Куйбышев

= 23 =

— Никаких сомнений, Валериан Владимирович! — Невысокий ростом, тонкий, быстрый в движениях Файзулла Ходжаев строго вглядывается в Куйбышева, как бы заново оценивая. — На заседании конгресса, в присутствии сотен людей, Ленин не мог прямо назвать Бухару… Каждый, у кого на плечах голова!.. Слушайте, я повторяю его слова: «Идея советской организации проста и может быть применяема не только к пролетариату… — пожалуйста, вот оно! — …но и к крестьянским феодальным и полуфеодальным отношениям«…Вы опять станете призывать меня к терпению? Ну отбросьте свою деликатность, напомните, что прошлая попытка сбросить эмира стоила тысяч человеческих жизней, а я бежал, спасся у русских рабочих на станции Каган…

Овальные, глубокие глаза Файзуллы полны муки. На лице сильнее проступают синеватые шрамы от перенесенной в детстве болезни — пендинки. Валериан Владимирович спешит охладить своего молодого приятеля. Многоопытному Койбаши-ака уже тридцать два, Файзулле — двадцать четыре. Приблизительно. В священной Бухаре новорожденных нигде не регистрировали. Покопавшись в памяти, мать Файзуллы объясняла: «Аллах послал моему повелителю Убайдулле Ходже наследника, когда в нашем саду цвели кусты жасмина».

В конце XVIII века бухарский каракуль покоряет Россию. Во второй половине XIX русское оружие отворяет Каракульские, заодно Шахские, Каршинские, Мазар-и-Шерифские ворота Бухары. Белый царь принимает под свое высокое, почти родительское покровительство эмира Сейида Музаффар Богодура. Дарит повышенные знаки внимания: «Российское императорское резидентство в Бухаре» с достаточным штатом тайных агентов… Российскую юрисдикцию… Экстерриториальные поселения, железнодорожные станции, особые городские районы на манер европейских сеттльментов в Китае.

По договорам следующим, столь же равноправным, эмиратство Бухарское включается в русскую таможенную черту… В столице эмиратства открывается отделение государственного банка… На резидентство возлагаются функции третейского суда. Не в ущерб божественным правам эмира продавать своих подданных в рабство.

Чиновник особых поручений подполковник Д. Логофет в 1907–1908 годах объезжает Бухару. Видит «картину душу возмущающих порядков». Спешит издать книгу «Страна бесправия». С посвящением достаточно необычным: «Высокому вниманию Государственной думы». Рекомендации по-военному лаконичные: «Непристойно дикого монарха прогнать прочь. Бухару отдать российскому, отечественному капиталу».

Ожиданиям вопреки против окончательного поглощения эмиратства в январе 1910 года выступает сам Столыпин, всесильный глава кабинета министров. «Нельзя! Подобный акт, несомненно, обострит отношения с Великобританией, восстановит мусульманский Восток, тяжелым грузом повиснет на всей внешней политике России».

«Все и всякие угнетающие классы, — по давнишнему определению Ленина, — нуждаются для охраны своего господства в двух социальных функциях: в функции палача и функции попа». У эмира достаточно подземных тюрем — зинданов. Особых команд ширбачей — «львят» для экзекуций и казней. Скорый суд казиев. Также пятьдесят тысяч мулл. По одному на каждых пятьдесят подданных.

Между зимним дворцом эмира и домом купца Убай-дуллы Ходжи на камнях выбито изречение:

Эмир под ноги не смотрит. Изречение, выбитое на камнях, ему вовсе ни к чему. Не во дворцах размышляют о том, куда идет солнце, куда идет мир. Зеркальная гладь дворцового паркета никогда не переходит в дорогу единственно правильную.

Долго плутать подростку Файзулле, мятежному сыну правоверного Убайдуллы Ходжи, покуда выйдет на верную цель…

В зрелые годы Файзулла Ходжаев, глава правительства Узбекистана, один из председателей ЦИК Советской державы, напишет историю бухарской революции. Не пощадит себя. «Некоторое прояснение сознания, поворот в сторону большевиков давался медленно и с трудом, в неустанной борьбе». Поворот от джадидов-младобухарцев. Младшие братья петербургских либералов, только с сильным националистическим душком, они покорнейше просили эмира несколько упорядочить режим, даровать небольшие свободы школам и медресе, великодушно облегчить положение дехкан и кустарей, дозволить чтение благонравных ташкентских газет.

