Куйбышев

= 18 =

На углу улиц Льва Толстого и Саратовской кирпичный особняк Реввоенсовета. Три ступеньки между белыми колоннами ведут в приемную. Направо дверь с надписью золотом на стекле: «Председатель Самарской земской управы». Кабинет Куйбышева. Политического комиссара 4-й армии. Председателя Самарского ревкома. Руководителя губернского комитета большевиков. Каждые сутки ему доставляют километры узкой белой телеграфной ленты. Расшифрованные тире и точки. Точки и тире.

Лента чередует радости и горе, приобретения и утраты. Пока чередует… После крупной декабрьской неудачи на северном крыле Восточного фронта, потери Перми и Мотовилихи, обнадеживающие победы здесь — на юге. Вызволен Оренбург, до крайности истерзанный Дутовым. Поездам из России открыт путь на Туркестан… Дивизии, под новый год овладевшие Уфой, выходят на подступы к Уральскому хребту, в горнозаводский район.

Сообщение от Свердлова. Состоялось долгожданное назначение Михаила Фрунзе командармом-4. К концу января будет в Самаре… Тут же горькая, трагическая весть — телеграмма со станции Озинки. Пополнение, прибывшее для Орлово-Куриловского полка, взбунтовалось. Убиты комиссары Линдов, Мяги, член ВЦИК Майоров.

Тела погибших доставлены в Самару. Слезы мешают Куйбышеву говорить: «Мы не сумели вас сберечь… Мы сумеем за вас отомстить! Месть противнику — победа над ним…»

Точки и тире, тире и точки выбивают: «Отомстить! Отомстить!» Обманутое, сбитое с толку пополнение Орлово-Куриловского полка выступает на фронт. Полк развивает наступление на Уральск. Войсковое «правительство» бежит.

Еще депеша. Из поезда председателя РВС Республики. Троцкий приказывает в ответ на убийство Линдова, Майорова, Мяги устроить «мамаево побоище» взбунтовавшемуся полку. Исполнение донести.

Командарм еще в дороге. Ответственность делить не с кем. Куйбышев сам относит ответ в угловую комнатку, где над аппаратом Морзе склоняется старик телеграфист. Быстро стучит ключ. В ночь уходит: «Мамаево побоище» не в духе убитых комиссаров. Последние слова Линдова были: «Вперед на Уральск!» Красноармейцы Уральск взяли. Не побоище — Победа!»

Инцидент считается исчерпанным. Считается…

Известие совсем личное. По адресу домашнему. «Самара Саратовская 140 квартира 2 Куйбышеву Воля буду восьмого встречать не надо Мама».

Большие семейные торжества. Рождение нового человека. Дочери Гали. И Володин день. Парню, родившемуся на полу в тюремной камере, успевшему побывать в подполье при чехах и Комуче, вдоволь помытариться, поголодать, третьего марта, в девять утра, исполнится два года. Не шутка, два полных года!

Все своим чередом — радости и горе, приобретения и утраты.

Третьего марта Володин праздник. Четвертого-шестого переходят в наступление армии Колчака, очередного «верховного правителя России». Восьмого вспыхивают подготовленные эсерами крестьянские мятежи в Самарском, Сызранском, Сенгилеевском, Ставропольском и Мелекесском уездах. В ночь с десятого на одиннадцатое бунт 175-го полка в Самаре…

Куйбышеву срочно быть в Москве. Защищать на съезде председателей губернских исполкомов и городских Советов России свои наметки организации местной власти. Сыр-бор из-за прав и взаимоотношений с центром. Позиция Валериана Владимировича — демократический централизм против «свободы действий» областников. На съезде успех. Вслед жестокий удар. Смерть от испанки Свердлова. Шестнадцатого марта.

Перед кончиной к Якову Михайловичу на мгновение вернулось сознание. Он узнал Ильича и жалобно, как-то по-детски улыбнулся. «Владимир Ильич, — рассказывала жена Свердлова Клавдия Тимофеевна Новгородцева, — взял его за руку и нежно, ласково стал гладить эту ослабевшую руку.

