Математик Боя. Становление легенды

Первая Мировая Война — давайте закончим эту войну

— Командующий, они здесь!

— Девушки мертвы…

— Этот парень при смерти, двое других… тяжелые!

— Сенсома-сан…

Перерожденный не видел ничего, кроме всепоглощающей тьмы, но он слышал звуки. Шум дождя, шелест листьев, голоса… Иногда звуки пропадали напрочь, и тогда он понимал, что потерял сознание. В такие моменты он чувствовал чей-то пристальный заинтересованный взгляд.

— Его чакра… она изменилась.

— Можете посмотреть?

— Да, командующий… Это… Это чакра Биджу.

— Значит Треххвостый теперь в нем… Усилить охранение и уменьшить количество часов сна. Мы должны спешить в Коноху!

Голос Мицуки Сенсома узнал, однако, несмотря на то, что он все слышал и почти все понимал, ответить командующему он не мог. Будто какая-то неведомая сила держала его тело в забытьи, пока разум бодрствовал. Но даже так Сенсома свое тело чувствовал. Однажды его начало жутко трясти, а температура вокруг повысилась…

— Оставь мне джинчурики, Ясягоро, и я даже позволю тебе уйти на этот раз.

— Прошу прощения, Мизукаге, но Сенсомы вам не видать.

— Тогда я тебя убью.

— Отступайте, Синидзи-сан. Постарайтесь довести до Листа как можно большее число солдат. Не медлите!

— Да, Синидзи, вали! Я останусь с этим придурком чтобы подольше задержать старика!

— Ваш ребенок, командующий… заместительница…

— Коноха достойна того, чтобы за нее умереть. Орочимару повезло — он проведет свое детство в ней.

— А мы сделаем так, чтобы война ему не мешала!

Смерти. Пусть отрезанный от внешнего мира и запертый в мире внутреннем, но Сенсома прекрасно чувствовал, как из жизни уходят сотни и тысячи людей и шиноби. Первая Мировая Война могла идти только до тех пор, пока Великие Противники не объединятся. Как только это случилось, «Война» превратилась в «Уничтожение».

У Страны Огня просто не было шансов выстоять против всего мира.

— Разве у нас есть шансы на победу?

— Опять ты за свое, Доон? Перестань ныть и охраняй господина Сенсому. Уже через два дня мы будем в Конохе.

— Думаешь, что там что-то изменится?

— Конечно! Это же Коноха! Хокаге-сама, клан Сенджу, клан Учиха и остальные — псам из Воды селение не взять!

— Псам из Воды — да, но не забывай об остальных. Великие Противники будут атаковать нас всем скопом…

— Уверен, Доон, Хокаге-сама что-нибудь придумает. Это же Тобирама Сенджу — величайший полководец в мире! Я слышал, что его гений даже больше, чем у его брата или Мадары!

— Слу-у-ухи…

Забытье не может длиться долго. Сенсома находился между сознательным и бессознательным состояниями, однако, вечно так существовать ему было не дано.

А может быть это привычка — всегда вскакивать, когда в помещении находится Тобирама?

Долгожданное полноценное возвращение в мир живых оказалось чрезвычайно болезненным. По ощущениям, все кости в теле будто были переломаны (хотя это было не так), голова гудела, как с сильного похмелья, а в области живота… Сенсома не смог бы точно описать то, что он чувствовал, но больше всего это было похоже на то, что его внутренние органы будто бы были заморожены. Нелетальный, терпимый, но неприятный холод внутри.

Окинув, по пробуждению, помещение взглядом, Сенсома отметил, что находится не в больнице — стены и потолок не были белыми, да и кровать, на которой он находился, была не больничной койкой — слишком широкая и удобная. Большая часть всего, что находилось в комнате, была деревянной: шкафы со сложной резьбой, тумбы и кресла причудливых форм и, конечно, стены и потолки тоже. И дверь…

Дверь, у которой стоял Второй Хокаге.

— Тобирама-сенсей!.. — Сенсома дернулся было встать, но тело все еще слишком сильно болело для того, чтобы делать резкие движения, так что он смог лишь сесть на кровати.

Сенджу не ответил, вместо этого вперившись взглядом в глаза ученика. Ни признаков одержимости, ни помешательства, ни даже страха — лишь легкая обеспокоенность и радость от того, что он видит учителя.

Тобирама тяжело вздохнул:

— Это сложно, Сенсома. Сложно подобрать слова. Тебе, я думаю, тоже.