Свергнут в Петербурге российский самодержец Николай. У ворот Бухары — на станции Каган — солдатский комитет. Эмир не чужд велению времени. При дворце учреждается совещательный орган — свой собственный совет «из ученых и грамотных людей». Государственным чиновникам назначается твердый оклад из казны, чтобы поубавить пыл при взимании взяток. Тела казненных на Регистане надлежит по возможности отдавать родственникам, собакам не скармливать.

Благодарные джадиды, нисколько не медля, организуют шествие. Зеленые знамена. Плакаты: «Да здравствует свободолюбивый эмир — защитник справедливости!» Муллы, чиновники, верующие фанатики и такого своеволия стерпеть не могут. Энергично забрасывают демонстрацию камнями. Джадиды помоложе, посильнее спасаются бегством. Менее счастливые попадают в зиндан «Обхона». Самый мрачный из всех подземных застенков Бухары. В день, назначенный кушбеги Мирзо-Насрулло — премьер-министром, также министром внутренних и внешних дел эмирата, — каждый получит свои семьдесят пять ударов кизиловыми палками по обнаженной спине.

В воспоминаниях Садриддина Айни, философа, ученого, писателя Востока, исчерпывающе: «По знаку кушбеги два палача взяли по две палки и ударили меня по спине. Я посмотрел на кушбеги. Наши взгляды встретились, он отвел глаза… Палачи, отсчитывая «раз, два, три», делали свое дело… Это, наверно, напоминало молотьбу, не знаю, мне было не до этого: у меня сжалось сердце и потемнело в глазах… кожа и мясо клочьями отлетали в сторону… В то же время муллы и амалдоры, стоящие поблизости, били меня по голове…»

Глинобитная стена шириной в три верблюда, поставленных горб к горбу, не преграда для печальных бухарских новостей — сразу узнают солдатский и рабочий Совдепы Кагана. Передают дальше Ташкенту, Самарканду, городу Карши. Прибывают солдатские подкрепления. Шумная короткая схватка с агентом временного правительства при эмире. Винтовки сняты с плеч. Взведены курки. Распахиваются ворота Бухары.

«В зиндане послышались голоса и топот множества кованых сапог, — продолжает Айни, — всюду с хлопаньем открывались двери. Открылась и наша, русский солдат с винтовкой сначала на русском языке, потом на ломаном узбекском языке крикнул:

— Выходите, вас освобождает революция России!»

Солдаты доставляют Айни в больницу Кагана. Там лечат, ставят на ноги изувеченных, чуть живых младо-бухарцев. Помаленьку просветляют мозги Файзулле, друзьям, его близким. Первые добрые семена забрасывает большевик, железнодорожник П. Г. Полторацкий. В Москве на путь-дорогу наставляет Яков Свердлов. В Ташкенте завершает Валериан Куйбышев.

Октябрьскую революцию эмиру признать неугодно. Тайный наставник эмира, британский дипломат и разведчик мистер Эллис, уйдя на покой, пожелает взяться за перо: «Бухарский эмир, беспокоясь о своем будущем, пытался заручиться поддержкой Кабула и Тегерана, пробовал установить контакт с английской миссией в Мешхеде. Аналогичное положение создалось в далекой и столь же реакционной Хиве, где правительством заправляли бывшие бандиты.

Общая неразбериха усугублялась интригами и маневрами различных антибольшевистских группировок, начиная с басмачей и кончая подпольными организациями бывших русских офицеров. Несмотря на их различное происхождение и взгляды, все эти группировки нашли общую основу для борьбы с большевиками… Британская миссия, прекрасно понимавшая, что наличие на фланге такой потенциальной угрозы, как бухарская армия, дает большие военные преимущества, рекомендовала поддерживать достаточно тесный контакт с эмиром».