В страшной, мучительной тишине прошло десять минут, пятнадцать… Рука Якова Михайловича безжизненно упала на одеяло. Владимир Ильич как-то судорожно глотнул, низко опустил голову и вышел из комнаты…

Через несколько минут Якова Михайловича не стало».

В предвечерние часы восемнадцатого в Круглом зале Судебных установлений Кремля открывается VIII Всероссийский съезд коммунистов. Куйбышева, всех других делегатов Самары губком отзывает. Слишком резко ухудшается обстановка на Восточном фронте.

Донесение Чапаева Реввоенсовету: «Через нашу разведку мы имеем сведения, что колчаковские генералы собираются разговляться в Самаре, а в Бузулуке выпить перед разговеньем…»

О том же в не увидавших света записках управляющего колчаковским министерством иностранных дел Сукина: «Наступление продолжалось… Царила атмосфера легкомыслия и увлечения, которую разделяли, между прочим, все иностранные военные и дипломатические представители в Омске. Их оптимизм был еще больше нашего. Я помню расчеты французов на то, что к пасхе войска войдут в Самару».

Французский премьер Клемансо считает момент весьма подходящим для всеобщего «похода на Москву». На расходы двести пятьдесят миллионов долларов великодушно ассигнует правительство США. Великобритания со своей стороны… «Мы привезли в Сибирь, — сообщает английский генерал Нокс, в поезде которого из-за рубежа был доставлен в Омск адмирал Колчак, — сотни тысяч винтовок, сотни миллионов патронов, сотни орудий и тысячи пулеметов, несколько сот тысяч комплектов обмундирования и снаряжения и так далее. Каждый патрон, выстреленный русским солдатом в течение этого года в большевиков, сделан в Англии…»

Ильич настаивает: «…поставить на ноги все, мобилизовать все силы на помощь Восточному фронту… там решается судьба революции». Снова, как и летом восемнадцатого, Восточный фронт — главный фронт Республики. Быть или не быть!.. Для подкрепления истощенных армий — мобилизации партийная, профсоюзная, комсомольская. В считанные дни сто эшелонов новых бойцов. В условиях общей разрухи и почти полного бездействия железных дорог. Непосредственный повод организации первого коммунистического субботника в депо Москва-Сортировочная — предельная необходимость отремонтировать паровоз для воинского состава, направлявшегося на Волгу… На заседании Совета Обороны доклад Ленина о производстве боеприпасов!

Куйбышев на митинге в Самаре: «По всей рабоче-крестьянской России раздался клич: «Все на Волгу!» Эта священная тревога дает нам уверенность в том, что Восточный фронт из фронта поражения будет превращен в фронт победы… Если мы опрокинем врага, Россия покажет образец устройства новой жизни».

Препятствие совершенно неожиданное. Ничем разумным не оправданное. Если заглянуть в бумаги Фрунзе, в свое время для печати не предназначенные…

«И требовались не только колоссальная воля, но и яркое убеждение в том, что только переход в наступление изменит положение, чтобы действительно начать таковое. В тот момент пришлось считаться не только с отступательным настроением частей, но и с давлением сверху, со стороны главного командования, бывшего тогда в руках тов. И. И. Вацетиса. Он стоял за продолжение отступления…»

Вацетис — полбеды. Свирепеет Троцкий. Спешит проучить виновных в дерзостном, непочтительном поведении. В категорическом отказе без нужды оставить Симбирск. Описывает живая свидетельница, Наталия Каменева, дочь Сергея Сергеевича Каменева, тогдашнего командующего Восточным фронтом:

«Такого нарушения дисциплины Троцкий не перенес. Он явился в Симбирск, окруженный свитой людей, одетых во все черное, с огромными парабеллумами на поясах, сам такой же кожано-черный. Буквально ворвавшись в кабинет отца, откуда тотчас же стал доноситься возбужденный разговор, перешедший в крик, Троцкий, не сдерживаясь, прямо угрожал отцу, затем, круто оборвав на высокой ноте, он так же стремительно выскочил из кабинета и почти бегом удалился со всей своей свитой.

