, что казалось особенно диким, стоило лишь задуматься, от кого они исходили. Но мысли все равно притягивались к ее образу, ее телу и ее сердцу, которое, без сомнений, где-то трепетно билось и переживало за отлитой из закаленной стали броней.

Однако сколь этого не хотелось Синдзи, нужно было возвращаться к реальности. С грустным вздохом прогнав сладковатое чувство в душе, оставшееся от ее прикосновений, а также колющие холодом переживания о друге, который сейчас сгорал от боли где-то далеко внизу, он медленно приподнялся на дрожащих руках, зашипев от вернувшейся к лицу рези, подполз к своей сумке и, отодвинув пистолет с шокером, достал сотовый.

— Синдзи?.. — женский голос ответил спустя десяток гудков, когда он уже тихо заскулил от отчаяния.

— Здравствуйте, Акаги-сан.

— Что случилось, Синдзи?

Он выдержал паузу, унимая боль в заплывших губах, чтобы его речь была четкой.

— Акаги-сан, мне нужна ваша помощь. Мне… мне не на кого больше надеяться, кроме вас. Прошу…

— Ты в порядке? Что с твоим голосом?

— Пришлите скорую к дороге возле школьного мусоросжигателя. Это очень срочно…

— Что?!

— Пожалуйста, помогите…

Телефон выскользнул из руки, и Синдзи плюхнулся обратно на спину.

— Синдзи?! — донесся из трубки становящийся все более тревожным голос Рицко. — Что там происходит? Ты в беде? Ответь, Синдзи! Где ты?

Ему было тяжело говорить из-за ноющей челюсти, хотя он и мог ответить на вопросы женщины. Но не хотел. Он думал о Тодзи, которому сейчас приходилось гораздо хуже, он размышлял, что делать дальше. Он хотел ощутить хоть немного спокойствия.

Шорох колес вывел Синдзи из погруженного в себя состояния спустя подозрительно короткий промежуток времени. Машина скорой помощи, сопровождаемая черным широким седаном, беззвучно заползла на вершину холма и остановилась в нескольких метрах от него. Из легковушки тут же высыпалось несколько мужчин в строгих костюмах с воткнутыми в уши гарнитурами и мгновенно оцепило периметр.

— Мы на месте, — отрапортовал один из них. — Внешние травмы, следы борьбы, посторонних нет.

Над Синдзи склонился другой мужчина в белом халате и стал тщательно ощупывать раны, потом осторожно подвигал его конечностями, а затем бросил охранникам:

— Многочисленные ушибы и гематомы, возможно, сотрясение мозга. Переломов нет. — Он повернулся к коллеге. — Ну-ка, помоги.

Они двое ловко приподняли Синдзи и опустили на носилки, а затем быстро затащили его в салон машины, где уже оперативно подсоединили клипсы датчиков и начали обрабатывать раны антисептиком. Водитель в тот же миг двинул машину к выезду, и спустя всего минуту холм оказался совершенно пуст, лишь где-то невдалеке раздался вой второй приближающейся машины скорой помощи, на этот раз спешащей к передавленному парню внизу.

Синдзи с тоской поднял взгляд на увешанный медицинскими приборами и креплениями потолок салона, вздохнул и закрыл глаза, чтобы не позволить скручивающей сердце горечи выдавиться наружу в виде слез.

«С ним еще не покончено. Подожди немного, Тодзи».

Дальнейший путь до медицинского корпуса НЕРВ и саму процедуру лечения Синдзи помнил смутно, потому что один из докторов еще в машине ввел ему некий препарат, от которого тело сразу же сделалось ватным и эфирным, боль испарилась, а голову наполнила приятая розовая дымка, как от бокала вина, только на вкус отдающая мутящими разум химикатами. В памяти отложилось только посещение диагностического центра, где ему сделали рентген, травматолога, ощупавшего все его кости и мышцы, а затем конечная остановка в терапевтическом отделении, где женщина-доктор с золотистой головой стала накладывать ему швы. От чехарды медицинского окружения в однотипных белых кабинетах, обилия медицинских агрегатов, машин и приспособлений, которые в мутной дымке казались пыточными устройствами, голова быстро закружилась, возникла тошнота и разум, сдавшись, отказался отчетливо воспринимать мир. Все еще находясь в сознании, Синдзи, тем не менее, видел одну лишь водянистую картину перед глазами с редкими всполохами красных искр, постоянно мельтешащими белыми огнями и изредка возникающее золотое сияние, единственно несущее спокойствие и даже подсознательный спасительный уют. Поддавшись возникшему позыву удержать его, Синдзи попытался укутаться в золотом мерцании и прекратить бешеную скачку собственных мыслей, невнятных и оттого пугающих, и к своему удивлению обнаружил, что ему это удалось. Окунувшись в тепло, он замер, ожидая, пока дрожь в голове стихнет и сознание нормализуется, и так остался в полусогнутом положении, удерживая рядом мягкий и приятно согревающий источник спокойствия.

Очнулся он тогда, когда понял, что кто-то гладит его по голове. Резко приподнявшись, Синдзи охнул — мозг словно обдали ушатом ледяной воды, а макушка будто бы ударилась в невидимый потолок, так что он тут же свалился обратно на кушетку, с удивлением, впрочем, заметив, что вместо подушки его тело рухнуло на нечто не столь мягкое, но зато очень упругое и приятное. Сосредоточив упрямо расплывающиеся глаза, он разглядел прямо перед своим лицом несколько пуговиц белого больничного халата, черную гладь блестящих колготок на крепких стройных ногах, которые в данный момент удерживали его голову, и покачивающиеся выпуклости на синей курточке, очевидно, являющиеся не юными, только сформировавшимися холмиками грудей, а зрелым плотным бюстом женщины. Над ним с выражением легкого упрека и облегчения появилось лицо доктора Рицко Акаги, все так же обрамляемое ярко-золотистыми локонами и украшенное пикантной родинкой под краешком глаза.

— И как же ты до такой жизни дошел? — произнесла она обеспокоенным упрекающим тоном, хотя и не без нотки облегчения.

— Ну, я же простой подросток… Нам бы подраться да девчонкам под юбку позаглядывать.

Видя заботливо мягкое выражение лица женщины, ее необыкновенную смущенную теплоту за обычно сосредоточенными серо-зелеными глазами, Синдзи попытался улыбнуться, однако тут же об этом пожалел, когда его лицо сковало стянутой болью.

— Пока я накладывала швы, все это время ты не отпускал меня, хотя был в сознании. Неужели обезболивающее так сильно затуманило разум?

— Я плохо помню, что произошло. Хотя сейчас чувствую себя более-менее, разве что лицо ватное.

— Ну, это хороший знак, учитывая, как тебя отделали. Только, Синдзи, ты все еще держишься за меня.

Тот нехотя отлип от ее широкого мягкого живота, поднял голову с бедер и устремил взгляд на ее лицо, прямо между вздымающимися от дыхания грудями. Окончательно прояснившееся сознание подтвердило, что он, одетый в больничную пижаму, действительно полулежал на кушетке, уютно расположившись на коленях сидевшей рядом женщины и держа ее в крепко сцепленных объятиях.

— Эм… — он неловко улыбнулся. — Простите, что доставляю вам неудобство, Акаги-сан, но… я не хочу вас отпускать.

Рицко вздохнула.

— У меня много работы, Синдзи.

— Я понимаю, просто… Мне больше некуда идти. Дом, школа, город — я больше нигде не могу чувствовать себя в безопасности, мое побитое лицо говорит об этом лучше любых слов. А здесь кроме отца и вас я больше никого не знаю, но его я не хочу видеть. Только не подумайте, что я говорю это от безысходности, потому что мне некуда больше идти. Я уже понял цену самостоятельности, как и значение отношений между людьми, поэтому в первую очередь я позвонил вам, попросил у вас помощи. Вы мне нужны, Акаги-сан, честно, потому что я… я не знаю, что мне дальше делать.

Он уткнулся обратно в ее живот и крепче прижал к себе женщину, ощутив, как дрогнуло ее тело и, спустя несколько секунд, ее рука плавно опустилась на его голову.

— Вот видишь, Синдзи, что бывает, когда ты поступаешь необдуманно. Ты совершил много легкомысленных поступков, и рано или поздно твоя удача должна была от тебя отвернуться. Теперь у тебя целый ворох недоброжелателей с одной стороны, и разбитых судеб с другой, и от них никуда не деться.

— Я знаю. И я не собираюсь убегать. Это моя ноша и никто кроме меня с ней не справится. Но я просил вашей помощи не для того, чтобы решить свои проблемы, нисколько.

Синдзи, наконец, разомкнул руки с талии женщины, приподнялся и почти вплотную приблизился к ее сделавшемуся вдруг умилительно озадаченному лицу, а затем тихо продолжил:

— Я лишь хотел вновь побыть с вами. Пусть вы считаете меня ублюдком, ненавидите или презираете, я могу сказать, что только рядом с вами мне не нужно изображать из себя невозмутимого перевозбужденного самца, у которого всегда все под контролем. Я тоже нуждаюсь в передышке, в женской заботе, хоть в этом и не легко признаться. Я хочу чувствовать ваше тепло и ваши прикосновения, и только это я прошу, только вам я могу довериться. Вы говорили, что вас ко мне притягивает, что я вас смущаю и заставляю испытывать противоречивое влечение, но сейчас, даже если вы решили покончить с этим, я хочу сказать, что нуждаюсь в вас.

