Куйбышев

= 14 =

Запись разговора по прямому проводу.

Апрель 1918 года.

«У аппарата председатель Совдепа Куйбышев, из Самары.

Товарищ Ленин, в Оренбурге снова подняла голову дутовщина; получено донесение, что за 20 верст от Оренбурга наступают казачьи отряды. Илецк окружен казаками, казаки мобилизуют все станицы, чинят страшные зверства, убиты три члена исполкома, председатель казачьей секции Совета Захаров… Оренбург просит Совет Народных Комиссаров помочь уничтожить в корне авантюру Дутова, иначе снова образуется пробка, которая погубит с голоду 12000 000 жителей Туркестанского края… Самара напряжет все силы, чтобы помочь Оренбургу, но для окончательной ликвидации дутовщины местных сил недостаточно, необходима помощь из центра.

Я окончил, жду ответа.

Л_е_н_и_н: Сейчас же приму все меры для немедленного извещения военного ведомства и оказания вам помощи».

Не по малому запасу слов Валериан Владимирович в коротком разговоре дважды повторяет определение «снова». Не для бравого наскока зовет «уничтожить в корне». По крайней необходимости. Слишком часто на поверхность всплывает полковник Дутов, с осени семнадцатого наказной атаман Оренбургского казачьего войска.

В самые первые недели Советской власти пришлось Ленину обращаться к Центробалту с просьбой снарядить отряд кронштадтских матросов на Оренбургский фронт. Против Дутова. С отрядом отправился чрезвычайный комиссар Петр Кобозев. В Самаре к матросам присоединились рабочие дружины с трубочного и главных железнодорожных мастерских, добровольцы из артиллерийских дивизионов. Куйбышев постарался.

К середине января атамана выбили из Оренбурга. В разграбленном, полусожженном, изголодавшемся городе зазвучала частушка:

Гибели своей Дутов не очень искал. Вовремя ретировался в станицу Верхнеуральскую. Оттуда в тургайские степи.

Покуда атаман оренбургский нагуливал жирку, поднял восстание атаман уральский, полковник Еремин. Другой кандидат в диктаторы. Его пятнадцать тысяч конных и пеших двинулись на южные уезды Самарской губернии. Для Дутова сигнал спешить к Оренбургу. Снова!

Нет у Самары сил, сколько-нибудь достаточных для обуздания в одно время оренбургских и уральских казаков, для охраны железной дороги и волжских пристаней от кочующих таборов мародеров-анархистов, босяков, профессионалов-уголовников. С заводов, из мастерских люди забраны сверх возможного. Партийные мобилизации одна за другой. Куйбышев решается. Вызывает по прямому проводу Ленина.

На телеграфной ленте не указан точно день. Установить не так уж трудно. В разговоре с Ильичем Валериан Владимирович выкладывает горькие вести — о полной гибели отряда правительственного комиссара Цвиллинга. Точно известно, отряд — триста добровольцев, преимущественно железнодорожников — выступил из Оренбурга на заре первого апреля. Второго числа попал в засаду у станицы Изобильной.

На пасху, в ночь на четвертое апреля, пластуны Дутова сняли заставы в Форштадте. Открыли конным сотням беспрепятственный доступ на окраины Оренбурга. Тут же для начала вырезали полностью весь пригородный Совет, выбросили из окон пятого этажа раненых матросов, повесили красногвардейцев, захваченных в бывшем юнкерском училище. До центра города добраться не успели. По дутовцам ударили рабочие дружины. В бою участвовали женщины, подростки, старики — весь рабочий люд. Умолчать о таком Куйбышев не мог.

Так что с полной точностью — обращение к Ленину за помощью не раньше второго, не позднее четвертого апреля. Ильич нажимает на военное ведомство. Торопит. Подмога Оренбургу выделена солидная. Три с половиной тысячи бойцов, шестьдесят орудий, броневики, пулеметы, запас патронов и снарядов. Успеет ли добраться? Путь через Пензу, Сызрань. Там на всех путях эшелоны чехословацкого корпуса…

Еще уточнение нужное. Вызывая по прямому проводу Ленина, Куйбышев называет себя «председатель Совдепа». А в ранней автобиографии: «С апреля по май 1918-го был председателем Самарского губернского Совета народного хозяйства».

Описка, неточность?