Так началось их первое знакомство. И несмотря на то, что наступил несомненный перелом к лучшему… очень скоро пришло телеграфное распоряжение Троцкого снять отца…»

Сергей Сергеевич — генштабист. Сразу после Февральской революции избранный солдатами 30-го Полтавского полка своим командиром. Знаток военного искусства и полководец выдающийся. Каменев успевает разделить Восточный фронт на две достаточно самостоятельные группы. Армии к югу от реки Камы — 1-я, 4-я, 5-я, Туркестанская — переходят под командование Михаила Фрунзе.

Первый шаг командующего — обращение в Центральный Комитет партии: «Членом Реввоенсовета Южной группы обязательно должен быть Куйбышен В. В.». Желание обоюдное, для успеха необходимое. Фрунзе — огонь, темперамент. Куйбышев — спокойствие, внешне полное, уравновешенность.

В дневнике комиссара и писателя Дмитрия Фурманова:

«…Фрунзе в штабе диктует приказы, Фрунзе в бессонные ночи… тонкой палочкой водит по огромным полотнищам раскинутых карт, бродит в цветниках узорных флажков, остроглазых булавочек, плавает по тонким нитям рек… задержится на мгновенье над черным пятном большого города и снова стучит-стучит-стучит по широкому простору красочной, причудливой, многоцветной карты.

Около — Куйбышев, чуть «крепит» бессонные темные глаза, встряхивая лохматую шевелюру; они советуются с Фрунзе на лету, они в минуты принимают решенья, гонят по фронту, по тылу, в Москву — гонят тучи запросов, приказов, советов… Фронт почувствовал дыхание свежей силы. Вздрогнул фронт в надежде, в неожиданной радости… Перестроились смятенные мысли, полки остановились, замерли в трепетном ожидании перемен».

За два дня до удара, меняющего круто положение на фронте, письмо Куйбышева в красноармейской газете «Революционная армия». Возмущение предельное услугой воистину медвежьей.

«В «Коммуне» и в «Революционной армии» на днях была помещена беседа со мной корреспондента РОСТА о положении дел на Восточном фронте. Признаться, я был очень удивлен, что из нескольких фраз, брошенных мною… получилась целая статья, некоторые места которой были для меня совершенно новы. Но это было бы еще с полбеды, беда в том, что в «беседе» есть фразы и мысли, которых я не только не говорил, но и не мог сказать. Это прежде всего относится к общему тону «беседы».

В изложении корреспондента выходит так, что член Реввоенсовета Южной группы армий… полагает, что на «Шипке все спокойно», все обстоит благополучно. Если логически продлить общее настроение «беседы», то, естественно, напрашивается вывод, что излишня та священная тревога, которой проникнуты все честные рабочие и крестьяне Поволжья, ненужным является напряжение энергии на борьбу с Колчаком пролетариев Москвы и Петрограда. Одним словом:

— Спи, обыватель.

Почти так и кончает свою вымышленную беседу со мной корреспондент РОСТА. Его последняя фраза — буквально перл обывательщины:

«Самарцы могут быть спокойны: Красная Армия их в обиду не даст».

…Я сроднился с самарским пролетариатом, дорожу до вернем, которое он мне оказывает, но я совершил бы преступление против общей борьбы (и этого не простил бы мне сознательный самарский пролетариат), если бы я в своей деятельности руководствовался исключительно его спокойствием. «Самарцы могут быть спокойны…» Если тут имеется в виду обыватель, то я предпочел бы, чтобы он успокоение находил в приеме валериановых капель, но не из моих уст. Рабочие же Самары знают, что они должны разжечь в своих сердцах ярким пожаром священную тревогу за судьбу революции. Быть спокойным в момент, когда происходит решительная схватка с ожесточенным и напрягающим все свои силы врагом, — не удел пролетария. Бездеятельность в такое время недопустима, спокойствие преступно, и еще в десять раз преступнее звать к спокойствию и преуменьшать грозящую опасность… У корреспондента вышло так, что самарцы будут наслаждаться спокойствием, а Красная Армия будет не давать их в обиду. Милое распределение ролей. Самарский пролетариат уже показал, послав свои рабочие полки, что он единое целое с борющимися на фронте. И эта связь и слитность должны расти и укрепляться. И только в этом — залог грядущей победы…

Еще далека эта победа… Больше того, она не будет достаточно обеспечена и теми успехами, которые мы ожидаем в ближайшем будущем… Исход борьбы определится тогда, когда скажется результат напряжения революционной энергии рабочих и крестьян России, когда они ощетинят против Колчака штыки новых и новых рабочих батальонов, когда они придут всесторонне на помощь героям.