Закончив речь, Синдзи подтянулся к ее лицу, которое она уже успела отвести в сторону, скрывая блеск глаз и пробившийся против воли румянец, а затем подарил нежный поцелуй, всего лишь прильнув губами к ее шее почти у самого основания подбородка, и перед тем, как отпрянуть, еще раз крепко ее обнял. Он ощутил, как млеющая волна расплылась по ее телу, сделав его на секунду размякшим и тут же испуганно напрягшимся, но продолжать ласку он не собирался, хотя та, кажется, все таки не смогла найти в себе решимости оттолкнуть его.

— Акаги-сан, все, на что я могу надеяться, — это немного вашей заботы…

Рицко изобразила на лице всю гамму сбивчивых эмоций, словно борясь сама с собой и пытаясь совладать с терзающим душу противоречием, сомнением, что пошатнул ее застывшее сердце, и тогда женщина приложила пальцы к закрывшимся глазам, потерев их, затем медленно поднялась и произнесла:

— У меня много работы, Синдзи, сейчас я должна уйти. Если хочешь — можешь остаться здесь, твою сумку и одежду доставили в раздевалку.

Она еще открыла рот, собираясь что-то сказать, но, не набравшись решимости, приподняла лицо вверх, взглянув на лампу освещения, и только сейчас Синдзи смог увидеть, сколь тяжелым выглядело ее лицо. Взгляд запечатлел невыносимую подавленность, угнетенность, идущую из самой глубины души, под глазами виднелись темные круги усталости, как от недосыпа, и даже невидимые морщинки оплели доселе гладкое и молодое лицо уже, в общем-то, не юной женщины. Однако у Синдзи не оставалось сомнений, что причиной ее осунувшегося вида был не вдруг давший знать о себе возраст, а мучительно тяжелый камень на сердце, прибивающий ее к земле, и возможно даже, не он был причиной этого.

— Акаги-сан… — прошептал Синдзи, ощутив холодок под кожей. — Не мучайте себя. Не надо…

Женщина засунула руки в карманы халата, вздохнула полной грудью и, размяв затекшую шею, притворно бодрым голосом произнесла:

— Мне нужно закончить свои дела. В последнее время совершенно не высыпаюсь из-за этих операций… Так что я не могу сидеть с тобой весть день.

Она направилась к выходу, но тут снова остановилась, неуверенно дернув плечами, развернулась и слегка дрогнувшим голосом произнесла:

— Впрочем, вечером я принесу тебе нормальной пищи — сегодня я взяла немного домашней еды. Ты же не понаслышке знаешь о качестве больничной кухни, не правда ли?

На ее лице скользнула неловкая улыбка, но Рицко, словно опомнившись, смущенно прочистила горло, неловко нахмурилась, словно пытаясь скрыть стеснение от неудачной шутки, и с заметной поспешностью направилась к двери. Уже там она, не выдержав, бросила на Синдзи взгляд, однако увидев его широкую теплую улыбку, едва не напоролась на косяк прохода и уже сгорая от стыда выскочила в коридор.

Когда двери закрылись, Синдзи прыснул звонким смешком и расхохотался — он и подумать не мог, что взрослая женщина может вести себя как маленькая девочка, по неопытности не способная выразить разгорающиеся в душе и смущающие чувства. Зрелище выглядело настолько феерично, что Синдзи свалился лицом в подушку, чтобы не расхохотаться вновь, однако вернувшаяся вспышка боли моментально испарила все веселье. Скривившись и сквозь стиснутые зубы вобрав в легкие воздух, он осторожно ощупал ватное лицо, обнаружив на нем целый комплект повязок, пластырей и рубцов от швов, а затем приподнялся и осмотрелся по сторонам.

Комната представляла собой просторный терапевтический кабинет с функциональной кушеткой и отдельной уже застеленной койкой, а по сторонам располагался целый набор неких медицинских аппаратов и установок, из которых Синдзи узнал только дефибриллятор по паре характерных электродов. Остальные устройства, отличающиеся обилием жутковатых манипуляторов, колб, насосов, шлангов и приборов, вызывали лишь потаенный страх, поэтому он решил не заострять на них внимания. В шкафу обнаружилось несколько канистр с некоей минеральной жидкостью для промывки крови и внутренних органов, как гласила этикетка («не имеет противопоказаний и реакций с органическими тканями»), еще один набор ампул и колб непонятного назначения и ящик с бинтами и ватными тампонами, а так же огромный бидон с яркой эмблемой LCL на боку. В подсобке оказалась ванная с туалетом, где Синдзи смог найти зеркало и, наконец-то, разглядеть свое лицо. Однако его худшие опасения не подтвердились — хоть оно и выглядело изрядно побитым, никаких темно-фиолетовых отеков размером с кулак на нем не осталось, хотя всю его площадь и покрывал целый ворох багровых пятен разной степени яркости со следами пробитой кожи и, местами, синеватых кровоподтеков, разве что разбитая нижняя губа слегка опухла. Однако, по-видимому, самые страшные раны скрывала марлевая накладка и несколько пластырей на скулах, подбородке и лбу, за которыми выделялся след от переплетенных нитями швов.

«Теперь ты настоящий мужчина. Еще бы дубину найти потяжелее, и можно отправляться на улицы, вершить пацанский закон и правопорядок».

Синдзи тихо хихикнул, вспомнив изображение уличных банд из ТВ-шоу. Даже по сравнению с ними, он выглядел просто побитым щенком, не говоря уже о настоящих гопниках, до которых ему еще предстояло долго-долго бить и биться. Улыбка вдруг сползла с его лица, и тогда Синдзи вернулся обратно в комнату, от нечего делать начав изучать содержимое прикроватной тумбы. Кроме какого-то базового медицинского пособия и инструкций к стоящим рядом агрегатам там больше ничего не обнаружилось, но ему пришлось довольствоваться и этим — телевизора в палате не было, а слоняться по базе НЕРВ в пижаме особого желания не было. К тому же его мобильный остался в сумке, поэтому он со спокойной совестью мог позволить себе отгородиться от внешнего мира в этой далеко не самой уютной, но тихой комнатке где-то глубоко под землей.

Под вечер, сдержав свое обещание, в комнату неслышно вошла Рицко, держа в руках небольшую розовую коробку для бенто и пакет. К этому времени Синдзи, перечитав все имеющиеся брошюры и облазив каждый дюйм комнаты, уже был готов на стену лезть со скуки, поэтому при виде статной блондинки совершенно искренне озарился радостью и расплылся в счастливой улыбке.

— Акаги-сан, как же я устал вас ждать!

— Как самочувствие? — с ходу спросила Рицко, попытавшись сохранить невозмутимость на лице, но так и не сумев скрыть лучинку удовольствия от столь теплого приема.

— Бодр. Когда эти штуки можно будет снять?

— Когда швы стянутся. Иначе придется тебя заново зашивать.

— Блин, — нахохлился Синдзи. — А уже так чешется, что мочи нет.

Рицко опустила на столешницу коробку, подперла бока руками, а затем, покачав головой и потупив взгляд, вытянула накрашенные темно-красной помадой губки в невольной улыбке.

— Ох, что же творишь…

— А?

— Сейчас ты похож на самого обычного подростка, непоседливого паренька, который, после очередных приключений по задворкам, нахватал синяков и ссадин и которого хочется пригреть и приласкать, чтобы больше так не делал. Кто бы мог сейчас подумать, что на самом деле это гроза всего женского населения планеты.

— Ладно вам, доктор, вы преувеличиваете, — со смущением и замешательством повел бровями Синдзи. — При нашей первой встрече я бы тоже не мог сказать, что у вас проснутся материнские инстинкты от одного только вида побитого паренька.

— Мате… Что? — вспыхнула пунцовой краской женщина. — Ну знаешь…

Она опустилась на стул и уткнула лицо в приподнятую ладонь.

— Даже не знаю, стыдиться мне или ругать тебя за бестактность. Последнее точно бесполезно, а теперь еще и в краску вогнал, хотя винить надо, прежде всего, себя. Что же ты со мной делаешь, Синдзи?..

— Просто будьте чуть честнее с собой, — уже мягче произнес тот с коварной улыбкой. — Вам очень идет смущение. Становитесь еще более... женственной, что ли. И потому привлекательной.

— Боже…

Женщина теперь скрыла лицо обеими руками и уперлась локтями о столешницу, оставив открытыми лишь одни покрасневшие уши. Синдзи пришлось ущипнуть себя, чтобы не залиться хохотом.

— Пожалуйста, не злитесь, Акаги-сан. Я же, как вы выразились, гроза женского населения планеты, что вижу, то и говорю. Наверное, это мой садистский инстинкт — пытать женщину тем, что она является женщиной. Вы хотя бы отдаете себе отчет в том, что ваше очарование неизбежно пробьет дорогу через стену отчуждения? Сколь бы высоки ни были ваши познания и профессиональные навыки, все равно нет ничего ценнее ощущения, когда прижимаешься к вашему мягкому животику.

Рицко подняла голову, сверкнув алыми щечками и нечетким блеском в мутно-зеленых глазах, открыла рот и замерла, так и не сумев выразить гремящие в душе чувства, а через секунду отрезала:

— Знаешь, лучше тебе заткнуться. Если скажешь еще хоть слово — получишь по лбу.