Он замолчал, давая Сенсоме осмыслить сказанное. Сложно. Действительно сложно начать подобный разговор. Тяжело даже просто спросить: «Как ты?», потому что это, в конце концов, чертовски глупо. Можно, конечно, сделать вид, что ничего из произошедшего не приходится тебе близко к сердцу и провести полностью отстраненный и холодный опрос, потребовать доклада. Но это тоже не выход.

— Я… — Сенсома судорожно вздохнул, будто собирался прыгнуть в ледяную воду с головой. — Мне очень жаль, Тобирама-сенсей.

— Жаль? — задумавшийся о чем-то своем Хокаге вернул свое внимание ученику. — И о чем же ты жалеешь, Сенсома? О том, что твои товарищи погибли? Или о том, что фронт оказался проигран? А может быть ты жалеешь о том, что стал джинчурики?

— Обо всем, — Сенсома грустно улыбнулся и помотал головой. — Вы простите, но я прекрасно вижу, что вы не злитесь. Своим тоном вы просто хотели меня встряхнуть. Пожалуй не нужно этого делать — я осознал все еще до того как отключился. Наоми и Каруми… и Озин… они мертвы.

Тобирама не ответил, все так же сверля Сенсому тяжелым взглядом алых глаз. Тот ответил и с огромным удивлением заметил, что та усталость, которую он видел в глазах учителя, полностью исчезла, оставив место лишь решимости и непередаваемой боли. Будто глаза камикадзе, вспоминающего об оставляемой им семье за мгновение до судьбоносного столкновения.

— Цубаки жив, — ответил, наконец, Хокаге. — Приобрел несколько новых проблем со здоровьем, но жив. А Каруми и Наоми… — он нахмурился больше обычного. — Их спасти не успели. Данзо потерял сознание следом за тобой — вы все были измотаны поединком. Каруми цеплялась за жизнь долго, и выиграй Мицуки свое сражение — ей бы оказали необходимую помощь, но войска отступали, и ее пришлось оставить.

— Оставить, — эхом повторил Сенсома за учителем. — Вот так просто решить, что молодую девушку спасать менее выгодно, чем кого-либо еще. Война… ужасна.

— Это реальность, — Тобирама медленно кивнул. — Ей было уже невозможно помочь в сложившейся ситуации. Наоми же… Наоми невозможно было помочь даже если бы ситуация была идеальной для спасения ее жизни.

— Шики Фуджин, это…

— Техника, использующая тот же Призыв, что и Эдо Тенсей. Обратная сторона медали. Я не обучал тебя ей, так как этого знания нет и у меня — эта техника полностью принадлежит клану Узумаки. Видимо, Тоширо-сан предвидел нечто подобное… Видит Ками, Сенсома, я тоже не исключал ее смерти на этой войне. И все равно послал ее на фронт.

— Вы?..

— Наоми — дочь Хаширамы. Ее семья — прямые потомки моего брата. Бога Шиноби, которого мир боится настолько, что Четыре из Пяти Великих Стран готовы объединиться и полностью уничтожить клан Сенджу, и Коноху вместе с ним. Я думал показать миру, что она слаба. Как бы это ни звучало, но до уровня Каге ей было совершенно далеко. Она бы не стала достойной преемницей его силы и воли. Был шанс, что она получит право на жизнь от Великих Противников. Но она умерла. Добровольно отдала свою жизнь. Данзо уже написал доклад о прошедшей битве, а Цубаки объяснил все на словах — писать он пока не может. Теперь я хочу услышать тебя. Что там произошло?

И Сенсома рассказал. Рассказал о том, как они неожиданно перехватили отряд Мизукаге, в котором оказалось целых два Мечника Тумана. Возможно, они бы и победили в битве, но вмешался командующий фронтом с Водой и отослал их дальше, так как к Мизукаге уже шло подкрепление. Но дальше оказалось хуже, ведь Мизукаге направлялся не куда-нибудь, а на личную встречу с самим Бескожим Демоном. Почему встреча должна была состояться прямо в начале решающего сражения, Сенсома не знал, но причин могло быть много. Главное, конечно, не это.

— Ощущения от Демона были будто от Мадары, — Сенсома отрешенно смотрел прямо перед собой, воспроизводя картинку боя в памяти. — Но это не он. Не те удары, другая тактика, техники. Он не использовал Шаринган, хотя его ученик совершенно точно являлся Учихой, способным, к тому же, использовать Врата.