При солнце и луне шагают между барханами к Бухаре горбатые караваны — на тысячах верблюдов везут винчестеры, пулеметы, мортиры. Из-за Пянджа через Каршинскую степь с пушками на спинах двигаются живые танки — слоны. К лету 1920 года в регулярной армии эмира и отрядах альнаукаров-ополченцев не менее семидесяти тысяч человек. При офицерах, любезно отряженных Колчаком, Дутовым, при инструкторах британских, турецких, афганских…

В Ташкент доставляют доверительное письмо полутора тысяч бухарских дехкан:

«То, что эмир проделывает со своими беззащитными подданными, никогда даже враги не смели делать с побежденными. Эмир отнимает не одно имущество, но и жен, и невинных дочерей, он не щадит и мальчиков, которых отдает в бачи. Это принимает ужасный и массовый характер. Но мало того, эмир в данное время подготавливает для неизвестных нам целей войну с Советской Россией. Делегации от эмира: одна в Мешхеде во главе с Мирзой Сафарбеком, другая в Лондоне во главе с Кари-Мирзабом — добиваются военной помощи, чтобы дали побольше и побыстрее… Война для нас вовсе нежелательна. Мы не знаем другого врага, кроме эмира и его правительства.

Мы, угнетенный народ, стараемся освободиться от рабского состояния, низвергнуть ненавистное нам правление».

Полное подтверждение в перехваченном донесении чарджуйского бека светлейшему эмиру: «Все туркмены, за исключением пяти-шести государственных чиновников, стали на путь неповиновения… В местности Диван-Беги собираются представители окрестных аулов, кишлаков и племен эрсари для получения наставления от красного большевика Бяшим-Сардара. В один определенный день они убьют всех чиновников, близких людей правителей и самих правителей, и народ от себя назначит нового старейшину».

Есть пример наглядный. Рядом, в ханстве Хивинском, поднялся народ. Сбросил Сеид Абдул-хана. Народная Советская республика, помимо всего другого, перечеркнула непонятное, чужеземцами пущенное в оборот название Хива[36], хивинцы. Вернула имя родное, издревле существовавшее — Хорезм.

В июне двадцатого года Валериан Куйбышев провожает делегацию Хорезма в Москву. Едут узбеки, туркмены за тысячи верст в неведомый северный город. Особо доверенные от дехкан, кустарей, рыбаков, национальной интеллигенции, мелких торговцев. Держать совет с первым большевиком «Лениным-Ильичем».

Для Востока два года — время совсем-совсем малое. Пристойно ли так скоро хорезмцам снова напоминать о себе?

Запрошенный по сему важному поводу, Куйбышев обнадеживает твердо — Ленин поймет!

Послание доставляют в Кремль.

«Дорогой товарищ!

С радостью извещаем Вас, что мы приступили к мирному строительству Советского Хорезма. Мы принялись за устройство наших дехкан, следуя Вашим словам, которые глубоко запали в сердце каждого из нас…

В память второй годовщины хорезмской революции мы установили орден Труда для наших героев. Мы просим Вас, дорогой и любимый наш учитель, принять этот орден[37] согласно постановлению Центрального Исполнительного Комитета Хорезма и носить его как символ освобождения труда на Востоке после многолетнего рабства».

Так пример наглядный возвращенного к жизни Хорезма. Не раз, не два к этому примеру обращаться. Бросать на чашу весов в спорах, в дискуссиях острейших. Бухара не копия. Не простое повторение хорезмских событий. Масштабы, соотношение сил — другое. Семьдесят тысяч под английскими ружьями у эмира. Одиннадцать тысяч шестьсот четырнадцать бойцов на всех направлениях огромного Туркестанского фронта. От границы с Китаем до границы Иранской, от Памира до моря Каспийского… Много своих бухарских особенностей необходимо взять во внимание при окончательном совершенствовании закона развития крестьянских феодальных и полуфеодальных стран Востока. Закона, Лениным разработанного на опыте туркестанском преимущественно.