Несмотря на резкий тон, Рицко едва могла усидеть на месте от бурлящего коктейля из смущения, неловкости, озадаченности и возмущенности — ее глаза выдавали женщину с потрохами. Именно поэтому Синдзи с улыбкой понимающе кивнул, отведя взгляд в сторону и позволив той самостоятельно совладать с колкими чувствами.

— Если бы я не была уверена, то могла бы поклясться, что ты у Редзи набрался всех этих ваших мужицких штучек, — раздался через минуту ее уже собранный, хоть и слегка нервозный голос. — Хотя тебе с ним не сравниться в лести, можешь даже пытаться.

Она поднялась с коробкой в руках и устало опустилась рядом на кушетку, заставив Синдзи с легким удивлением приподнять брови — он просто не ожидал проявления инициативы от нее после той умилительной сценки со смущением.

— Впрочем, наверное, поэтому его чары не действуют на меня. В отличие от тебя…

Ее глаза скользнули в сторону Синдзи, но, напоровшись на его внимательный взгляд, тут же метнулись обратно, вызвав еще одну волну неловкости.

— Держи, — она не глядя вручила ему в руки коробку с бенто.

Голод дал о себе знать еще днем, поэтому Синдзи даже не смог вымолвить и слова, подняв крышку и обнаружив поразительно красивый и аккуратный набор из омлета, сосисок, порезанных в виде осьминожек, овощей, салата из спаржи и грибов шитаке с соусом, а также корзинок из ветчины с зеленым горошком и кукурузой. От одного вида этой восхитительной картины Синдзи тут же едва не захлебнулся слюнями и, с трудом сдерживаясь, чтобы не накинуться на пищу, повернулся к Рицко с изумленным выражением лица.

— Красиво… — теперь уже в его голосе мелькнуло смущение.

— Ч-Чего ты так смотришь, балда? Их готовить — пять минут, и вообще я предпочитаю домашнюю кухню, бабушка приучила… — Слишком быстро и сумбурно проговорив, женщина осеклась, стиснула ладони в кулак и с притворной злостью в голосе сухо бросила: — Ешь давай.

— Благодарю… — пробубнил Синдзи, выдержав тяжелую немую паузу, а потом, наконец-то, набросился на долгожданный ужин.

Он был готов умять все подчистую, даже если бы там обнаружились угольки вперемешку с опилками, но пища оказалась невообразимо вкусной, что даже слегка удивило. То есть, это был обыкновенный омлет с обыкновенными сосисками, не говоря уже про самые обыкновенные овощи, но Синдзи думал, что вечно занятой глава исследовательского отдела едва ли будет заботиться о вкусовых качествах еды или ее оформлении, а это блюдо получилось выше всяких похвал. Несмотря на боль в расколотом зубе, меньше чем за пять минут он смел практически все продукты, оставив лишь кусочек сосиски под листом салата и дольку томата черри. В целом, ему удалось насытиться и этой порцией, хотя аппетит был настолько высок, что он с легкостью справился и со второй такой же коробкой. Причиной тому был даже не какой-то неземной вкус еды — он как раз был самый что ни на есть обычный — а та забота, щепетильность, почти что нежность, с которой была приготовлена пища. Синдзи мог видеть такое только в кино и еще, может быть, в воспоминаниях из глубокого детства, когда была жива его мама, если, конечно, они не были плодом его бурного воображения.

«А ведь если подумать, я такого лет десять не ел, то есть столько, сколько себя помню. Мне попадалась вкусная пища, я как-то устраивал себе восхитительную трапезу, обедал в ресторанах с учителем, но чтобы попробовать еду, приготовленную настоящей женской рукой… бережно, по-хозяйски, с душой — для себя ли или для человека, к которому она испытывает особые чувства… О таком я даже и мечтать не мог».

Прожевав и в тишине насладившись сохранившимся во рту вкусом, Синдзи палочками для еды взял оставшуюся сосиску, завернул ее в салат, обмакнул в соус и, подставив ладонь, чтобы не испачкать одежду каплями, поднес кусочек к Рицко.

— Ты что делаешь? — после продолжительного молчания, когда она с проскальзывающим интересом и потаенной радостью краем глаза следила за его трапезой, ее лицо вытянулось в оторопи, и она едва не соскользнула с края кушетки от испуга.

— А-а-а-а, — протянув, кивнул Синдзи, отчего женщина вспыхнула краской с новой силой.

— Хватит обращаться ко мне, как к ребенку!

Синдзи грустно свел брови, по-щенячьи тихо проскулив, и повторил просящим тоном:

— А-а-а-а.

— Я же сказала…

Рицко от негодования уже была готова ответить со всей возможной строгостью, возможно даже применив физическую силу, но потом, словно в ее голове кольнула невидимая иголка, закрыла рот, вздохнула и обреченно опустила плечи.

— Ну что мне с тобой делать…

А потом протянула голову и, прикрыв глаза, открыла рот.

— Ам.

Расплывшись в блаженной улыбке, Синдзи аккуратно положил на влажный язычок женщины кусочек сосиски и позволил ей сомкнуть губы на палочках, оставив на них едва заметный красный след от помады. Рицко молча зажевала, смерив его ледяным взглядом и притом сверкнув пунцовыми щечками, а у Синдзи защекотало в груди, когда его разум еще раз переварил увиденное — взрослая женщина, находящаяся выше его по статусу, солидная и внушающая уважение, смущенная, и брала пищу с его рук. Сердце упоительно разлилось в чарующем чувстве удовольствия, заставив слегка дрогнуть от волнения, однако Синдзи взял оставшийся томат и вновь скормил его уже покорно подчинившейся женщине, что хоть и источала возмущение и холод во взгляде, но все же сама получала неловкое удовольствие от всей пикантности ситуации.

После трапезы чуть покрасневшая Рицко достала из пакета термос с чаем, и они в полной тишине насладились горячим ароматным напитком. Синдзи непрерывно следил за женщиной, украдкой опуская взгляд то на ее грудь, которая ритмично поднималась под неровным дыханием, то на облаченные в полупрозрачные колготки бедра, что из-за постоянной смены положения ног терлись друг о дружку с легким шуршанием ткани. Вообще, женщина вела себя немного дергано, постоянно то бросая беглый взгляд на Синдзи, то теребя плечами и перемещая пластиковый стаканчик из руки в руку, хотя не выказывая какого-то видимого волнения, скорее, нервно чего-то ожидая. Однако Синдзи продолжал молчать, наслаждаясь неловкой тишиной и спутанным состоянием Акаги, которая, несмотря на всю свою зажатость, все-таки не спешила покидать комнату.

Спустя продолжительный отрезок времени, полный неловкого безмолвия, женщина, наконец, сдалась.

— Да уж, Синдзи, умеешь ты заставить нервничать, — как-то обреченно выдохнула она и смахнула с глаз забившуюся челку.

Тот невинно поднял брови, сам не понимая, что имеет в виду Рицко.

— Входя сюда, я дала себе твердое обещание не доводить дело до постели и пресечь любую твою попытку домогательства, — неуверенно продолжила она. — Знаешь, в прошлый раз мне было действительно больно, и я решила прекратить это безумие. Однако, встретив тебя, вместо озабоченного и ненасытного подростка увидела побитого слабого мальчика, о котором в последнюю очередь можно подумать, что он изнасиловал почти всех своих подруг. Сначала я не поверила твоим словам об одиночестве, о том, что ты действительно не знаешь, что делать, но я, проклиная все на свете, все же решила тебе поверить. И вот я пришла, но ты все равно не дал ни одного намека на свое развращение, отделавшись нелепым и откровенно детским флиртом. Признаюсь, это привело меня в замешательство, потому что я уже не пыталась держать дистанцию и вести себя с тобой прохладно, позволяя даже приблизиться и сесть рядом, но ты все равно оставался в рамках дозволенного, играясь больше, кхм, приятными словами, чем намеками.

Рицко вдруг резко развернулась в его сторону и внимательно впилась глазами.

— Синдзи, ты, вообще, в порядке?

— А… — от неожиданности он опешил и невольно отвел лицо в сторону. — Да, вроде…

— Я имею в виду, может, тебе что отбили там и ты стесняешься признаться?

— А?! Что за чушь?! — сам того не ожидая, вспылил Синдзи. — Доктор, у вас мысли не в ту сторону повернуты.

— Понятно… — Рицко вдруг тепло улыбнулась и сбросила свой растерянный взгляд. — Вот теперь я узнаю тебя прежнего. А то все это время ты был таким шелковым и правильным, что я уже начала тревожиться.

— Ну, знаете… — от негодования Синдзи не знал, как на это можно ответить.

Но женщина молча похлопала ладонью по его руке, с засиявшим весельем на лице одарив его трогательным взглядом, робко сделала короткое движение телом в его сторону, а затем, собравшись с силами, прильнула к нему боком и подарила нежный чуткий поцелуй. Тут же Синдзи опутал букет ароматов, среди которых был и сигаретный дым, и сладкий запах фруктов, и кофе, и даже нечто, напоминающее масло или крем, локоть его левой руки уткнулся в плотную окружность женской груди, спрятанной под чашечкой лифчика, а ладонь так и осталась придавленной к кушетке под ее весом. Рицко не стала переходить к глубокому поцелую, просто оставив на несколько секунд свои губы прижатыми к его и пощекотав щеку своим учащенным дыханием, а затем нехотя отодвинулась назад и, пряча неловкость за блеском жаждущих глаз, произнесла:

— Ну что, будем продолжать?