Ложь, что мы уже создали для армии человеческие условия. Ложь, что у нас нет разутых и раздетых. Стыдно говорить это перед лицом страданий, переживаемых армией. Не самохвальство облегчит борьбу Красной Армии, а самодеятельность широких организованных рабочих масс при сознании ими грозности положения. Не спокойствие приведет рабочий класс к победе, а величайшее напряжение энергии и священная тревога за судьбу революции».

Начинать сражение в серых предрассветных сумерках двадцать восьмого апреля. Бить от Бузулука по левому крылу — по выдвинувшейся клином Западной армии Колчака. При сдерживающих, лишающих противника возможности маневрировать боях в центре фронта — на казанском, симбирском и самарском направлениях.

Первооснова всего замысла — давний большевистский принцип, в революцию полностью восторжествовавший, — иметь в решающем месте в решающий момент подавляющий перевес сил. На направлении главного удара в полосе около двухсот километров Реввоенсовет Южной группы сосредотачивает до пятидесяти тысяч штыков и сабель при ста пятидесяти двух орудиях. На остальных участках фронта протяженностью в семьсот километров — менее двадцати трех тысяч бойцов при семидесяти орудиях. Выстоять, удержать позиции будет трудно, порой почти невозможно. Надо. Там, на главном направлении, решается судьба революции.

Начальник политотдела 25-й дивизии в Реввоенсовет 4-й армии:

«Объезжая цепи в течение последних дней, вижу невероятно трудное положение красноармейцев. Нет белья, лежат в окопах нагие, разъедаемые вшами. Молча идут в бой, умирают как герои, даже некого выделить для наград. Все одинаково честны и беззаветно храбры. Нет обуви, ноги в крови, но молчат. Нет табаку, курят сплошной навоз и траву. Молчат… Сердце рвется, глядя на их молчаливое терпение… Разуйте и разденьте кого хотите. Пришлите материалы, мы сошьем сами, только дайте теперь что-нибудь. Мобилизуйте обувь и белье у населения…»

Беспощадно наступают 24-я дивизия Гая, 25-я Чапаева, 27-я стрелковая. Шестнадцать суток вся группа армий ведет бои ожесточенные, отбрасывает колчаковцев на сто двадцать — сто пятьдесят километров к востоку. Управляющий военным министерством Колчака барон Будберг заносит в памятную книжку после утраты Бугуруслана и Бугульмы: «…несомненно, на фронте Западной армии инициатива перешла в руки красных. Наше наступление выдохлось, и армия катится назад, неспособная уже за что-нибудь зацепиться… при отходе местные мобилизованные расходятся по своим деревням, унося одежду, снаряжение, а иногда и вооружение… Фронт трещит и катится назад; приходится уже подумывать о том, удастся ли нам сохранить за собой Урал…»

Под сокрушающий удар попадает привилегированный в стане белых корпус Каппеля. Превосходно обученный, расточительно вооруженный. Близка, реальна возможность окружить, уничтожить крупную группировку противника. Двадцать пять тысяч вражеских солдат уже взяты в плен…

«Быстрее, быстрее! Начало, и начало хорошее, вами сделано. Смелее вперед!» — зовут полки Фрунзе с Куйбышевым.

Тут же сразу грозный окрик нового командующего Восточным фронтом А. А. Самойло, поставленного вместо «недисциплинированного» Каменева: «Ни шагу дальше! Не смейте своевольничать, по-своему перегруппировывать части!!»

Дисциплина есть дисциплина. Куйбышев остается на позициях с войсками. Фрунзе спешит в Самару. Авось удастся связаться по прямому проводу с командующим фронтом, объяснить, доказать.

Покуда добирается Фрунзе, порученец из штаба фронта доставляет пакет с пятью сургучными печатями. Сверхсекретный. Директива А. А. Самойло — отказ от дальнейшего преследования Западной армии Колчака, фактическое расформирование Южной группы.