«Никаких сомнений, Валериан Владимирович! — настаивает Файзулла. — На заседании конгресса, в присутствии сотен людей, Ленин не мог прямо назвать Бухару…»

Куйбышев слишком хорошо знает, к чему клонит Ходжаев, чтобы раньше времени высказать свое согласие. О докладе Ильича думают оба одинаково. Обоим очень хочется найти смысл сокровенный, обнадеживающий. Чтобы дальше… Долгого ночного разговора никак не миновать. Крайне пристрастен руководитель Туркестанской комиссии к ершистому, колючему лидеру младобухарцев. «Младобухарцев-революционеров» — не забывает подчеркнуть Ходжаев.

Камень преткновения. Почему коммунисты называют партию «младобухарских революционеров» мелкобуржуазной? Отвергают ее программу? Не соглашаются признать, что переворот, свержение эмира, должна взять на себя армия Советской России? После военной победы меджлис — нечто подобное Учредительному собранию — объявляет республику. Основа, фундамент общества, государства — шариат, «толкователь справедливости и защитник бедноты».

До конца убедить Файзуллу не удается. Ни этой ночью в плоскокрышем домике на Зерабулакской улице. Ни пер-вого-третьего августа на заседании Туркестанской комиссии. При всех уступках, изменениях программа младобу-харцев далеко не марксистская. Не почва для объединения. Пока только союз. Общая забота о вооруженном восстании народа. Взаимная поддержка. В перспективе коммунисты и младобухарцы образуют Временное революционно-демократическое правительство. С Файзуллой Ходжаевым во главе.

По царственной своей широте эмир неустанно подливает масла в огонь. Блажит. Хватает через край. Ультиматум — в срок от пятницы до пятницы охрана железной дороги на территории эмирата должна быть передана Бухарскому правительству. Советские войска обязаны покинуть русские поселки и пограничные районы. Следующей ночью солдаты эмира разбирают железнодорожный путь от Кагана до Катта-Кургана. Через день нападение на пограничников в районе Пайшамбе. Обстрел из пушек бронепоезда у Кара-Тюбе… В мечетях и на городских площадях правоверным вдалбливают фетву — указ быть готовым к священной войне мусульман против большевиков во имя «защиты ислама и шариата».

Шестнадцатого августа Куйбышев телеграфирует в Москву: «Все государственные мотивы, диктующие российскую ориентацию, отошли на задний план перед животным страхом за сохранение деспотического трона… Бухара лихорадочно готовится к выступлению, совершенно очевидно поддержанная и руководимая извне…»

Сигнал подает любимец эмира бек чарджуйский. Не считает за труд обременительный лично повести карательную экспедицию. Сжигает аулы, кишлаки, заподозренные в «причастности к большевикам». Забивает палками сто двадцать «главарей». Казнит дочь туркмена рыбака Ата Рахманова — бесстрашную Айшу. Остается принять знаки повиновения, дары. Предпочтительнее живым товаром. Безучастным никто не остается. В ход идут Кинжалы, шашки, камни. Мужчины и женщины выхватывают из рук карателей винтовки. Неравенство сил никого не останавливает. На подмогу дехканам, пастухам приходит боевая дружина рабочих и кустарей Чарджоу. С вожаками-коммунистами Хасаном и Аббасом Алиевыми.

Малые ручейки сливаются в могучее течение. В поток народного гнева. Подымаются Хатырчи, Шахрисябз, Кермин, Старая Бухара, Китаб. Узбеки, туркмены, таджики. Ревком — коммунисты и младобухарцы просят военной помощи, «защиты повстанцев от грозящего им истребления».

«Неожиданно в Туркестанской комиссии раздаются предостерегающие голоса, — заносит в дневник удивленный свидетель, старший адъютант командующего фронтом Си-ротинский. — У эмира сильная армия, отличное заграничное оснащение, многоопытные офицеры русские, английские, афганские. Надо занять позицию невмешательства, не раздражать эмира, зарубежных его покровителей…

С горячей речью выступил Куйбышев[38]. «Мы не имеем права отказать, зная, за что борется народ Бухары. Нельзя медлить!» В ответ грозное предостережение: «Вы будете отвечать за гибель Советской власти в Туркестане. Наши силы не достигают и четверти армии эмира».