Чувствуя, как сильно заколотилось сердце в его груди от страстного и проникновенного взгляда женщины, тот раскрыл рот, подбирая слова, и медленно выдавил:

— Вы… серьезно хотите? Даже после всего, что я сделал?

— Ты уже научил меня, что если это неизбежно — это неизбежно. — Ее золотистые локоны словно засияли на фоне порозовевшей кожи. — Я честно пыталась сопротивляться, но будь оно все проклято. Те несколько чудных мгновений рядом с тобой, когда ты подарил мне это чувство… женственности, стоили того, чтобы расплатиться за них своим телом.

— Звучит немного двусмысленно… — Синдзи неловко скривил рот.

Рицко с легким разочарованием на лице нахмурилась, виновато вздохнула и с извиняющейся улыбкой произнесла:

— Прости, что я себе позволила лишнего. Что ж, наверное, проблема все же во мне.

Однако Синдзи перехватил руку собирающейся встать женщины и, сверкнув теплой искоркой во взгляде, тихо произнес:

— Однако я не сказал, что не хочу быть с вами.

Та замерла, устремив на него сначала озадаченный, а потом размякший, словно воск под жаром пламени, обнадеженный взгляд.

— Вы могли бы… — робко продолжил Синдзи, опустив голову, — провести со мной ночь? То есть просто полежать рядом, чтобы было не так одиноко?

По телу женщины прошла волна жара, только не страстного, а чувственного и слабого, едва ощутимого, и она растроганно выдохнула, опустилась к Синдзи и, не в силах скрыть счастье в голосе, прошептала:

— Конечно. Все, что угодно.

Уже глубоко за полночь она вернулась к покоящемуся на кровати, но так и не заснувшему Синдзи, не сказав ни слова и даже не включая свет в комнате, просто тихо пройдя к койке. Преодолевая смущение, Рицко сняла всю свою одежду: сначала халат с юбкой и курткой, затем, уже гораздо медленнее со стесненными движениями, колготки, и под конец, уже дергано и нервно, она стянула с себя черное белье, сплошь обвитое рельефными кружевами. Женщина, как показалось Синдзи, не стеснялась наготы, однако под его пристальным взглядом почувствовала себя неуютно и поспешила забраться к нему в кровать, накрывшись одеялом.

— Вы ведете себя, словно маленькая девочка, — прошептал он и тут же ощутил щипок в боку.

— Молчал бы уж.

Женщина обвила его руками и прижалась телом, вмяв мягкие грудки в его локоть и уткнувшись щекочущим своими волосиками лобком в бедро. От тепла ее кожи и ласкового поглаживания член Синдзи начал медленно реагировать, заставив того засуетиться на месте. Рицко, словно почувствовав это, опустила ладонь чуть ниже, охватила своими прохладными пальцами его ствол и начала медленно водить крайнюю плоть вверх и вниз, утыкая головку в ладонь. Другой рукой она бережно затеребила яички, перекатывая их и чуть оттягивая мошонку.

— Так хорошо? — тихо спросила она.

— Мх… — не выдержав, выдохнул Синдзи. — Акаги-сан, если вы продолжите…

— Я это и добиваюсь, бестолочь.

В темноте нельзя было отчетливо разглядеть лица женщины, однако Синдзи ощущал ее дыхание на шее, ощущал прикосновения ее локонов к своей щеке и всем телом чувствовал мягкое давление ее прижавшегося тела — не такого худощавого, как у юных девушек, и не такого аттлетичного, как у Мисато. Скорее, чуть раздавшегося в области живота, грудей и бедер, но оттого вызывающего стойкое желание мять его, как тесто, и использовать ее в качестве подушки.

Тишину комнаты, нарушаемую лишь шорохом рук женщины о член под простыней, разбавил едва различимый стон Синдзи, к которому присоединилось глубокое шумное дыхание Рицко, и вот уже в основании его живота начало приятно покалывать, предвещая стремительно увеличивающуюся волну наслаждения. Однако Синдзи решил не доводить дело до кульминации и, чтобы избежать подкатывающего оргазма, перекатился вбок, прямо на Рицко, оплел ее ногами и упер локти по обе от нее стороны, чтобы не давить всем весом. Его член выскользнул из рук и лек прямо на ее переливистый животик, придавливаемый в свою очередь им сверху. Женщина слегка охнула, но быстро подстроилась под Синдзи, заключив его в объятия, и попыталась раздвинуть бедра, чтобы пенис лег к ее киске.

— Акаги-сан… — тихо прошептал он. — Подождите.

— Мм? Ты не хочешь?

— Нет… не в этом дело… — он неловко хохотнул. — Вы же чувствуете, еще как хочу. Но на самом деле, я думаю, вы делаете это ради меня. Правда, не стоит. Я просто хочу поспать с вами, в ваших объятиях, прижимаясь к вашему потрясающему телу. Я ведь не тяжелый? Мне можно поспать так, прямо на вас?

Рицко выдержала паузу, а затем, видимо, сладко улыбнувшись, потрепала его по голове.

— Какой же ты все-таки милый, Синдзи. Располагайся, как тебе будет удобно, мне тоже приятно ощущать твой вес на себе.

Хмыкнув, тот недолго поелозил на ее теле, помесив едва прощупывающиеся, но проступающие плоскими бугорками жировые складки, сполз чуть пониже, слегка помял ее груди и опустил на одну из них голову, чувствуя, как ее уплотнившийся сосок защекотал его ушную раковину. Ее выдавшийся вперед лобок он уже ощущал на своем животе, а член оказался зажат между ее плотно сомкнувшимися бедрами, и тогда Синдзи начал гладить и ласково мять ладонью другую грудь, спросив:

— Интересно, они у вас больше, или у Мисато-сан?

— Что за вопрос, Синдзи? — возмущенно выпалила Рицко, но тут же запнулась в коротком стоне, когда тот слегка ущипнул ее сосок. — Т-Такие вещи не… нельзя спрашивать у женщины.

— Ну все же. У вас обеих восхитительная грудь, разная на ощупь, но исключительно приятная. В нашем случае, кажется, весьма мягкая и податливая, отчего в ней легко утопить свою ладонь. Мне нравится.

Претворив свои слова в жизнь и насладившись вырвавшимся стоном из груди Рицко, он продолжил нежные поглаживания уже ставшего ощутимо твердым соска.

— Мы… — вдруг произнесла пронзаемая дрожью Рицко. — Когда еще мы учились вместе… Мисато в шутку решила подразнить Кадзи, начав меряться грудями… После очередной гулянки я немного перебрала… и с дуру согласилась… И вот мы одновременно задрали кофты и заставили Кадзи сделать выбор… Конечно, мы были в лифчиках, да и он в те времена еще имел стыд… поэтому, красный и взвинченный, он все же выбрал мою грудь.

Рицко неловко зашевелилась под ним, невольно затерев бедрами о член.

— Тогда, кажется, у меня и впрямь грудь была больше… однако Мисато поздно взрослела, и скоро меня догнала, переплюнув во всем, кроме учебы. Хотя сейчас мне кажется, что Кадзи сказал это лишь для того, чтобы задеть Мисато. Это в его стиле…

— А я считаю, что у вас бесподобная грудь, — ответил ей Синдзи, ощутив, как вдруг погрустнел ее голос. — Не знаю, как насчет размеров, но в пухлой мягкости ей нет равных.

— Что за комплимент, глупый…

Даже во тьме лишь по одному голосу Синдзи мог различить, как расцвело лицо женщины румянцем и как вытянулись в улыбке ее губы. Тогда он поудобнее устроился на груди, ощутив сквозь ее расплывающуюся мякоть шум дыхания и немного учащенный стук сердца, рукой подтянул к лицу вторую грудь и бережно вобрал в рот плотный сосочек, начав медленно и осторожно его потягивать. Женщина резко выдохнула и опустила руки на его голову, однако Синдзи не стал усиливать ласки, наоборот, неторопливо теребя во рту языком начавший твердить сосок, словно кот, игриво бьющий хвостом из стороны в сторону, он постепенно дал Рицко успокоиться, унять возникшее напряжение и волнительное ожидание в теле. Поняв Синдзи, она расслабилась под его весом и позволила ему свободней устроиться на своем теле, а затем легонько обняла и, слегка подрагивая от все еще продолжающейся стимуляции груди, прошептала:

— Сладких снов.