— Данзо сообщал, — нейтрально отозвался Тобирама. — Но почему ты думаешь, что это — не Мадара. Если с самим Демоном я и готов согласиться, то вот личность его ученика просто кричит о том, что Учиха вновь стал учителем. Мальчик с Шаринганом и Внутренними Вратами — твоя идеальная версия в его глазах, разве нет?

— Возможно, именно поэтому, — Сенсома пожал плечами. — Он открыто сказал мне, что не является Мадарой, но его ученик слишком подозрителен. Как и контроль Биджу. Но это — не в его духе, сами понимаете. Мадара не стал бы так делать. А даже если бы и стал… У этого человека тенкецу находятся в местах, отличных от тенкецу Мадары.

— Все? — с надеждой спросил Тобирама.

— Нет, — Сенсома покачал головой. — Малая часть идентична. Если бы он полностью изменил расположение своих тенкецу, это можно было бы объяснить пересадкой ДНК или новым кеккей генкай, но перемещена лишь часть. Большая, но часть. Я нигде не слышал даже упоминания о том, что это возможно. Ничего подобного.

— Если бы кто и мог провернуть такое — это Мадара, — Тобирама замолчал, прислушавшись к себе, а потом медленно покивал головой. — Да, даже я уже считаю, что Бескожий — Мадара, а значит — это, вероятно, не так. С его силой и осведомленностью, он может специально выставлять себя за Мадару. Возможно, ему это выгодно. Пока что не будем считать его Мадарой. Но… Сенсома, всегда держи в голове тот факт, что он может им оказаться.

— Х-хорошо, — кивнул удивленный быстрым и логичным мозговым штурмом Хокаге Сенсома. — Ну, а вы…

— Я намерен вскоре закончить эту войну, — голос Тобирамы стал увереннее. — Максимум через неделю.

— У вас есть план?

— Да. И скажу сразу — тебе он не понравится.

— Тогда я, если можно, не хочу знать…

Сенсома отвернулся от Хокаге, не в силах больше смотреть на него. На человека, который потерял на этой войне гораздо больше, чем потерял на ней любой другой. Даже те кто погиб — они потеряли лишь жизнь, а вот Тобирама… Перерожденный не мог похвастаться гениальностью в чтении людей, но он чувствовал, что Второй Хокаге испытал нечто похуже смерти.

И он даже не пытается как-то выместить это на Сенсоме. Передать руганью и обвинением часть груза. Он уже все решил. И от этого только тяжелее.

— Когда я смогу встать? — спросил Сенсома тихо.

— В любое время, — отозвался Тобирама, прекрасно понявший чувства своего ученика. — Твоя… кома — следствие вторжения Биджу в твое тело и разум. Перестройка организма. Сущности. Боль фантомная. Физически ты здоров.

— Физически?

— Ты не сможешь пользоваться чакрой еще около трех месяцев, — Тобирама вздохнул. — Три месяца быть тебе обычным человеком, а потом — заново учиться контролю чакры. Сейчас ее общее количество выросло в… несколько десятков раз.

— Значит я так и останусь джинчурики? Буду живым оружием?

— Вообще-то, — в голосе Тобирамы появились нечитаемые нотки. — Я хотел назначить тебя Хокаге…

Ошарашенно распахнув глаза, перерожденный повернулся к Сенджу. Тот не шутил — смотрел прямо и открыто. Он будто искал в лице Сенсомы ответ на какой-то из своих вопросов. О чем он думал? О том, достоин ли Математик Боя стать Третьим Хокаге? Достоин больше чем кто? Хирузен? Саске? Исидо? Мито, в конце концов?! А кто из них пережил последние битвы? Сколько вообще в Листе осталось шиноби уровня Каге?

Однако, несмотря на такое обилие животрепещущих вопросов в голове, Сенсома спросил совершенно другое:

— Вы собрались умереть?

Конечно, Третий Хокаге не может быть назначен, пока Второй жив. Ладно, может быть и может, но уж точно не будет, ибо Тобирама Сенджу — не тот человек, который в своем, самом боевом для шиноби, возрасте оставит этот пост.

Первый Хокаге — Хаширама Сенджу. Его идеология, воля и сила сделали возможным тот мир, который существовал на данный момент. Скрытые селения, Великие Страны и их «младшие братья и сестры». Коноха. Ни один человек в мире не мог бы стать Первым Хокаге, если он не являлся Хаширамой Сенджу. Никто и никогда. Даже Мадара, которого пытались выдвинуть как кандидата, не стал бы. Только Хаширама Сенджу.