В марте, когда Куйбышев находился в Петрограде и Москве, левые эсеры, их братья кровные — максималисты вкупе с анархистами откровенными добились созыва в Самаре VI губернского съезда Советов. Время самое подходящее. Большая часть коммунистов в боевых отрядах. В город для голосования не вызовут. Так когда, если не сейчас! Друзья-союзники протаскивают многообещающее решение. Рабочим в губернском исполкоме предоставить не более одной трети мест… В таком Совдепе особенной ловкости не нужно. Из девяти членов президиума семь — почтенные эсеры, анархисты, максималисты. С Валерианом Куйбышевым они любезнее пуще прежнего. Боязно все-таки.

Бог милостив. Казаки Дутова подступают к Бузулуку. Уральские сотни вторгаются в Николаевский и Новоузенский уезды. Можно рискнуть. Куйбышева в совнархоз. Какое сейчас хозяйство! Дырка от бублика… На место Валериана Владимировича — максималиста Дорогойченко. Семинариста. В пенсне, с давно не чесанными длинными кудрями и тоненьким, совсем девичьим, голоском.

В городе — двоевластие. Губернский исполком издает приказы убрать комиссаров-коммунистов. Рабочие дружины распустить без промедления. Охрану порядка и спокойствия возложить на революционные силы гражданина Бульона М. И., а именно отряды: «Дух разрушающий есть дух созидающий», «Победа», «Воля», «Свобода», «Равенство».

Городской Самарский Совет принимает ответные меры, крайне необходимые. Объявляет город на военном положении. Учреждает чрезвычайный революционный штаб. Раздает оружие коммунистам, рабочему активу.

Утром семнадцатого мая, в срок, указанный гонцами Дутова, вспыхивает мятеж. Предлог, для весны 1918 года вполне подходящий. Мобилизация лошадей. Смирных битюгов-тяжеловозов.

Сотни ломовых извозчиков, дрогалей, грузчиков собираются на Троицком рынке. К ним присоединяются мясники, приказчики, базарные завсегдатаи, кликуши. Прибывают на автомобилях анархисты, вся рать Бульона. Большевики отправляют свою делегацию. Рабочему-металлисту Аугенфишу поручено объявить, что мобилизация лошадей отменена. Возбужденная толпа слушать ничего не желает. Над делегацией большевиков учиняют самосуд. Тела швыряют под колеса телег. Мутный поток заливает центральные улицы. Захвачены почта, телеграф, милицейские участки. Разграблены банки. Расхищены запасы спирта. Из тюрьмы выпущены преступники, тут же вооружены.

Телеграфист Максяков успевает отстучать в Москву и Казань о бушующем мятеже. На немедленный запрос Москвы заверение губисполкома — в Самаре власть в надежных, твердых руках…

К вечеру в клубе коммунистов, на Заводской улице, 50, собираются большевики, уцелевшие от расправы, рабочие, верные революции, интернационалисты из бывших военнопленных, почти в полном составе отряд гидроавиации. Первый ответный удар наносят по штабу мятежников — гостинице Филимоновой. «Социализированной» анархистами еще в феврале.

Прибывает подкрепление — железнодорожники со станции Кинель. Им Валериан Владимирович поручает отбить телеграф. Еще отряд красногвардейцев из Уфы. В течение дня двадцатого мая авантюристы складывает оружие. Вся власть в руках вновь образованного ревкома. Председателем — Куйбышев.

С грохотом взлетают кверху жалюзи, распахиваются окна. Самара спешит глотнуть свежего воздуха, аромата весеннего цветения. Подышать полной грудью. Весна на Волге — время райское. Если бы еще знать, что будет завтра.

Всех настойчивее от Куйбышева полного ответа требует самарская старожилка Прасковья Сергеевна. Домоправительница и няня сына Владимира — человека уже пятнадцатимесячного! Валериан Владимирович отшучивается. Старушка сердится. «Которые родители правильного понятия, прости господи, не имеют, встревать не должны… Терпения моего больше нету! Забираю малое дитятко… Соскучитесь, милости просим! Дорога не дальняя по Самарке вниз до первой рыбацкой слободы… Уши закрыла — не говори напрасно!»