Далеко не с первой попытки удается пригласить Самойло к проводу. Фрунзе предельно миролюбиво: «Сегодня утром я прибыл в Самару и ознакомился с вашей директивой, а одновременно и с вашей запиской. Должен откровенно сознаться, что директивой и запиской я сбит с толку». Через минуту-другую: «Если бы я не составил ударной группы из надерганных мною из 4-й, Туркестанской армий частей, я не имел бы чести разговаривать с вами из Самары…»

Семь бед — один ответ. Командующий и член Реввоенсовета Южной группы отдают еще один своевольный приказ. Контрнаступление развивать. Семнадцатого мая освобожден Белебей. Враг в беспорядке откатывается к реке Белой. Теперь не дать закрепиться.

Того же семнадцатого вместо поздравления — очередной разнос. Запрет полный продвигаться дальше. «Не смеете распоряжаться дивизиями, предназначенными для переброски на другие фронты…»

Много кривотолков годами бродит вокруг А. А. Самойло, считанные недели командовавшего Восточным фронтом. Генерал, российский патриот А. А. Самойло в первые дни революции сделал выбор решительный в пользу большевиков. На всю жизнь. Десятилетия занимал высокие посты в Красной Армии. Неумный, злой вымысел, будто видел Самойло в руководителях Южной группы Фрунзе и Куйбышеве несведущих, неспособных дилетантов. Проще и куда точнее. Генерал Самойло слишком хорошо, в потрясающих подробностях, знал, как расправился с его предшественником полковником Каменевым Троцкий. Авторитет для него в грозном 1919 году недосягаемый. Самойло ограничивает себя рамками инстанции передающей. Что председатель РВС Республики требует, то он адресует Реввоенсовету Южной…

Куйбышев и Фрунзе бьют тревогу. Добиваются вмешательства Центрального Комитета партии. Двадцать девятого мая из Москвы в Симбирск шифровка Ленина. «По вашему настоянию назначен опять Каменев. Если мы до зимы не завоюем Урала, то я считаю гибель революции неизбежной. Напрягите все силы… Следите внимательнее за подкреплениями; мобилизуйте поголовно прифронтовое население; следите за политработой. Еженедельно шифром телеграфируйте мне итоги».

Все вроде бы становится на место. Каменев вновь принимает под свое начало Восточный фронт. Южная группа получает свободу действий. Начинает наиболее важную и трудную Уфимскую операцию. Завершение всему контрнаступлению.

Противник, взрывая за собой переправы, укрывается за рекой Белой. Река после разгульного весеннего половодья в берега еще не вошла. Ширина побольше трехсот метров Дальше за водным рубежом жерла батарей, отборные офицерские полки. Почти что новинка — аэропланы. «Красные обломают свои зубы об Уфу», — сулит командующий обороной генерал Ханжин Колчаку.

«Уф-фа — неприступная цитадель на востоке Россич, — заверяет палату общин военный министр Великобритании Уинстон Черчилль. — На севере войска адмирала Колчака в ближайшем будущем соединятся с экспедиционными силами армии его величества, весьма успешно продвигающимися от порта Архангельск к стратегическому центру Котласу. Конечная цель — Петроград. Такая же задача и у британской эскадры, оперирующей на Балтийском море в контакте с корпусом генерала Родзянко и эстонскими ландскнехтами…»

«Уф-фа» может в самом деле стать цитаделью неприступной, крепостью из тех, что не сдаются, если… Западное командование белых всего-навсего желает переиграть на свой манер стратегический замысел Южной группы, нанесшей в апреле — мае контрудар по обнаженному, растянувшемуся левому крылу колчаковцев. А сейчас, в июне, генерал Ханжин надеется сокрушить тылы армий Фрунзе. На южные районы Самарской губернии должны внезапным налетом обрушиться уральские казаки. Одновременно заговорщики поднимут восстание в Самаре, в нескольких других городах.

Все-все заранее предусмотрено, взято во внимание… Реввоенсоветом 4-й. Фрунзе остается под Уфой. Там, где на зыбких плотах июньской недолгой ночью станет переправляться Иваново-Вознесенский полк 25-й дивизии. Куйбышев отстаивает Самару, тылы.

