Куйбышев

= 13 =

Экстренный съезд по настоянию Ленина.

Нетерпеливо ждет съезда и Валериан Куйбышев. Путь от Самары до Петрограда представляется невыносимо долгим. Не опоздать, успеть проголосовать!

Не в поддержку Ленина. Не в защиту его позиции.

Ильич добивается мира. Куйбышев ратует за священную войну. Однодумцы Куйбышева в Москве и Питере изъясняются без романтики, более современно. Они за войну революционную!

«Владимир Ильич был весь как в огне. Напряжение его достигало невероятных пределов, — передает В. Д. Бонч-Бруевич, по своей работе в Совнаркоме особенно близко стоявший к Ленину. — Он ясно чувствовал, что поставлено все на карту. Достаточно малейшего промедления, и Советская власть, еще не устоявшаяся, не организованная, могла быть мгновенно смыта с лица земли…»

Съезд откроется в начале марта. А сейчас невзрачное, серое утро восемнадцатого февраля. Холодный ветер с Невы гонит по безлюдным проспектам грязный, задымленный и закопченный снег. На новое заседание сходятся невыспавшиеся, неотдохнувшие члены Центрального Комитета большевиков. Их немного. Всего тринадцать!

С минуты на минуту должно начаться сокрушительное наступление германских войск. Сейчас, немедленно надо решить, посылать телеграмму с предложением мира или нет. «Мы стоим перед положением, когда необходимо действовать», — зовет Ленин. На стороне «левых коммунистов», как и накануне, перевес в один голос.

К вечеру известие о падении Двинска. Обескровленные, разрозненные части русской армии беспорядочно отходят за Венден[20] и Минск.

Снова собирается ЦК. Бухарин и Ломов увлекательно толкуют о «форсировании политики развития мировой революции». Балансирует, заботится о красочной позе Троцкий — хорошо бы начать обмен мнениями с Берлином и Веной для выяснения их позиции… Резкая, категорическая отповедь Ленина: «Ждать — значит сдавать русскую революцию на слом… Немецкая армия наступает, сил для войны против Германии нет».

Ночью голосование. Результат чуть иной. Большинство — не очень внушительное, семь против пяти и один предпочитающий воздержаться — за немедленное сообщение о согласии заключить мир. В эфир уходит радиограмма правительству Германии.

Двадцатого, двадцать первого, двадцать второго февраля ответа из Берлина нет. Наступление германских войск продолжается. Пали Псков, Ревель. Петроград объявлен на военном положении. В газетах декрет Совнаркома: «Социалистическое отечество в опасности!» Всеобщая мобилизация трудящихся.

Двадцать третьего приходит ответ. Более похожий на приговор. Новые, еще более тяжкие для Республики Советов условия мира. Покуда никакой передышки. Немецкие дивизии на марше.

Мужественный голос Ленина: «Эти условия надо подписать. Если вы их не подпишете, то вы подпишете смертный приговор Советской власти через три недели».

Безусловная обязательность действовать немедленно и сверхрешительно толкает Ильича на шаг крайний. Для него исключительный. Или мир будет подписан без промедления, или он выйдет из правительства и ЦК.

Представитель «левых» Урицкий: «Советская власть не спасется подписанием этого мира!»

Ломов, закусив удила: «Если Ленин грозит отставкой, то напрасно пугаются. Надо брать власть без Владимира Ильича…»

Голосование, решающее все. Членов Центрального Комитета на этот раз пятнадцать. Ильич графит лист бумаги. Сверху пишет: «Принять ли немедленно германские предложения?» Колонкой ставит фамилии. Пятнадцать фамилий. Пятнадцать ответов. «За» — семь. «Против» — четыре. Воздержалось — четыре.

В Брест-Литовск сразу отправляется мирная делегация. Молча, в давящей тишине подписывает драконовский договор. «Под приставленным ко лбу пистолетом» — по исчерпывающей характеристике величайшего знатока международного права, потомственного дипломата Георгия Васильевича Чичерина.

На ратификацию договора немцы дают Республике две недели. Начиная с субботы, третьего марта. А в воскресенье, четвертого, в Петроград на экстренный съезд партии отправляется Куйбышев. Убежденный, непоколебимый сторонник священной войны. Самарский губернский исполком еще первого числа провозгласил войну священную, войну до мировой революции!..

Съезд с шестого по восьмое марта. Три дня под сводами Таврического дворца бушует буря. Быть или не быть?

Пламенная Александра Коллонтай бросает клич бодро шествовать в могилу. «И если погибнет наша Советская республика, наше знамя поднимут другие… Да здравствует революционная война!»

Посыпающий голову пеплом Андрей Бубнов, в Октябре член Военно-революционного центра, твердый, осмотрительный… «Никогда сознательный революционер не переживет этого, не пойдет на этот позор!»