И Второй Хокаге — Тобирама Сенджу. Человек, который был рожден для этого. Для того, чтобы всегда быть вторым, после брата. Вторым по праву рождения, вторым по силе в клане и Вторым Хокаге. Но вторым ли по значимости? Нет. Тобирама Сенджу — единственный человек в мире, кто стал Вторым Хокаге, и единственный, кто вообще мог им стать. Потому что если бы Вторым Хокаге был не Тобирама, Третьего Хокаге не существовало бы.

Так что же Третий Хокаге? Сенсома Томура? Ученик Мадары Учиха, Сенджу Тобирамы, Узумаки Мито, Миямото Мусаси и других, менее знаменитых и сильных, личностей. Берсерк Конохи и Математик Боя. Какую жизнь он может предложить деревне? Если не оглядываться и делать все так, как сделал бы в вакууме, Сенсома бы сделал селение куда более боевым. Конечно, он бы не стал жестко и жестоко заставлять людей становиться машинами для убийства и постарался бы сохранить как можно больше от того, что ввели Хаширама и Тобирама, но это… нет, если серьезно, главный вопрос не в том, что он может предложить Конохе, а в том, что ей самой нужно?

Сейчас ей точно нужен мир. Мир и сильный защитник, который может его защитить. И если сражаться у Сенсомы выходит лучше всего, то вот защищать…

Тобирама промолчал, но Сенсома и сам понял, что вопрос задал глупый.

— Я отказываюсь вне зависимости от того, имею я право или нет, — Сенсома укутался в одеяло с головой, в надежде, что хоть это как-то спасет его от тяжести ответственности решения, которое он только что принял. — Я не тот, кто может стать Третьим Хокаге. Не Третьим уж точно. Это не я…

— Я в курсе, поэтому не беспокойся — надевать на тебя шляпу силой не собираюсь, — Тобирама позволил себе усмехнуться. — Да и твое политическое положение сейчас… крайне далеко от идеала. Не то, чтобы мне было не наплевать на подлиз Дайме и на него самого, но… Ладно, не важно. С Третьим Хокаге все решено — как только я уйду, Лист окажется в руках Хирузена. Но ты и Данзо, вы должны будете ему помогать. Особенно сейчас, когда он потерял отца…

Сенсома хотел было спросить про Саске, но не смог. Он просто заснул крепким сном сразу после того, как Хокаге договорил. Было ли это гендзюцу Тобирамы или последствием ранений Сенсомы, он не знал, но…

Пожалуй, так было даже лучше.

В Коноху стягивались последние силы с «запоздавших» фронтов.

За последующие два дня, прошедшие с разговора с Тобирамой, Сенсому навестили все его одноклассники. Оставшиеся в живых, конечно же.

Сэдэо, Хомура и Утатане пришли вместе. Они, как и все, скорбели о потерях и утратах, но хорошо держались и старались выглядеть такими, какими были еще до войны — добрыми, улыбчивыми и стойкими. Данзо пришел поздней ночью, один. Он много молчал и выглядел хмурым, но под конец недолгого разговора, Сенсома почувствовал себя лучше — его друг не сломался и не закрылся в себе. Сейчас он просто искал себя, и Сенсома надеялся, что у него все получится. Урю тоже был печален, но, в отличии от Данзо, он принес дурные вести. Шиконад погиб, вместе со всем своим отрядом, прикрывая отход сил Огня с фронта с Водой. Кагами… тоже принес дурные вести. Фронт с Ветром использовал давнюю тактику Сенсомы, основанную на партизанской войне, но противник смог к ней привыкнуть, так что им, внезапно, пришлось тяжелее всех. На одной из партизанских вылазок Тецу был взят в плен и сейчас, скорее всего, был уже мертв. Хирузен не пришел — был слишком занят принятием дел клана, так как стал его новым главой, после смерти Саске.

Сарутоби Саске всегда был для Сенсомы кем-то вроде… дальнего родственника? Влиятельный, сильный и заботливый — отец его лучшего друга и наставник первой команды, в которой он состоял. Волевой и суровый учитель, всегда заботящийся о своих подопечных. И теперь его нет…

Третий класс знатно поредел по итогам этой войны.