Спустя пятнадцать минут женщина затихла окончательно, ритм сердца ее замедлился, а в глубоком сладком дыхании завеяло уютным сном. Оставшись в таком положении, Синдзи еще очень долго со всей возможной осторожностью попеременно ласкал груди Рицко языком и гладил ее волосы, когда ее сон готов был вот-вот прерваться из-за страстного придыхания от чересчур сильного всасывания холмиков ареол, выпятившихся и приподнявшихся, как дольки сливы. Синдзи ждал, пока она привыкнет к ласкам и ее тело наполнится приятным переливанием сладострастия и возбуждения, не тревожа разум, и прошло практически несколько часов, когда кожа женщина покрылась влажным слоем пота и стала источать жар, концентрируясь в раздувшихся и заплывших грудях. Рицко спала беспробудным сном, едва слышно постанывая в учащенном дыхании, и изображая забавное страдальческое выражение лица после глубокого облизывания соска, будто она сейчас во сне переживала волнующую пытку, по большей части состоящую из жестких ласк и унижения. Привыкшие к темноте глаза Синдзи отчетливо различали все детали на теле женщины: ее приподнявшуюся грудку и напряженно сжимающуюся внутреннюю поверхность бедер, сменяющееся с сопения до стона дыхание, неровный пульс, теплый липнущий к коже пот, и тогда он заботливо улыбнулся ей, приподнялся и осторожно высвободился из уже некрепких объятий. После столь длительной ласки ее вряд ли разбудил бы вставленный в киску член, не говоря уж о едва ощутимых поглаживаниях по телу, когда Синдзи поправил ее смятые груди, убрал с лица несколько влажных локонов и бережно поцеловал в лоб.

В столь поздний час ему не нужно было беспокоиться о свидетелях — Рицко предусмотрительно заперла дверь, но даже без этого безлюдные коридоры корпуса были погружены во тьму, словно в старом фильме-ужастике о призраках. Синдзи это никак не тревожило, так что он даже не стал заботиться об окошке на двери, а включил ночник, осветив мирно сопящее на кровати соблазнительно изогнувшееся тело женщины, обдумал план действий и отправился в ванную. Там в зеркале его встретило устрашающее, покрытое побоями лицо, уже слабо напоминающее его собственное: темные впалые глаза, шрамы с синяками, пластыри, и словно высеченные из камня черты, резкие, холодные и бесчувственные.

Синдзи провел по лицу пальцами и оскалился. Во рту возник слабый привкус сладко-горькой пилюли, а тело наполнила пугающая своей мощью внутренняя сила, словно отодвинув его на второй план и выставив вместо себя несокрушимую стену. Он осторожно снял с себя бинты, поморщившись, когда ткань стала отлипать от запекшейся крови, и оставил одни лишь пластыри, скрывающие шрамы.

«И долго еще ты будешь тянуть? Пора действовать».

Он вернулся в комнату. Открыл шкафчик, достал склянку с обозначением на этикетке CHCl3 и подписью «трихлорметан», вылил несколько капель на марлевую тряпку. Затем, задержав дыхание, подошел к женщине и крепко прижал к ее носу. Та сначала непроизвольно глубоко вдохнула, слегка дернула телом и, так и не открыв глаза, обмякла на кровати. После этого Синдзи выбросил тряпку, распластал тело Рицко на кровати, перевернув ее на спину и вытянув конечности к краям, а потом крепко привязал их бинтами к поручням.

Его глазам открылся чудесный вид на всю ее фигуру от пят до кончиков пальцев, соблазнительно плотную и по-взрослому женственную, но главное — теперь совершенно беззащитную и беспомощную. Водянистые грудки немного расплылись под весом и начали слабо покачиваться при каждом вдохе, половые губы из-за разведенных ног слега разошлись в стороны, обнажив края темно-бордовых сморщенных лепестков, а лицо скривилось в так и оставшемся запечатленном мучительном страхе, который застрял где-то на полпути в мозгу, не получив выход наружу.

В груди Синдзи волнительно заиграли приятные искорки предвкушения сладкой плоти, которую он собирался изувечить, и, двигаясь по комнате, он начал даже что-то весело насвистывать, вытаскивая из шкафа здоровый бидон и подтаскивая его к машине для диализа. Еще раз пролистав инструкцию, он открыл нужную страницу, включил машину и залил в контейнер LCL. Диффузорная мембрана его не интересовала, так что он, пощелкав переключателями, активировал одну лишь помпу, начавшую нагнетать оранжевую жидкость в насос, подсоединил к проводнику двухканальный катетер и добавил запасной комплект с дилататором ко второму выходу. Получился набор из двух длинных проводов, один из которых раздваивался на две части, заканчивающиеся вытянутыми иглами, а второй завершался широкой трубкой с толстым наконечником в основании.

Запустив насос, Синдзи с удовлетворением проследил, как из полости провода сначала выдавился воздух, а потом забил тонкий оранжевый фонтанчик под большим давлением. Хмыкнув, он на время оставил машину в покое и подключил к сети дефибриллятор, по инструкции сначала выкрутив из насадок электроды в виде тонких металлических стержней, приложил их к топорщившимся соскам, приклеив пластырями, а затем установил минимальную мощность и, приложив палец к кнопке ручного запуска, весело отчеканил:

— Разряд!

Генератор щелкнул электрическим импульсом, на долю секунды возник короткий треск, похожий на сухой удар, и в тот же миг груди Рицко содрогнулись, заставив подпрыгнуть ее корпус над кроватью, она широко распахнула глаза, и изо рта донесся глубокий утробный вскрик:

— Мха-а-а!!!

Ее тело тут же задергалось крупной дрожью и попыталось сложиться пополам, однако привязанные к кровати руки и ноги позволили лишь причудливо извиться на месте и затрястись, когда из легких вырвался низкий сдавленных хрип. Сознание женщины, сделав кульбит от внезапного болевого шока, наконец, восстановилось и сразу же наполнилось болезненным ощущением, исходящим из груди.

— Кхах… — скривившись и едва не вывихнув плечи от дернувшегося тела, выдавила Рицко. — Что это?..

Ее в ужасе заметавшиеся по сторонам округлившиеся глаза выхватили во тьме Синдзи, замерли, словно пытаясь осознать произошедшее, и вот понимание начало медленно наполнять ее разум, постепенно погружая взгляд в омут горького болезненного отчаяния.

— Это ты?.. — прошептала она, задрожав блестящими от пробившихся слез глазами. — Ты вновь сделался таким…

Последняя фраза уже не звучала как вопрос, да и Рицко уже обращалась не к Синдзи, а сама к себе, мучительно вспоминая ту толику счастья, с которым отошла ко сну под его ласками, и которое он так жестко и беспощадно растерзал.

— Некоторые вещи не исправить, доктор Акаги, — немного виновато пожал он плечами и растянулся в улыбке. — Это было неизбежно, сами понимаете. Вы ведь признались, что ожидаете нечто подобное, так что я даже не надеялся на сюрприз. Но вы знаете, меня ваши слова в чем-то тронули немного, и я решил вам помочь.

— Слова? — она, кажется, окончательно пришла в себя и перестала дергаться на месте в тщетных попытках выпутаться.

— Ага, ваши слова о грудях. Я вам помогу. Только в ответ надеюсь на взаимность, мне тоже нужна ваша помощь. Я об этом уже упоминал, но только ночью, наконец, придумал, что мне от вас надо. Слушайте, это очень важно, Акаги-сан.

Он поднял иглу катетера и нарочито медленно провел ею по покрывшейся мурашками коже женщины от самого бедра до груди, оставив тонкий белый след.

— Что ты хочешь сделать? — с мгновенно пробившимся страхом в голосе низким тоном спросила та, не сводя застывших глаз с огромной иглы.

— Я вроде уже протыкал вам соски, так что второй раз будет не так больно, — умильно улыбнулся он. — Хотя не такой здоровой иглой, но… Фиг его знает, на самом деле.

Хохотнув, Синдзи приподнял острию и осторожно погрузил его в сжавшийся потемневший кончик соска, слегка утопив в ареоле, но благодаря мягкости груди так и не проткнув кожу. Рицко затрясло, ее дыхание тут же сорвалось в отдышку, и губы скривились в подсознательном ожидании страшной боли, но Синдзи остановил руку.

— Сначала спрошу я. Что с Тодзи?

Объятая страхом женщина едва ли услышала вопрос, согнувшись и вдавив корпус в кровать, насколько ей позволяли связанные конечности, а пропитанный ужасом взгляд намертво застыл на кончике иглы, утопшем в темно-коричневой мякоти соска. Синдзи понимал ее реакцию, ведь, в отличие от прошлой пытки иглами, сейчас Рицко не находилась под действием наркотика и сексуальное возбуждение из-за электрического разряда быстро покинуло тело, поэтому он терпеливо повторил:

— Я задал вопрос, доктор. Что с Тодзи?

И одновременно слегка нажал на иглу, проколов, наконец, кожу и введя ту на полсантиметра в плоть. Женщина сморщилась, стиснув зубы при виде вздувшейся ярко-красной капли крови вокруг иглы, и напряженно пискнула, однако все же смогла оторвать глаза от своей груди и выдавить:

— О-Он… в… в реанимации… Раздроблены кости ног и таза, сломаны обе руки, трещины в позвоночнике… Его состояние тяжелое, но… жизнь вне угрозы… Однако ходить уже он вряд ли сможет… Сегодня вечером пришел в сознание, у него психологический шок…

— Ясно.

Синдзи поднажал на иглу и резким вкручивающим движением вогнал ее в пружинистую плоть груди, прямо в центр вогнутого соска, на полтора дюйма.

— ГХА-А-А-А!!! — тут же вскрикнула Рицко, запрокинув назад голову и задергавшись, словно ее вновь поразил удар током, а с кончика вдавившегося холмика по мягкой глади груди заструились вниз две дорожки крови.

Не обращая внимания на жуткий наполовину болезненный, наполовину плачущий стон женщины и ее резкие дергания торсом, Синдзи быстро стер кровь марлевым тампоном и залепил пластырем раскрасневшийся сплющенный кончик соска, остановив кровотечение.

