Куйбышев

= 15 =

В пятницу, следующую после падения Самары, пятнадцатого июня; в газете «Известия ВЦИК» декрет за подписью В. Ульянова (Ленина): «Для руководства всеми отрядами и операциями против чехословацкого мятежа и опирающейся на него помещичьей и буржуазной контрреволюции Совет Народных Комиссаров утверждает Революционный военный совет…»

По тому же делу важнейшему с утра восемнадцатого в кабинете Ленина заведующий военным отделом ВЦИК Авель Енукидзе, много лет Ильичу известный, и некий Михаил Тухачевский. По виду совсем юноша. Держится скромно и достаточно уверенно. Прощаясь, говорит: «Отбуду, Владимир Ильич, не позднее завтрашнего дня».

Завтрашним днем и помечен приказ. Приступить к формированию Первой революционной армии. Первой по номеру порядковому, по значению жизненному для Республики, по подвигам ратным. А начинать почти на голом месте. Политическому комиссару Куйбышеву, командующему Тухачевскому, только назначенным. Вскоре съедутся, познакомятся в городе Симбирске.

Тухачевскому еще заезжать в Казань, представляться Муравьеву, главнокомандующему Восточного фронта. К субординации сверхчувствительному. На расправу быстрому… Куйбышеву до Симбирска рукой подать. Можно сразу к делу.

То, что должно составить армию, представляет, в оценке Валериана Владимировича, «…очень неопределенную величину с разбросанным фронтом, с путаными взаимоотношениями между командованием отдельных частей. Отряды и за Бугульмой, и южнее Сенгилея, и у Сызрани, причем на каждом из этих направлений «группы», «фронты», «сводные отряды», неизвестно кому подчиненные».

Инзенский «фронт» с собственным штабом. Присмотришься — один бронированный поезд и двадцать один боец. Включая начальника дивизии, в природе не существующей… Симбирская ударная группа — четыреста добровольцев. Единственный пулемет для них Куйбышев берет взаймы у богатого соседа — независимого отряда восьмидесяти посланцев Казани. У них запас пулеметов, пушки на три батареи. Свой арсенал. Своя стратегия.

Политическому комиссару известны ситуации и поострее. Со стороны вроде бы совсем неправдоподобные. Дружине самарского уроженца Д.[25] поручено контролировать все пароходы, идущие из Астрахани к верховьям Волги через районы, захваченные белочехами. Внезапное сообщение. Люди Д., обыскивая очередной пароход, нашли купцов с большим количеством золота. Трофей по-братски разделили. Куйбышеву верить не хочется. Он вызывает Д. для объяснений.

«Д.: Мы взяли эти деньги для того, чтобы, как падет Советская власть, начать партизанское движение.

К_у_й_б_ы_ш_е_в: Когда падет Советская власть?

Д.: Да как же, чехи берут один город за другим, доберутся до нас. Когда падет Советская власть, наша дружина будет бороться.

К_у_й_б_ы_ш_е_в: Ну, пожалуйте, голубчики, в тюрьму!» Деваться некуда. Подписывает Куйбышев приговор, единственно возможный во фронтовой полосе, — расстрелять Д. и всю его дружину. В те часы опасность смертельная нависает и над Симбирском. С юга и востока приближаются мятежные чехословаки. Чтобы задержать, приостановить наступление, надо взорвать мост и железнодорожные пути на участке особенно уязвимом.

Реввоенсовет обсуждает, кого послать. Подымается Куйбышев: «Я предлагаю послать Д. с его дружиной». — «Как? Да мы только что приговорили их к расстрелу!» — «Мало ли что, но кого вы противопоставите по смелости, по отваге этой дружине?» — «Как же быть с их расстрелом?» — «Пусть купят себе жизнь этой операцией».

Куйбышев едет в тюрьму. Вступает в переговоры с Д. Получает в ответ: «Я свою жизнь не покупаю…»

К_у_й_б_ы_ш_е_в: «Я ему объясняю, что дело не в покупке жизни, а в том, что он завтра будет расстрелян, если не искупит свою вину спасением Симбирска. Д. потребовал совещания со своими дружинниками. Чувствовалось, что он соглашается. Мы разрешили ему свидание с товарищами. Через некоторое время он приходит и говорит: «Я вас правильно понял? Жизнь будет дарована не только мне, но и моим товарищам». — «Конечно, и всем вашим товарищам».

Д. был специалистом подрывного дела. Мы дали ему помощника, точно указали, где и когда они должны произвести взрыв, выпустили всех из тюрьмы и в течение десяти минут отправили походом»[26].

Симбирск еще держится. С утра четвертого июля Куйбышев в ревкоме. С ним гонец самарского подполья Василий Тронин. Стук в дверь. На пороге молодой красивый незнакомец. В офицерском френче, бриджах. Козыряет. Представляется:

— Командующий Первой Восточной армией Тухачевский Михаил Николаевич.

Валериан Владимирович, придерживая накинутый на выцветшую, некогда синюю косоворотку пиджак, подымается навстречу. Он ростом повыше, костью пошире. На пять лет старше.