Мобилизация всех мужчин в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти лет — мало! Мобилизация ветеранов-большевиков, мобилизация комсомольцев — мало! В который раз Куйбышев идет на заводы, в железнодорожные мастерские и речные затоны, в паровозные депо и на пристани — просит помощи у рабочего люда. Отряды из добровольцев уходят на позиции, охраняют объекты особо важные, несут службу связи.

Делегация из поселка Иващенково[28]. Особый рабочий батальон желает, чтобы перед вступлением в бой каждому бойцу доставили на подпись «Заповеди коммуниста». Клятву, что приносят при вступлении в партию:

«Сознательно, бескорыстно и без принуждения вступая в партию коммунистов-большевиков, даю слово считать своей семьей всех товарищей коммунистов и всех разделяющих наше учение не на словах только, но и на деле. Бороться за рабочую и крестьянскую бедноту до последнего вздоха. Трудиться по мере своих сил и способностей на пользу пролетариата. Защищать Советскую власть, ее честь и достоинство словом, делом и личным примером. Ставить партийную дисциплину выше личных побуждений и интересов.

Обязуюсь:

Встретить смерть с достоинством и спокойно за дело освобождения трудящихся от ига насильников. Не просить у врагов трудящихся пощады ни в плену, ни в бою.

…Если я отступлю от этих обещаний сознательно, корысти или выгоды ради, то буду я отверженным и презренным предателем. Это значит, что я лгал себе, своим товарищам, лгал своей совести и недостоин звания человека».

Кто не способен управляться с оружием, также женщины пожилые, подростки, деды — всем миром роют окопы, возводят укрепления на подступах к городу.

С Куйбышевым неотступно начвоенполестро. Просто по-русски — начальник военно-полевого строительства Карбышев. Человек редчайшего мужества и огромного инженерного таланта. В чине капитана инженерной службы он участвует в строительстве фортов Брестской крепости. С четырнадцатого года на фронте. Буйные ветры революции заносят 37-летнего подполковника Дмитрия Михайловича Карбышева на Волгу. В Первую армию — к Тухачевскому и Куйбышеву. Попозже вместе с Валерианом Владимировичем обосновывается в Самаре. В лютую зиму, в морозы сорокаградусные, когда космы инея свисают с лошадей и поземка с присвистом хватает, хлещет, бьет, Карбышев строит укрепления в заволжской степи.

Вся жизнь дальнейшая Дмитрия Карбышева — бескомпромиссное служение России. В Отечественную войну генерал-лейтенант Карбышев, тяжело контуженный, захвачен гитлеровцами. За отказ в форме какой бы то ни было сотрудничать, за патриотизм величайший облит водой и заморожен. На шестьдесят первом году от роду!..

Куйбышев о чудовищной трагедии не узнает. Пока в знойный июнь девятнадцатого им вместе готовить победу. В «Вестнике Военно-инженерной академии», в год, когда ее назовут именем Куйбышева, Карбышев напишет:

«Валериан Владимирович объезжал вместе со мной строительства не только днем, но и в ночное время. Немало ночей ему приходилось работать без сна… Куйбышев на месте знакомился с состоянием оборонительных работ, делал необходимые замечания, санкционировал мои распоряжения. Благодаря такому живому сотрудничеству работы развивались полным ходом».

Весь успех белоказаков — временный захват степного городка Николаевска. Против восьмидесяти коммунистов и комсомольцев тысяча пятьсот до зубов вооруженных конников. Одолели, растерзали на вторые сутки!.. Еще окружение Уральска. Продолжится осада долго. Сто дней без малого. Войдет в учебники военной науки. Малому числом гарнизону не хватает оружия, медикаментов, нечего есть, некуда класть раненых, а он дерется, совершает вылазки, схватывается врукопашную. Терпит, выстаивает, побеждает.

А в Уфе белогвардейские полки со всеми пушками, аэропланами выдерживают два неполных дня. Девятого июня сражению конец. В городе чапаевцы — иваново-вознесенские ткачи, самарские металлисты, мужики поволжские, беднота башкирская.