— Мне больно, Синдзи… — промямлила Рицко, чье лицо уже залили слезы. — Перестань, прошу…

— Следующий вопрос.

Он поднес вторую иглу катетера к неповрежденной груди и вновь приложил ее кончик к соску.

— Что с Мисато?

— Она в отделении т-терапии… — уже мгновенно ответила Рицко заплетающимся языком, задыхаясь от страха. — Физически здорова, не считая растяжения мышц влагалища, но ее разум поврежден, так что сейчас она без сознания…

— Хорошо.

И в ту же секунду Синдзи еще раз ввел иглу глубоко в плоть груди, вынудив женщину взвыть и неистово забиться на койке, из-за чего, слишком резко дернувшись, она лишь сильнее разорвала кожицу на соске и заставила кровь буквально потоком заструиться из раны, тут же захрипев от взорвавшегося безумного оглушительного крика.

— МГХА-А-А-А-АКХ!!! Кха-ах!.. Гха… кх…

На обезображенном болью лице женщины от напряжения вздулись вены, и ее глаза словно заплыли, на несколько секунд сделавшись обессмысленными и потерявшими рассудок, но когда воздух в легких кончился, она мучительно тяжело с шумом вдохнула и с дрожью в горле заскулила:

— Я… не… выдержу… Синдзи… — повернув к нему красное вспотевшее лицо, устремила молящий взгляд Рицко. — Хватит… пожалуйста… хватит… Это больно…

— Вы же любите, когда больно, да? — подмигнул он ей, затянув пластырь на второй груди и стерев кровь с кожи, а затем отошел от кровати и недолго полюбовался зрелищем.

Теперь груди беспомощно связанной женщины, извивающейся и стонущей от боли, украшали два тонких прозрачных шланга, с одной стороны обрамленные глубоко врезающимися в плоть и торчащими вертикально иглами, а с другой — объединяющиеся в один провод и подключенные к насосу машины для диализа. Удовлетворенно крякнув, Синдзи подкатил к кровати дефибриллятор, приготовив комплект электродов, и подтянул второй комплект катетера с большой трубкой дилататора на конце.

— Так вот. — Он торжественно хлопнул в ладоши и подошел к пульту управления установкой. — О моей просьбе. Конечно, я мог бы попросить и так, по дружески, ведь межу нами вроде как наладился контакт, можно сказать, искра пробежала. Но это выглядело бы, как будто я вас использую, и у вас снова проснулось бы чувство вины, поэтому вернемся к нашим излюбленным приемам — пыткам. Конечно, звучит страшнее, чем есть на самом деле, ведь мы оба знаем этот секрет — нам обоим доставляет удовольствие находиться каждый на своем месте, не правда ли?

Он подмигнул забившейся в крупной дрожи женщине, которая с открытым и скривившимся в страхе ртом взирала на него, тихо утопая в горьких слезах боли.

— В общем, я жду, пока вы не согласитесь исполнить мою просьбу, попутно начиная проводить с вами очень пикантные, местами приятные, но по большей части страшно мучительные и болезненные ласки. Когда мы достигнем консенсуса, я вас отпущу. Но я должен быть уверен, что вы сделаете все, как я скажу, иначе теряется смысл сего действа, поэтому не надейтесь на скорую остановку, как только у вас сдадут нервы. Вы ведь должны понимать, что, не исполнив обещанное, вас ожидает куда как менее ласковое отношение с итогом в виде инвалидности и кормежкой через трубочку. Правила просты и понятны?

Он вопросительно поднял бровь, однако кроме дикого страха и остекленевших мутно-зеленых глаз, не обнаружил никакой реакции на лице женщины.

— Будем считать, что да. Тогда вперед!

Щелкнуло реле запуска помпы, машина для диализа тихо загудела и где-то в ее недрах забулькала нагнетаемая в насос жидкость. Тут же раствор LCL, до этого замерший внутри трубок, под давлением двинулся вперед, словно кровь по артериям, и вырвался тонкой струей из кончиков игл прямо между молочных протоков внутрь полости желез грудей.

Рицко резко с шумом выдохнула, выгнувшись и распахнув рот, выпучила в ужасе глаза и с вымученным стоном выдавила:

— Ч-Что это?.. Мою грудь что-то наполняет… Я чувствую, как в нее что-то вливается…

— Это LCL. Безвредная жижа, в которой мы бултыхаемся на этих ваших тестах.

Внешне с грудями женщины ничего не происходило, и тогда Синдзи прибавил напор, с радостью приметив, как слегка приподнялись соски, словно их что-то выдавило изнутри.

— Ха-а-ах!.. — сжалась Рицко, вновь пробившись крупной дрожью, отчего воткнутые иглы с трубками заколыхались из стороны в сторону, протыкая тем самым молочные железы. — Мга-а-а!!! Мне больно! А-а-агх!.. Что ты хочешь сделать?..

— Ну, помочь, я же говорил. Вы с такой грустью сказали мне, что у Мисато грудь больше, поэтому я и решил немного исправить положение. У вас, кажется, размер где-то второй с половиной, максимум третий, только неплотный и немного разлившийся. У Мисато и впрямь чуть побольше, но дело скорее в ее упругости и подтянутости, чем в объемах. Акаги-сан, вам просто нужно слегка заполнить пустоты в груди, и делов-то.

— Нет… Не-е-ет… — простонала она, вытянув задрожавшие губы в болезненном плаче. — Этого нельзя делать…

— Да ладно вам, доктор. Всякие там силиконовые вставки, мне кажется, куда вреднее экологически чистого LCL, вам радоваться по этому поводу надо. И не забывайте, к чему я веду.

Он вновь подкрутил колесико на машине, усилив напор, и тут иглы под внутренней струей бьющей внутрь плоти жидкости сами вертикально приподнялись, установка загудела еще громче, а внутри грудей начал вырастать небольшой бугристый комочек, будто мятый плотный шарик, пробивающийся под жировыми прослойками.

— Кха-а-ах!!! — не выдержав, взвыла Рицко. — Гха-а-а-а!!! Нет!.. Прекрати это, сейчас же!!!

— Да мы только начали! Там даже на полразмера не налилось еще.

Выкрутив напор на максимум, Синдзи с трепетом заметил, что водянистые шарики внутри начали, наконец, расплываться по всей области полушарий, наливая их переливающимся жидким объемом. Рицко издала утробный стон, выгнув спину дугой и зажмурив слезящиеся покрасневшие глаза на искаженном гримасой боли лице, а LCL все продолжала заливать внутреннюю полость. Теперь уже вместо приплюснутых мягких грудок бюст приподнялся, словно небольшой воздушный шарик, наполовину заполненный водой, и провисшая сверху плоть стала плавно округляться, формируя ровное, чуть вытянутое полушарие со всех сторон.

— Хах… хах… Гха-а-ах!.. — учащенно задышала женщина, начав мотать головой и выкручивать стянутые бинтами конечности. — Стой… Кха-ах… Прошу… Уже слишком много… Они не выдержат…

Синдзи положил ладони на ее вздувшиеся груди, ощутив их наливную упругость.

— Ого, почти уже четвертый размер. Итак, мое первое требование — вы должны выписать сестру Тодзи. У меня на нее планы, поэтому ее больше ничто не должно держать в больнице. Это понятно?

Извивающаяся женщина сдавленно заскулила и тяжело выдохнула, словно не заметив над собой Синдзи.

— Видимо, не очень. Ладно, спешить некуда.

Он слега сдавил ладони на полушариях, почувствовав, как перекатились под пальцами приподнявшиеся молочные железы и как разгладились соски вокруг игл, словно выдавливаемые бурлящей под ними жидкостью, которая из-за нагнетаемой массы становилась все плотнее и тяжелее. Рицко жутким голосом взвыла, взмолившись, хотя ее слова в тяжелом придыхании нельзя было различить, однако трепетно задрожавший Синдзи проигнорировал страдальческий стон и сосредоточился на виде ее груди. Полусферы теперь напоминали не два больших водянистых мешочка с выпуклым слоем жира, а плотные, заполненные густой массой баллоны, покатывающиеся и качающиеся под собственной массой, хотя надутые едва ли наполовину.

— Кажется, есть четвертый размер. Уже больше грейпфрута, но еще не дыньки. Акаги-сан, вы еще там не забыли, что от вас требуется?

Заглянув в лицо отчаянно бьющейся и извивающейся женщины, он вдавил пальцы в ее грудь и вмял податливую плоть, как надутый пузырь, ощутив плотные придавленные изнутри давлением жидкости бугорки под кожей и даже нащупав спицу вибрирующей иглы сквозь жилистые протоки. Рицко в этот момент истошно заорала, особенно когда острие иглы прокололо одну из желез насквозь и углубилось в жировую прослойку, и в этот момент словно из глубины к поверхности грудей всплыли выдавливаемые изнутри молочные дольки в виде плотных белесых узелков, прощупывающихся под кожей.

— ГХА-А-А-А-АХ!!! — агония женщины достигла крайней точки, когда Синдзи вмял ее груди, налившиеся до такой степени, что они почти полностью укладывались в его ладонь с растопыренными пальцами.