Вопрос первый — нетерпеливый, задает, присаживаясь, Тухачевский.

— Что произошло вчера под Сенгилеем, какова боеспособность войск? Мне известно, вы участвовали в операции…

Куйбышев в твердом убеждении:

— Беда в том, что отряды, сами по себе неплохие, жмутся к Волге, боятся оторваться от пароходов и развернуться подальше от берега. Бездумно ставят себя под угрозу обхода.

— Это и есть то, что мы называем «эшелонной войной». Только здесь она — пароходная, — находит точное определение командарм. — В моем разумении — наипервейшее зло, порождающее многие неудачи. Вижу, вы со мной согласны. — Тухачевский подвигает к себе лежащий на столе учебник «Стратегии» генерала русской службы Леера.

Валериан Владимирович нерешительно:

— Не найдется ли у вас, Михаил Николаевич, на время третий том Леера? И генерала Драгомирова труды по тактике. Если вам не в ущерб…

Удалившийся под каким-то благовидным предлогом Тронин через час возвращается. Явно не ко времени. Только что в доверительном рассказе командарма своему политическому комиссару подпоручик лейб-гвардии Семеновского полка Михаил Тухачевский доставлен в Ингольштадтскую крепость. Схвачен после третьего неудачного побега из германского плена. В форту № 9 Ингольштадта русские офицеры занимают восточное крыло. Французские — западное. В угловом одиночном каземате «S», где в свое время скончался знаменитый фельдмаршал Тилли, пребывает лейтенант 33-го пехотного полка Шарль де Голль. С Тухачевским у них быстро наладятся приятельские отношения. На почве общего пристрастия на свой манер переигрывать великие битвы и походы — классику военной истории…

Побег из плена по счету четвертый. Снова неудачный. На допросе Тухачевский скрывает свое офицерское звание. Выдает себя за рядового. Его водворяют в солдатский барак. Позже окажется, что это удача немалая. Рядом на нарах солдат Зайцев. Бывалый фронтовик. Из мастеровых.

В начале семнадцатого года лагерь в полном составе немцы перевозят на новое место. Как обычно, в наглухо закрытых товарных вагонах. Зайцев вырезает дырку в полу вагона. Оба — Зайцев и Тухачевский — выбрасываются на полном ходу поезда. По всем законам должны бы разбиться, во всяком случае, покалечиться жестоко. Ничего похожего. Целы, невредимы. Благополучно добираются до Питера.

Зайцев представляет Тухачевского в Смольном Авелю Енукидзе. На вид такому же, как они, солдату. Всей разницы, что до призыва в 14-й Сибирский стрелйовый полк большевик Енукидзе — организатор первого в Баку рабочего марксистского кружка, первой нелегальной типографии — отбывал ссылку бессрочную в Туруханском крае. Двадцать седьмого февраля семнадцатого года Енукидзе с маршевым батальоном по пути на фронт прибыл в Петроград. «На такой фронт я приехал с удовольствием», — шутил Авель Сафронович.

За долгие годы в тифлисском, бакинском, петербургском подполье Енукидзе достаточно научился разбираться в людях. Он пропускает мимо ушей наигранное бахвальство ищущего, оглушенного событиями подпоручика: «Вам, наверное, неизвестно, я — помещичий отпрыск. У отца в Смоленской губернии земля, имение!» Энергично приглашает Тухачевского инструктором в военный отдел ВЦИК. Дает ему рекомендацию в партию. Знакомит с Ильичем.

— Это уже в Кремле, в здании Судебных установлений, — уточняет командарм. — А впервые Ленина я увидел в Михайловском манеже…

— В Питере, на Сампсониевском, — машинально называет знакомый адрес Валериан Владимирович.

— На фронт провожали сводный отряд рабочих Выборгской стороны. Ленин говорил с броневика внутри манежа, где солдат-новобранцев, бывало, разбивали по гвардейским полкам… Я стоял в толпе довольно близко, имел возможность разглядеть лицо, руки Владимира Ильича. Это первый день января восемнадцатого года. День чуть не оказался роковым. На обратном пути из манежа по автомобилю Ленина открыли огонь трое офицеров, взявшихся осуществить террористический акт. Представляете мое состояние? Общая принадлежность к русскому офицерскому корпусу — понятие для меня отнюдь не пустое… О многом пришлось поразмыслить. Одно не приходило в голову, что Ленин, именно Ленин, когда-нибудь заинтересуется моей особой… Великая честь нам с вами, Валериан Владимирович, оказана — создать Первую регулярную армию революции. Первую!

Никто из них не подозревает, если бы кто предупредил — отвергли бы как нелепость предельную, что спустя несколько коротких летних дней командарм Первой угодит в плен. Сам явится на бывшую царскую яхту «Межень». Конвой в красных черкесках спросит, кто такой. Из рук в руки передаст старшему адъютанту Гудишвили. Тот торопливо изобразит на пухлом лице любезную улыбку: «Прошу в салон. Главком несколько раз справлялся».