Вмешался Фрунзе. «Занять позицию нейтралитета — значит позволить эмиру удушить революцию бухарского народа».

…Войска шли пустынными и безводными районами, по раскаленным пескам. По приказу эмира был закрыт главный водный распределительный канал. Вода в арыках исчезла. Бойцы страдали от жары и жажды… Опираясь на численный перевес, приспособленность своей армии к местным условиям, противник надеялся заманить наши части в глубь Бухары, окружить их там и уничтожить.

Двадцать девятого августа передовые отряды Красной Армии вырвались из пустынных районов, из зыбучих песков, подошли к столице эмирата. Город окружен крепостной стеной — восемь метров высоты и столько же толщины. В ночь на первое сентября начался штурм. Сплошной заградительный огонь из пушек и пулеметов. Саперы перед рассветом заложили в стены и городские ворота динамит. Взрывы должны открыть проходы.

Второго — бои на улицах Бухары. Вспыхнул пожар. Агенты эмира подожгли огромные запасы хлопка. Удушливый, густой дым плотно укутал город. Дышать нечем. Приказ кавалеристам-разведчикам, не щадя жизни, разыскать и открыть главные щиты распределительного канала. Но только утром удалось пустить воду в арыки. Бойцы пригоршнями черпали, пили, освежали лицо и опять бросались в бой. На одной из площадей мусульманский батальон натолкнулся на процессию духовенства в ослепительно белых чалмах. Муллы, поднимая кораны, громко взывали к красноармейцам: «Правоверные, не троньте нас!»

Как только бойцы опустили винтовки, первый ряд мулл расступился, выскочили с пулеметами и гранатами отборные эмирские стрелки. Уважение к муллам дорого обошлось мусульманскому батальону.

Бой завершила красная конница. Только один небольшой отряд, во главе с эмиром, сумел вырваться…»

Сентябрь оказывается месяцем многих расставаний, встреч, нежданных перемен. Пустеет дом на Зерабулакской. Срочно затребован в Москву Фрунзе. Ленин рекомендует его командующим Южным фронтом. Отбывает в Бухару облаченный в строгий костюм дипломата посол Валериан Владимирович Куйбышев.

Корреспондент Российского телеграфного агентства добивается интервью. Сразу на ташкентском вокзале. Довод железный: «Товарищ Куйбышев, вы же сами журналист, понимаете, что сделает со мной редакция…» — «Хорошо, садитесь в мой вагон, в пути напишем». Под стук вагонных колес Валериан Владимирович диктует:

«Главная обязанность, возложенная правительством Советской России на ее полномочного представителя в Бухаре, — уничтожение всего того, что в прежнее время было создано для порабощения эмиратства Бухарского. Независимость Бухары, ее самостоятельность, ее право самой решать все вопросы своего государственного устройства — вот те основные принципы, которыми полпред должен руководствоваться… Отныне нет русских поселений, вкрапленных в Бухарскую республику, нет передовых постов российского капитализма, а есть единая Бухарская республика, и все граждане, ее населяющие, пользуются одинаковыми правами и подчиняются законам республики. Отныне нет привилегированных наций в земле бухарского народа».

Вовсе неожиданно для себя бухарцы открывают — площадь Регистан, гигантское лобное место, отнюдь не беспредельна. Просто мала. Когда народ собирается на свой праздник. Седьмого ноября мест хватает только для двадцати тысяч счастливцев. Двадцать тысяч слышат. Двадцать тысяч рассказывают, сил не щадя… Расходится кругами широкими декларация Куйбышева, полномочного представителя Октябрьской революции. Российская республика, объявляет полпред, передает города Каган, Чарджуй, Термез, Керки со всеми заводами, фабриками Бухарскому Народно-Советскому государству.

— Народно-Советскому! — возвышает голос Валериан Куйбышев. Чтобы сердца людей, также камни древние услышали, поняли — друг из страны Ленина отвечает на вопрос извечный: куда идет солнце, куда идут реки, куда идет мир…

После уважительного молчания — каждый должен взвесить, мерой собственной прикинуть — Куйбышев можно продолжить:

— Революцией в Бухаре руководили коммуниста А республику, государственное устройство никак нельзя считать социалистическими. Не созрели еще для этого ни экономические, ни психологические условия.