Однако LCL наполнило их объем лишь вширь, достигнув основания по всему радиусу, и расплылось под собственным весом, так что холмики сейчас напоминали сплющенные резиновые баллоны с перекатывающейся внутри жидкостью, выпуклые лишь в центре, где, словно крошечные купола, их увенчивали выпирающие бледные соски. От движений его рук груди колыхались, словно подтаявший студень, и где-то под кожей перекатывались клубки молочных желез, выпячивая темно-фиолетовую сетку вен над собой.

— Хм… — протянул Синдзи. — Вроде бы уже четвертый, но все равно еще плоско. Попробуем помочь руками.

К этому моменту воздух в легких бьющейся судорогой от боли Рицко кончился, и она слабо всхлипнула, когда он запрыгнул ей на живот и обхватил расплывающиеся груди. Водянистая масса начала болтаться внутри из стороны в сторону, однако Синдзи поднажал пальцами в основании, перелив жидкость ближе к вершине и утопив пальцы в расползшийся тонкий слой жира, и тут словно в грудях открылось второе дно и напор LCL стрельнул мощной струей, больше не сдавливаемый спутавшимися узелками молочных желез. Стремительный поток оранжевой жидкости устремился в образовавшуюся полость и сорвал с места молочные доли, под напором устремив их вверх.

Рицко зашлась нечеловеческим криком, закатив глаза и вывалив язык наружу, однако ее груди теперь начали не только расплываться вширь, но и буквально вспучиваться, вырастая в объемах, словно непрерывно надуваемые резиновые шарики. Однако в отличие от воздуха, наполняла их легкая текучая жидкость, так что форма грудей в виде полуокружности начала трястись и колыхаться от каждого движения ревущей женщины, сплющиваться и тут же пружинисто подскакивать, податливо отзываясь на сжатия руками Синдзи и заставляя того учащенно дышать от волнения.

— Ух, просто супер! Вы посмотрите, доктор Акаги, моментально подскочили до пятого. Такие круглые, упругие, эластичные, хоть боксировать можно.

Он стал мять их пальцами, ощущая, как начали перекатываться и вздуваться молочные железы, как ровная и теперь уже натянутая гладь кожи местами вздувалась под выпирающими изнутри долями жилистой плоти, как напрягались и разбухали посиневшие вены. Однако ее бюст по размеру и впрямь уже стал напоминать две мускусные дыньки — почти ровной шарообразной формы, высоко выступающие над грудной клеткой и качающиеся с такой силой, будто готовые вот-вот разорвать кожу у основания и скатиться по бокам на кровать.

— Доктор, я жду.

Крик Рицко к этому моменту уже заглох и сейчас из ее рта доносился лишь обессиленный стон, а жидкость все продолжала непрерывно закачиваться в груди, наполняя их объемом и раздувая во все стороны. Две дыньки теперь едва умещались вместе и начали сползать к краям, однако Синдзи перехватил их начал стучать друг о дружку, заставляя плоть внутри бултыхаться в закрутившейся вихрем жидкости и попутно разрываться от острых игл. Его сердце уже бешено колотилось от возбуждения, и вожделение искрилось в венах от вида сгорающей в муках женщины.

— Я… умру… — донесся тяжелый голос Рицко. — Я… сейчас… умру…

— Просто согласитесь мне помочь, и все прекратится. Черт, я прямо чувствую, как они наполняются у меня в руках. Уже шестой размер, никак не меньше.

Он расстегнул ширинку, вытащил из брюк столбом налившийся член и опустил его между двумя круглыми эластичными бидонами, в которые превратились некогда аккуратные небольшие грудки Рицко. Та, растеряв последние силы, безжизненно плюхнулась на кровать, перестав биться и только сорвавшись в судорожно пронзающую тело дрожь, с огромным трудом перевела почти что оборвавшийся взгляд на Синдзи, наполненный одной лишь болью и мольбой, и тихо простонала:

— Хва… тит… Про… шу…

Будто не слыша ее, тот придавил член с обоих сторон пружинистыми шарами, вмяв их друг в дружку так, чтобы плоть внутри стиснула головку по бокам, а циркулирующая жидкость плавно защекотала кожицу, и начал водить им вперед и назад, сразу же ускорив темп до максимума.

— Я… сде… лаю… все… как ты… скажешь…

Ее голос звучал так, словно она была готова вот-вот захлебнуться невесть как прорвавшейся в легкие жидкостью, мутный измученный взгляд едва мог держаться на его лице, а дыхание останавливалось, и тут же срывалось в стремительный ритм. Перед глазами Синдзи все поплыло от возбуждения, когда его член начал тереться о все уплотняющуюся, наливающуюся изнутри разбухающую массу, наполовину состоящую из жидкости, наполовину из разорванной плоти и жировой прослойки, что с каждой секундой сжимала головку все сильнее, притом не теряя в мягкости. Словно воздушные нежные касания оплетали его пенис, лаская плотными, но легкими объятиями, и сквозь завесу наслаждения его мозг уже едва мог разглядеть, что объем груди перевалил за седьмой размер, став воистину исполинским и сделавшись даже больше головы женщины, и как опасно натянулась побелевшая кожа, сквозь которую буграми стали пробиваться придавленные дольки молочных желез под напряженно дрожащим от давления пузырем оранжевой жидкости, и как стали рваться сосуды и железы внутри, обдавая полость кровавыми всполохами. Давление внутри было столь сильно, что груди не расплывались и не стекали по бокам, а сохраняли шарообразную форму, лишь приплюснутую сверху от собственной тяжести, и вся эта масса давила на грудную клетку Рицко, заставляя ее хрипеть и делая каждый следующий вдох все более тяжелым. Впрочем, ее сознание от боли надломилось до такой степени, что тело могло реагировать лишь редкими отчаянными подергиваниями да конвульсией от вида двух огромных шаров над собой, в которых мозг отчаянно отказывался признавать груди.

А Синдзи уже буквально навалился на водянистые упругие бидоны, двигая бедрами и трясь членом о стиснутую бултыхающуюся массу, обхватив их руками, словно в плотные объятия, и с учащенных дыханием следя, как постепенно скрывается лицо Рицко, ее повисший на грани безумия взгляд за все раздувающимся бюстом. И вот когда плоть внутри шаров уже перестала бултыхаться, придавленная жидкостью настолько крепко, что едва не разрывала кожу, Синдзи сделал одно мощное движение бедрами, скользнул членом о сделавшимися невероятно тугими арбузами, сохраняющими шарообразную форму лишь благодаря его поддерживающим их с обеих сторон рукам, и одним волевым позывом, вобрав все накопленное вожделение и страсть, стремительным рывком достиг оргазма.

Поток семени, встретив плотную преграду в виде гигантских стиснутый грудей, брызнул во все стороны, и белые капли вытянутыми густыми нитями оросили бока двух налитых шаров, однако большая часть все же пробилась сквозь барьер и залила липкой массой искаженное болью, едва не сорвавшееся в омут забвения заплаканное лицо Рицко. Разводы спермы мгновенно смешались со слезами и затекли в рот и ноздри, вызвав приступ слабого кашля, от которого из носа стали раздуваться небольшие белые пузыри, а с краешек губ полилась молочная пена, и, похоже, только это не позволило ей окончательно оборвать сознание.

Пока его дыхание восстанавливалось, Синдзи насладился белесым блеском на разгладившихся, вытянувшихся до размеров донышка бокала сосков, проткнутых торчащими иглами, неспешно вытер член о переполненные баллоны, внутренности уже которых звонко отдавались эхом, как переспелых арбуз, затем слез с кровати и сбавил напор насоса, установив его на минимум. Вернувшись к Рицко, он с легким трепетом рассмотрел ее заплывшее подергивающееся лицо — все целиком размазанное побледневшими разводами, в которых смешались сперма, слюна, пот и слезы, стер со рта пену и слегка похлопал ладонью по ее щекам.

— Эй, доктор. Ваш ответ.

Та разомкнула слипшиеся от вязкой массы на ресницах глаза, с трудом перевела на него мутный, практически пустой взгляд, поддерживаемый в сознании лишь крошечной искоркой жизненной энергии, светящейся разве что от чувства невыносимой боли и страха, а затем слабо прохрипела:

— Останови… это… прошу… Я все сделаю…

— Все? — он хитро прищурился.

— Я… сейчас умру… Синдзи… Мои груди… разорвет… Я не выдержу…

— Ладно, — он добродушно кивнул. — Тогда, полагаю, вы согласны и на второе мое требование.

А затем, наклонившись к ее уху, он отчетливо прошептал:

— Дать мне неограниченный доступ к МАГИ. Мне нужен собственный аккаунт с полным функционалом и контролем над всеми системами Токио-3, включая оборонительные и инфраструктурные, плюс доступ к базам вооруженных сил НЕРВ, энергосистемам и коммуникациям.

Рицко несколько секунд глядела на его лицо тусклым взглядом, медленно, слово за слово осмысливая его речь, а затем, забыв даже о всей пожирающей ее боли, распахнула рот, из которого на простыню тут же вылилась пенистая лужица, широко раскрыла глаза и произнесла:

— Это… невозможно…

— Ну, я и не думал, что будет легко, — хихикнув, он шлепнул по одной из ее грудей, отчего та отозвалась звучным всплеском внутри, заставив женщину измотано вскрикнуть, а затем подошел к стойке с дефибриллятором. — Однако я рекомендую забыть вам слово «невозможно».