Садится Тухачевский на диван у дверей. Понимает — у главнокомандующего дел много. Мелькает и рассуждение, лишнее на службе. Зародилось в прошлом месяце в Казани при первом представлении Муравьеву. Какая вздорная манера или тайное пристрастие побуждает главкома — военного профессионала, начавшего еще в русско-японскую войну, — блажить, окружать себя пестрой челядью.

В послужном списке добрые дела, благородные порывы. Подполковник Муравьев сам явился в Смольный, предложил свои услуги. Командовал Гатчинским фронтом против казаков генерала Краснова, начальствовал над Петроградским военным округом, руководил боевыми операциями на Юге.

От Тухачевского скрыты оборотные страницы. В Киеве Муравьев самочинно вступил в переговоры с Масариком. Снабдил его охранной грамотой. Высшие-де власти России «ничего не имеют против того, чтобы чехословацкие воинские части перешли на содержание других правительств». Подмахнул депешу в Москву, нарочито извращающую политическую обстановку: «Представители Антанты явились засвидетельствовать свою политическую лояльность. Их настроение чрезвычайно доброжелательно и, пожалуй, даже восторженно по отношению к успехам завоеваний революции».

Там же, на Украине, Муравьева за чуть прикрытую подлость арестовал Дзержинский. Вмешался Троцкий. Приказал освободить. Дать место на вершинах военного ведомства. В. утешение.

Воспрянувший Муравьев готовится к последнему акту. К открытой измене. Ставка на левых эсеров. Как и у французского разведчика, полковника генерального штаба Пишона, заверявшего Париж: «Достаточно нам прочесть внимательно программы партии социалистов-революционеров, чтобы понять, что это — партия, с которой мы могли бы сговориться, что это — партия, которую мы можем приобрести».

Звучит желанный сигнал. В Москве — мятеж левых эсеров. Заговорщиками убит германский посол граф Вильгельм Мирбах. Арестован Дзержинский. Захвачены телеграф, телефонная станция, прилегающие улицы.

Муравьев также причисляет себя к левым эсерам. Хотя прибрать власть лучше к собственным рукам. В ночь на десятое июля на штаб-яхте «Межень» он отплывает из Казани в Симбирск. Чтобы провозгласить Поволжскую республику и сформировать «правительство свободы». Лично для себя министерских кресел Муравьев не добивается. Вполне довольствуется постом «главнокомандующего всех вооруженных сил России». Теперь его личную охрану, помимо сотни головорезов в черкесках, составляют «революционные силы» давнишнего самарского знакомца Валериана Куйбышева — Бульона М. И.

Весьма вероятно, что благосклонным вниманием не будет обойден и командарм Первой Тухачевский. В видах государственных Муравьев экстренно затребовал его со станции Инза. С минуты на минуту пригласит предстать. Старший адъютант уже в дверях салона: «Прошу пожаловать».

Муравьев сама любезность. «Друг Тухачевский! Никаких официальностей! Все мы — рыцари Свободы. Я для всех вас — Гарибальди. Сегодня я объявил войну Германии. Поворачивай на сто восемьдесят градусов и вместе с братьями чехословаками двигайся через Москву к западной границе!»

Официальностей действительно никаких. Минут через десяток красные черкески волокут связанного Тухачевского в трюм. Потом перевозят на станцию Симбирск-1. Заталкивают в теплушку бронированного поезда, наскоро приспособленную под камеру смертников. Друг Муравьев твердо пообещал расстрелять Тухачевского на рассвете…

За ночь все круто изменится.

Куйбышев — Свердлову. Из Симбирска по военному проводу:

«…У здания Совета Муравьев устроил митинг солдат. Говорил об объявлении войны Германии, заключении мира с чехословаками, образовании Поволжской республики, в правительство которой войдут левые эсеры, максималисты-анархисты. Он выкрикивал: «Да здравствует власть!», «Долой гражданскую войну!», «С братьями чехословаками — против Германии!», «Да здравствует война с Германией!»

Последние лозунги и направленные на здание Совета пулеметы вызвали недоумение среди солдат. Мысль об авантюре, измене быстро зародилась и крепла у всех. Симбирские коммунисты решили всеми мерами авантюру ликвидировать и с изменником Муравьевым расправиться… Ночью на экстренном заседании губисполкома Муравьев объявил себя главковерхом всей армии, назвался Гарибальди. По выходе Муравьев был окружен коммунистической дружиной и после двух выстрелов с его стороны тут же расстрелян. Адъютанты были арестованы. Охранявший его отряд… покорно сдал оружие. Немедленно было сообщено всем войскам об убийстве Муравьева. Вздох облегчения и радости вырвался из груди революционных солдат. Кошмар авантюры скоро рассеялся. Солдаты с криками «Ура!», «Да здравствует власть Советов!» разошлись по частям. В 5 часов утра восстание авантюристов было ликвидировано, город принял обычный вид. Все время в городе спокойно, порядок образцовый. Последствия разосланной Муравьевым телеграммы о прекращении войны с чехословаками и об отступлении ликвидируются…»