В летнем дворце эмира — Ситора и мохосе — Пер вый Всебухарский курултай народных представителей Тысяча девятьсот пятьдесят делегатов. Решение наиважнейшее: «Эмир низложен. Никто из рода его не смеет появляться в Бухаре благословенной, республике народ ной. Народ управляет через местные и центральные Советы. Выборы всеобщие, путем открытого голосования Совету Народных Назиров — министров по-русски — пред ставить следующей сессии курултая Конституцию республики».

Революционная диктатура народа. Не пролетариата как в России. Крестьян, батраков ремесленников по пре имуществу. В истории никакого прообраза. В практик! Коммунистического Интернационала ничего схожего.

Валериан Владимирович бухарским работникам; «Мы должны собираться, хотя бы в поздние ночные часы, не у русского посланника, не у представителя РСФСР, а у товарища Куйбышева, члена Российской Коммунистической партии и члена Интернационала. Наша обязанность разобраться в смысле и существе бухарской революции. Необходимо все осмыслить теоретически, чтобы как можно меньше ложных шагов».

Еще намерение Куйбышева, до времени затаенное. Вслух говорить пока не следует, можно обронить только в письме к другу: «Стараюсь сблизить коммунистов между собой. На седьмой день революции Файзулла Ходжаев, я много тебе писал о нем, предложил упразднить свою партию младобухарских революционеров, несмотря на то, что она была более многочисленной, чем Бухарская коммунистическая. Все лучшее, что было в расплывчатой партии Файзуллы, теперь в рядах коммунистов. Сам Ходжаев избран в состав Цека и назначен главой правительства республики[39]. Внешне все прошло гладко, без затруднений, а под спудом, в душе поглубже, боюсь, немало отчужденности, подозрительности, националистических струнок… Страшная нужда в работниках, особенно мусульманах, нужда колоссальная, приходится собирать по крохам. Так-то, друг!»

Профессиональный революционер, тюрьмой, каторгой, огнем, мечом испытанный, — всего только человек. Нельзя ему без товарищества, признания, просто добрых вестей. Будут вести. Три недели в пути мухаджирины — ходоки из Индии. Доверенные студентов, крестьян, солдат, чиновников. Уже преодолели они Гиндукуш, горы Афганистана, обледенелые тропы над бездной, неистовые в белых гребнях потоки. Благополучно отбились от одичавших солдат свергнутого эмира, от басмачей.

Из всех достойных самый почтенный мухаджирин Мухаммед Абдорраб Барк напечатает в первой советской газете Бухары:

«Приветствую вас, герои Бухары! Слава вам, отважные борцы, слава! Вы свершили великое дело и теперь пожинаете его плоды. Похвальны ваши стремления, почетен ваш труд. Вы принесли свободу трем миллионам своих братьев, повергли ниц знамя гнета и деспотизма и подняли знамя свободы и справедливости… От имени революционеров Индии от всего сердца поздравляю вас и передаю пламенный привет 350-миллионного угнетенного индийского народа. Да будет вечным ваше счастье!»

Счастье — понятие разноликое. Сейчас Валериану Владимировичу представляется в образе Москвы. Поездки в Москву. Хотя бы ненадолго. На съезд Советов.

Право есть. Куйбышев — делегат Туркестана. Получил наибольшее число голосов. Права нет. Человек, который должен заменить в Бухаре, срочно понадобился в другом месте. Телеграмма вроде бы шутливая в Ташкент: «Это будет жестоко и несправедливо, если вы лишите меня возможности глотнуть свежего морозного воздуха».

Да — нет. Нет — да. До дня последнего сомнения. Потом счастье пригоршнями. Сколько угодно морозного воздуха, снега, поскрипывающего под ногами, поземок, метелей. В затяжную зиму московскую. На долгие годы. В Бухару, в Туркестан, Куйбышев не вернется. У Ильича виды на него другие…