После боевой победы предстоят еще баталии на километрах телеграфной ленты. Почти что повторение пройденного. Точки и тире. Тире и точки. Аппараты опять выбивают требование главного командования. Строгое-престрогое. Остановиться, закрепиться на линии рек Белой и Камы. Части готовить к отправлению на Южный фронт. Без Ленина опять толку не будет. Из Самары — депеши сверхсрочные Куйбышева и Фрунзе. Из Симбирска — Каменева. Горькие строки в записках Сергея Сергеевича:

«…Мысленно я решил на будущее быть абсолютно дисциплинированным и уж никак не давать повода главнокомандованию обвинять меня в этом недостатке. Несмотря на это, в июне в полном смысле слова не исполнил приказа главнокомандующего. Наступление на Восточном фронте развивалось вполне успешно. Белогвардейские армии Колчака откатывались за Уфу, а в это время главнокомандующий отдал приказ остановиться на реке Белой. Я отказался остановить наступление. Решение вопроса перешло к Владимиру Ильичу».

Пятнадцатого числа — Пленум ЦК. Мнение твердое — Колчак не разгромлен до конца, обладает стратегическими резервами — дело не завершено. Восточному фронту наступать! Обязательно наступать с возрастающей силой и быстротой.

Главком Вацетис подчиняется. Да не он в военном ведомстве ставит последнюю точку. Право, присвоенное Троцким. Посему работяги безотказные — фронтовые телеграфисты снова выбивают чуть перелицованный старый приказ. Наступление остановить! Теперь на рубеже Уральского хребта.

Следует неизбежная хирургическая мера. Восьмого июля Ленин проводит решение правительства назначить главнокомандующим всех Вооруженных Сил Республики Сергея Каменева. Признание Ильича в письме Надежде Константиновне: «От замены главнокомандующего Ваце-тиса Каменевым (с Востфронта) я жду улучшения».

Восточный фронт принимает Фрунзе. На время прощается с Самарой, с Куйбышевым. Спешит в Симбирск. Оттуда записка Валериану Владимировичу: «Признаюсь, что я хотел, да и теперь хочу, чтобы Вы перешли в Симбирск. Навести порядок требуется во многих отношениях, и вдвоем было бы легче. Но обстановка сейчас складывается не так…»

Сам Куйбышев ничего не подозревает о хлопотах Фрунзе, о том, что тот добивается его перевода. Настроение великолепное. Снята осада со степного Уральска, преодолен горный Уральский хребет. После тяжких десятидневных боев отбит Златоуст в южных отрогах. Открыт путь на Челябинск. На севере фронта освобожден главный уральский город Екатеринбург[29]. Момент такой, что удержаться трудно. Отдается Валериан Владимирович давнему своему пристрастию — журналистскому занятию. Свидетельство коренного самарца, известного писателя Артема Веселого: «В нашей газете «Приволжская правда» чуть ли не из номера в номер печатаются полные боевого задора статьи Валериана Куйбышева. Всегда бурные и литературно безукоризненные». Он и сам не скрывает, во всех опросных листах указывает: «Состою в Союзе советских журналистов». При Всероссийской переписи журналистов на вопрос: «С какого времени занимаетесь данной профессией?» — ответил: «С 1912 года».

На этот раз статья пишется особенно легко.

«ГЕРОИЗМ ШТУРМА И ГЕРОИЗМ ОСАДЫ

На севере Восточного фронта при освобождении Екатеринбурга Рабоче-Крестьянской Армией совершено чудо, проявлен героизм штурма, героизм натиска, героизм бурного стремления революции вперед… Уральск стал символом другого вида героизма, героизма стойкости, героизма мужества. Кто герой? Иванов, Петров? Нет! Каждый в отдельности мог колебаться, в отдельные минуты впадать в отчаяние. Герой — народ. Коллективная воля к победе спасла Уральск. Вооруженный народ, рабочие и крестьяне совершили подвиг, совершили чудо.

Героическим натиском взят Екатеринбург, с героическим мужеством удержан Уральск. Чей подвиг больше? Кто расценит, кто взвесит? Сердце и разум говорят одно: Красная Армия, способная на эти подвиги, победит темные силы…»

В двадцатых числах Фрунзе извещает Валериана Владимировича:

«Порешили ввиду серьезного положения в Астрахани направить туда временно Вас. Мне лично этого чрезвычайно не хотелось, но пришлось согласиться ввиду остроты положения».