Ни-ни, не уступайте, Прасковья Сергеевна! Торопитесь, увозите мальчика. Забирайте тезку свою — Прасковью Афанасьевну, молодую мамашу. Пользуйтесь, пока есть время короткое. По соседству, в Пензе, уже началось…

Член военного триумвирата белочешского корпуса Гайда по захваченному телеграфу Транссибирской магистрали: «Всякие переговоры с большевиками или заключение с ними мира полностью исключаются, между ними и нами — бой не на жизнь, а на смерть. Мы обязаны любой ценой уничтожить большевиков».

Корпус называют мятежным и проданным тоже. Он поставил убийц и мучеников в одночасье. Дал ландскнехтов, схвативших Советскую власть за горло. Капитанов и поручиков, за подлость исключительную немедля возведенных в генералы. Корпус дал красногвардейцев, безгранично мужественных. Интернационалистов безупречных, агитаторов большевистских.

По времени синхронно. На исходе февраля восемнадцатого года Бенеш, «национальный лидер» по значению второй, сообщал первому — Масарику: «Французским миссиям в России дано указание советовать всем чехословацким пленным вступать в корпус и ждать удобного момента для военного выступления в России». Тогда же, в последние дни февраля, в Киеве, на Фундуклеевской улице, 51, начал свою деятельность штаб «единого чешского отряда Красной гвардии». Тысяча солдат, уведенных из корпуса Владиславом Петрасом и Йозефом Седларжем.

В мае восемнадцатого по проводам Транссибирской несется: «Всем эшелонам чехословаков. Приказываю по возможности сейчас же наступать… Советскую власть арестовывать! Гайда».

Двадцать восьмого числа захвачена Пенза. Утомленный многочасовым боем командующий мятежниками Че-чек укладывается спать. Понятливый адъютант гонит прочь добивающегося аудиенции некоего Брушвита. Запыленного, суетливого господина. Тот назойливо сует визитную карточку с золотым обрезом. Что-то не очень понятное: «Член Российского Учредительного Собрания».

После шумной перебранки незваного гостя вводят в салон.

Чечек с прямотой армейского поручика — погоны полковника ему доставят в Самару в июне, эполеты генерала в июле, когда провозгласят главнокомандующим всех войск «Народной армии», а также казаков оренбургских и уральских:

— Господин, вы хотите у нас служить?

Брушвит, предпочитая не обижаться:

— Все мы служим одной повелительнице. Ее величеству Свободе!.. Наш дорогой друг генерал Лавернь из французской военной миссии…

Волшебный ключ повернут. Чечек достаточно хорошо знает фамилию патрона и содержателя корпуса. Кто платит, тот и музыку заказывает.

— О, господин депутат очень военный… я хотел говорить, очень храброватый человек! Пускается в вояж, когда громко стреляют пушки…

— Единственно в высоких целях служения Учредительному собранию… Депутаты от партии эсеров в знак стремления к гармоническому сотрудничеству уполномочили меня вручить высшему представителю чешского освободительного войска… э… план обороны Самары, дислокацию красных, пункты сосредоточения офицерских групп полковника Галкина, объекты, взорвать которые берут на себя эсеры… Головы своей не жалел!..

— Я сказал, господин депутат очень храброватый человек. Надо вас знакомить с начальником разведки!

Эшелоны катят от Пензы на восток. К губернии Самарской. Солдатам объявлена депеша Троцкого. Бездумно, безответственно доверенная железнодорожной телеграфной линии, еще семнадцатого мая прибранной к рукам чехословацким командованием. Троцкому угодно, чтобы каждый чехословак, который будет найден вооруженным на железной дороге или при проверке эшелонов, был тут же расстрелян. Без всякого суда.

Не военная телеграмма — бесценная услуга! Вполне достаточная, чтобы убедить легионеров: пути к мирному соглашению с Советским правительством уже нет. Сам господин Троцкий… А издания московские, самарские в эшелоны не допускаются. Прочесть нельзя, что Ленин выступал перед чешскими интернационалистами. Дважды и трижды напоминал: солдаты корпуса — люди заблуждающиеся, политически малосознательные. Долгое время они находились под односторонним, пагубным влиянием. Теперь действовать следует чрезвычайно тактично, избегать преждевременных угроз. Всячески стремиться покончить с мятежом путем добровольного разоружения.

В ночь на тридцать первое мая сдалась Сызрань. В Самаре «Воззвание» Куйбышева. Председателя ревкома и начальника оперативного штаба. «Все к оружию!»