Все еще оставив груди наполняться LCL под слабым давлением, он приготовил стержни электродов — связал их пластырями в пучок и установил мощность импульса на 20 Дж.

— Нет ничего невозможного, доктор, это знаю я, это знаете вы. Для вас простая мелочь, открыть мне доступ к системе, учитывая, что я не требую контроль над его ядром или что там используется вместо ОС. Мне нужен лишь функционал, вся власть и весь контроль, что дают его вычислительные мощности. Разумеется, я не смогу узурпировать власть, пока есть вы, отец, ООН и прочие забавные люди. Но… начиная с малого, достигнешь многого. Как, например, сейчас мы достигаем взаимопонимания. Не думайте, что я в игрушки играю или мщу кому-то, я полностью и абсолютно отдаю отчет своим поступкам и их последствиям. Я делаю то, что необходимо, и иного пути нет. Ох… LCL кончается.

Насос начал захлебываться с булькающим звуком — в емкости кончилась жидкость. Тогда Синдзи щелкнул пальцами, отправился к шкафчику и вытащил оттуда две канистры с минеральным раствором.

— Заменим этим. Вроде бы тоже без противопоказаний.

Залив в машину десять литров прозрачной жидкости, Синдзи вновь вернулся к Рицко, заглянув в ее ошарашенное и сжавшееся от разрывающих ощущений лицо.

— Еще нет? Ладно, я даже рад, что нам пришлось прибегнуть к этому. Жаль такой задумке пропадать.

Послав женщине воздушный поцелуй, Синдзи достал тот шланг с дилататором, который все это время оставался свободным, насадил на него колпачок перемычки с капельницы и запрыгнул на кровать, прямо между ног Рицко. Без церемоний он запустил в ее слегка влажную киску пальцы, схватил сморщенные складки половых губ вместе с частью влагалища и со всей силы вытянул их наружу.

— Гха-а-ах!!! — раздался измученный крик женщины, из-за истощения прозвучавший как протяжный стон.

А Синдзи, крепко держа вытянутую, словно резину, алую плоть в кулаке, заглянул в ее влагалище и обнаружил в глубине за слоем напрягшихся складок и бугорков небольшую туго стиснутую дырочку матки в окружении плотного гладкого колечка выпуклой плоти. Торжественно воскликнув, он протянул трубку катетера сквозь сжавшуюся и засочившуюся плоть киску и уперся закругленным колпачком в шейку, однако, выдержав паузу, резким пронзающим движением ввел его прямо во чрево сквозь эластичное отверстие, которое от проникновения машинально сжалось, заблокировав внутри себя трубку.

— МХА-А-А-АХ!!! — вновь подала голос Рицко, откуда-то обнаружив в себе силы и задрыгав бедрами.

Впрочем, Синдзи уже завершил приготовления. Отпустив половые губы и вернув киске прежнюю форму, он поднял со столика электроды дефибриллятора на длинных завитых проводках, медленно погрузил их во влагалище и, стряхнув влагу с ладоней, слез с кровати.

— Ну, ваше последнее слово. Три секунды. Две. Одна. Пуск!

Он надавил на кнопку подачи импульса машины, и в ту же секунду со звонким электрическим треском тело женщины вздыбилось, само подпрыгнув над кроватью даже с учетом привязанных к ней рук, внутри киска на мгновение вспыхнула голубым свечением и сразу же из нее вырвалось облачко брызг, на мгновение растворив половые губы, словно створки окон от порыва ветра.

— ГА-А-А-А-А-А-АХ!!! Гха-а-а.!... — сквозь шум работающего генератора донесся нечеловеческий, утопающий в лавине боли рев Рицко, тут же заглохший от давления сползших по бокам грудей.

Когда ее корпус рухнул обратно, кажется, уже окончательно вывихнув плечи, тело начала пробивать серия острых конвульсий, словно пронзающих иглами насквозь, однако из-за разряда мышцы влагалища сократились настолько плотно, что электроды вместе с катетером намертво остались придавленными на своих местах.

— Вы мне скажите, когда станет совсем плохо и вы передумаете, Акаги-сан. А я пока продолжу увеличивать части вашего тела. Что же не хватает этим замечательным арбузикам? Точно! Исполинского животика! Заодно и проверим, сможете ли вы выносить, например, теленка.

Немного поиграв с клавишами насоса, Синдзи открыл второй клапан, и теперь уже поток белой водянистой жидкости устремился по прозрачному проводу и мощной струей вырвался из клапана дилататора, начав стремительно заполнять матку.

— Кх-хах!.. — выдавила из себя сжавшая челюсть и закатившая глаза Рицко, остервенело замотав головой и начав разбрызгивать вокруг себя капли спермы. — Гха-а-а-ах… Мха-ах… Кха…

— Доступ, Акаги-сан. Всего одно ваше слово, и все закончится.

На ее рыхлом животике чуть ниже пупка уже начал вздыматься пока еще плоский холмик в виде крошечного бугорка, однако он неумолимо увеличивался, и уже через десять секунд заполненная до предела матка стала поневоле раздуваться, смещая внутренние органы и вырастая, словно медленно надуваемый воздушный шар.

— Гха-ах… Кхах… Ха… — Рицко захрипела и задергалась в глубоких судорогах, больше не способная кричать от боли и задыхающаяся от огромной тяжести на своей груди и распираемого изнутри живота. И в этот момент из ее киски стал выплескиваться бурлящий ручеек прозрачной жидкости, заливая кровать.

— Ах, мышцы ослабли. Сейчас исправим.

Синдзи отошел от бьющегося в конвульсиях тела и со всей силы рубанул по кнопке разряда дефибриллятора. В этот раз Рицко даже не успела выкрикнуть — ее пронзенное электрическим ударом тело вздыбилось вверх, бочонки-груди столкнулись с глухим звоном бултыхающейся внутри жидкости и заколыхались, словно боксерские груши под ударами, а из распахнувшегося рта сквозь жалкий всхлип донесся глухой истощенный стон.

Спустя секунду женщина рухнула обратно, продолжая лишь непроизвольно биться от судорог парализованных мышц и в такт трясти своими безмерными грудями. Впрочем, благодаря намертво сдавленным от электрического импульса мышцам влагалища, защемившим внутри трубку катетера и не позволяющим жидкости больше вытекать, теперь к ним добавлялся еще и быстро раздувающийся живот, сначала до размера волейбольного мяча, а спустя всего полминуты достигнув объемов большой округлой подушки, будто вшитой под кожу. Словно огромный шар, вибрирующий от все прибывающего потока воды, вырос внутри живота — слегка сплющенный, колышущийся, дрожащий так, что, казалось, шейка матки сейчас не выдержит и выплеснет все содержимое наружу. Кожа натянулась до белого свечения, растянутый пупок разгладился, превратившись в сплющенный узелок, и внутри уже стали проступать полости от маточных трубок. Однако мышцы пока еще держали крепко, и раствор все прибывал, раздувая чрево до такой степени, что пузырь превысил ширину талии женщины и стал опасно провисать по бокам.

К этому моменту уже нельзя было сосчитать, сколько раз Рицко теряла сознание, проваливаясь в агонию невыносимых чувств и вновь возвращаясь обратно от разрывающей внутренности боли, и она жалостливо хрипела, пока ей позволяли делать это сдавленные легкие, она мучительно стонала, когда терпеть уже больше было невозможно, периодически теряя ощущение реальности, закатывая зрачки за веки до абсолютной белизны глаз и едва ли не выламывая собственные конечности.

Еще через пару минут живот почти не уступал в размерах грудям, сплющенным баллоном распластавшись от грудей до промежности в виде плещущегося шара, а груди ее, превратившись в нечеловеческие по форме канистры, окончательно закатились, повисли на тонкой, словно прозрачная пленка, кожице в основании и уткнулись в лицо зашедшей за черту выносливости Рицко.

— Эй. Э-э-эй, — подошедший к ней Синдзи пощелкал пальцами перед ее затухающим взглядом. — Доктор, десятый размер. Вы станете знаменитостью. А уж животик — там, по-моему, уже жить можно. Страшно подумать, что это сделала ваша тугая крошечная маточка.

Тут он вдруг приметил, что, несмотря на закатившийся безжизненный взгляд женщины, ее шубы что-то начали шептать.

— Что? Простите, не могу разобрать.

— Я…

— Вы.

— Бо…

— Бо?

— Боль…

— Больно?

— Боль… ше…

— А, вы больше не выдержите, — улыбнулся Синдзи. — Ну, это очевидно. Давайте помогу.

Он сгреб ее упругие груди и с напряжением воскликнул:

— Ух, блин, тяжелые… Черт… По моим прикидкам, вам полминуты максимум осталось, потому что кожа сейчас натянута так, что лопнет от одного чиха.

И тут, получив, наконец, глоток воздуха в легкие, Рицко разжала стиснутую челюсть, вывалив разбухший язык, устремила дрожащие глаза в потолок и с последним усилием хрипло выдавила:

— Я… все… сделаю…

— Правда? — он наивно поднял брови. — Все, что я пожелаю? Все-все-все?

— Только… не убивай… меня…

И тогда Синдзи оскалился, прищурив сияющие черным пламенем глаза, и победоносно произнес:

— Договорились.

А затем резким движением вырвал обе иглы из грудей.

— Три минус одна. Осталось две.