Против Бубнова Яков Свердлов. Человек Куйбышеву такой же близкий, долгие годы единомышленник полный. «А если бы мы теперь бросили лучшие наши отряды в бой — это в данный момент было бы самоубийством не только политическим, но и чисто физическим… Это люди, без которых Октябрьская революция была бы безуспешной… Идя на гибель этих отрядов, мы подрубаем тот сук, на котором сидим».

Потом Ленин. Валериану Владимировичу он кажется похудевшим, утомленным. Глаза суровые. Речь жестче обычного. «Их газета носит кличку «Коммунист»[21], но ей следует носить кличку «Шляхтич», ибо она смотрит с точки зрения шляхтича, который сказал, умирая в красивой позе со шпагой: «Мир — это позор, война — это честь». Они рассуждают с точки зрения шляхтича, а я — с точки зрения крестьянина».

Нет, Куйбышеву это кажется слишком резким, обидным. Шпага — оружие… Обнажающий ее вовсе не помышляет о смерти. Война во имя спасения революции… Почему Ильич не хочет понять наших чувств?..

Остается Куйбышев среди двенадцати самых непримиримых. Полностью отвергающих мирный договор. Двенадцать из сорока семи делегатов с решающим голосом.

Предел. Каждый следующий шаг — недозволенный. Непростительный. Пятнадцатого марта постановление Центрального Комитета: «После того как VII съезд партии вынес определенное решение, после того как фракция на IV съезде Советов подавляющим большинством голосов приняла такое же решение (453 голосами против 36), — все члены партии на съезде Советов обязаны голосовать так, как решила партия.

Чтение сепаратной декларации на съезде Советов ЦК вынужден будет рассматривать, как нарушение партийной дисциплины».

Горячие головы, пылкие сердца с действительностью суровой не якшаются. Не кто иной — Куйбышев поднимается на трибуну. Обращается к съезду Советов с декларацией 63-х[22]: «Этот договор не должен быть утвержден, наоборот, его нужно заменить призывом к священной обороне социалистической революции!»

Тут же вслед совсем разумное. «Раскол пролетарской партии был бы сейчас вредным для дела революции». Ну еще немного! Нет, шпага шляхтича отбрасывает крестьянскую практичность, умение смотреть правде в глаза. «Авторы декларации заявляют, что они от участия в голосовании воздерживаются».

Отгремели съезды в столицах. Утвержден Брестский договор. Отведена угроза смертельная от Республики Российской.

Возвращается к себе в Самару Куйбышев. Сразу губ-ком созывает коммунистов со всей губернии. Собственное желание Валериана Владимировича или вынужденная уступка — его доклад? Обо всем, что было в Петрограде, продолжалось в Москве. О борьбе Ленина за мир. Об атаках на него «левых коммунистов». О роли делегата Самары!

Сохранился сборник документов «Октябрь в Самаре». На странице 220-й можно прочитать: «Это был весьма объективный доклад. В. В. Куйбышев обстоятельно ознакомил самарских коммунистов с тактическим планом Владимира Ильича Ленина, с его доводами за необходимость принять грабительский мир с германским империализмом ради сохранения очага мировой социалистической революции».

Куйбышев есть Куйбышев. Излагает он все предельно честно. Интонации, краски — в наивысшей точности. Ко всему заключение: «Я остаюсь противником Брестского договора. Ни от одного слова декларации 63-х не отказываюсь. А работать буду где прикажете. Увиливание, отставки — не в моих принципах».

Едва ли Валериан Владимирович сомневается, что позиция, по определению Ильича, состоящая наполовину из отчаяния, наполовину из фразы, найдет мало сторонников. Он слишком хорошо знает своих самарцев. Слишком много сам потрудился… В Москву уходит депеша: «Самарская губернская партийная организация вполне одобряет политику Совета Народных Комиссаров в вопросе о войне и мире».

Решение второе. Такое же естественное. Куйбышева в новый губком избрать. Оставить на всех постах.

Не пройдет и месяца, на заседании Самарского Совета схватятся из-за Брестского договора коммунисты с левыми эсерами и максималистами. Подымется во весь завидный свой рост Валериан Владимирович. Голосом далеко слышным объявит:

«Самарские большевики считают решение Всероссийского съезда Советов о вынужденной ратификации грабительского договора мнением подавляющего большинства российского пролетариата и деревенской бедноты, а потому поддерживают это решение».

Еще раз повторит на торжествах народных в первую годовщину Октября:

«Мне хочется сказать, что я, когда-то противник Брестского договора, ошибался в своих заключениях. Тяжелый, позорный мир сыграл свою революционную роль… Чтобы избежать в будущем подобных ошибок, надо делать тот или другой шаг тогда, когда нужно, а не тогда, когда хочется пылкому сердцу».

Закрывается страница в жизни Куйбышева особая. Вырвать не вырвешь. Была. Без возврата. Без последствий…