Первое июня. Чехословаки распространяются по правому берегу Волги.

Генерал Лавернь доносит высокому начальству в Париж: «Присутствие вооруженных чехов в важнейших пунктах… позволяет заключить, что момент для интервенции избран чрезвычайно удачно».

Второе июня. Вокруг Самары строят укрепления. Открыта запись в латышский революционный батальон. Чехословацкие коммунисты отправляют делегацию в корпус.

Третье июня. Идет бой под станцией Липяги. В городе слышны орудийные выстрелы. Еще сто пятьдесят интернационалистов отдают себя в распоряжение оперативного штаба. На подходе отряд моряков.

Четвертое июня. Под Липягами бой проигран. Около двух тысяч убитых красногвардейцев. Погиб командующий Кадомцев.

Коллективный демарш дипломатических представителей Франции, Великобритании, Америки и Италии: «Державы Антанты, рассматривающие чехословаков как союзную армию, будут расценивать их разоружение или плохое обращение с ними как враждебный акт по отношению Антанты, продиктованный немецким влиянием».

Шестое июня. Чехословаки бомбардируют город. Население перебирается с берега Самарки в северную часть города. От пристаней отваливает пароход за пароходом. Вывезен золотой запас, хранившийся в Самаре.

Седьмое июня. Шрапнель рвется на центральных улицах. Горит элеватор. Перестрелка и рукопашные бои рабочих дружин металлистов и кожевников со скрывавшимися в городе офицерами. Ночью чехословаки захватывают железнодорожный мост через Самарку.

Восьмое июня. Уличные бои. Полыхает мельница Соколова. Горят нефтяные баки. Последним держится клуб коммунистов.

«Мне едва удалось уйти из Самары, — расскажет впоследствии Куйбышев. — Меня обстреливали из пулемета. Меня хотели схватить разъяренные обыватели. Рядом со мной рвались снаряды чехов. Уйти все-таки удалось. Я ушел не один, ушел с руководящей группой большевиков».

Сняты сходни. Выбраны швартовы. Между пристанью и пароходом «София» разливается Волга. Полоска. Полоса.

Отталкивается Куйбышев от берега туго стянутой пружиной. На палубе распрямляется. Десятки рук навстречу.

С верхнего мостика долго — покуда до плеса пароход против течения плицами шлепает, подымается — видно буйство огня. Горит, истекает кровью Самара. Опускает голову Валериан Владимирович. Топит пальцы в лохматой шевелюре.

Должно быть, все еще перед глазами истерзанное, искромсанное тело Франциска Венцека. Едва ли в живых и жена Франциска Серафима Дерябина, губернский комиссар печати. Тяжело болела, температура ниже сорока не опускалась. Головы от подушки не оторвать. Не уйти Серафиме, не спрятаться…

Не больше надежды на новую встречу с Александром Масленниковым, с Павлом Вавиловым[23], друзьями многих лет. Все утро они бок о бок обороняли клуб коммунистов. Когда здание окружили, отрезали, защитники разбились на две группы. Те, кто с Куйбышевым, спустились по водосточной трубе на задний двор. Другие уходили переулком. Пытались уйти…

Пытался и новый товарищ, чех Ярослав Гашек[24]. Что с ним стало? Жив, пробился к своей дружине интернационалистов или пал от руки братьев единокровных? «Изменников» вроде Гашека они карают особенно жестоко.

Наваливается пронизывающая боль. Рвет, раздирает сердце. Город сдан. Товарищи погибли. Жена и сын…

Человеку нельзя без надежды. Маленькой, крохотной надежды. В образе старушки Прасковьи Сергеевны. Она так грозила увезти мальчонку и его мать в слободу к своим родственникам-рыбакам!

Через день-другой в бою у прибрежной деревни Климовки Куйбышев отнимает карабин у командира разведывательного отряда Гая. Идет в первой цепи. У слободы Новодевичьей ложится за пулемет. Нельзя позволить десанту чехов сбить красногвардейцев с крутого берега… У городка Сенгилей в контратаке контужен. Из дела не выходит.

Кто возьмется ответить — хорошо или плохо поступает? Имеет право или нет? Наверняка в полном соответствии с собственным понятием о чести и долге. Долге перед теми, кто пал в Самаре. Кто захвачен в Самаре. Кто не склоняет головы в Самаре.