Кого Сенсома не ожидал увидеть в комнате, предоставленной ему в собственном доме самим Вторым Хокаге, так это Озина. Цубаки зашел к нему как раз тогда, когда Сенсоме удалось, наконец, встать на ноги и заправить постель.

— Кхе-кхе! — обозначил парень свое присутствие. — Я захожу.

— Вообще-то, ты должен был спросить, — отозвался Сенсома, разворачиваясь, держась при этом, за кровать, для опоры.

— Спросить что?

— Разрешения войти. Ты поставил меня перед фактом, но перед этим ты… А, впрочем, не важно. Рад тебя видеть.

— Я тоже рад видеть себя по утрам в зеркало, — Озин прошел вглубь комнаты, с напускным интересом рассматривая мебель. — Но и не рад одновременно. Мито-сама не собирается со мной встречаться. Я не знаю, что мне делать в Конохе.

— А пока нас осадили, ты не можешь выбраться к сестре, — продолжил мысль Сенсома. — И тебе нечего делать.

Деревню действительно осадили. Не так, как это сделали бы враги, происходи дело в первой жизни перерожденного — объединенные силы Великих Противников находились на почтительном расстоянии от самого селения, но это «почтительное расстояние» являлось таковым лишь для обычных людей — для шиноби из стана врага сблизиться с Конохой было делом получаса.

Но это была осада. Со всеми вытекающими.

— Ты о чем? — Озин совершенно натурально удивился. — К сестре? Я не живу с ней. Более того — после того, как Мито-сама попросила меня участвовать в этой войне, я больше нигде не живу. Сестрица, как и я раньше, впрочем, шатается по миру и иногда выполняет задания стариков из клана. Таким образом она выполняет договор с ними насчет меня.

— Договор?

— В обычной ситуации клан не позволил бы одному из его членов свободно разгуливать по миру. Ну, то есть позволил бы, но… не изгнанному, вроде меня. Меня должны устранить. Однако, сестренка своими услугами покупает мне жизнь. С условием того, что ни я ни она не будем иметь детей, а значит не создадим новых ветвей клана.

— Как у вас все сложно, — Сенсома медленно, но уверенно, направился к выходу. — Черт, как сложно…

Неожиданно быстро оказавшийся рядом Озин придержал оступившегося парня одной рукой, а второй нашарил что-то в ближнем углу комнаты. Когда Сенсома твердо встал на ноги, удержав равновесие, он протянул ему тонкую деревянную трость:

— С этим будет полегче. Добавит… стабильности.

Сенсома исподлобья взглянул на парня, но тот не проявлял никаких признаков насмешки или издевки. Он просто… просто вел себя, как обычно.

— Ты странный, — решил он, все же, поделиться своими мыслями. — Что тебе нужно?

— Вообще-то я хотел бы попросить тебя сделать мне землянку, — Озин, казалось, пропустил мимо ушей первое предложение. — Я, конечно, мог бы и сам попробовать, но у тебя к этому прямо талант. А спать на всем, что я могу создать, я не хочу — мне моя поясница еще дорога.

— Ты уже можешь пользоваться чакрой? — удивился Сенсома.

В последнем бою они все были предельно измотаны. Сам Сенсома теперь еще долго не сможет использовать свою внутреннюю физическо-духовную энергию, Данзо, пострадавший в этом плане меньше остальных, мог, но с большим трудом, так что и от Цубаки, принявшего чудовищную дозу лекарств, да и раненого гораздо серьезнее того же Шимуры, подобной активности никак не ожидалось.

— Это означает, что крутой землянки мне не видать, — вздохнул Озин, вместо ответа. — Мне негде жить. Мито-сама дверь не открывает, полевые места заняты юхеями и шиноби. Даже госпитали переполнены. Можно, конечно, завалиться в пустующую квартиру какого-нибудь героически погибшего, но я думаю, что меня не так поймут.

— О да…

Они вышли на воздух. Впервые за долгое-долгое время Сенсома по-настоящему оказался в Конохе. В той деревне, которая строилась у него на глазах.

В той Конохе, которой он мог бы править.

Тяжелые свинцовые тучи закрывали небосвод, и люди, часто встречающиеся на улицах, под стать им, были хмуры и пасмурны. Не было того счастливого детского смеха, ранее звучавшего с каждого двора — ему на смену пришел нередкий плач. Беззлобные переругивания у торговых лавок стихли — продавцам нечего было продавать, а покупателям было не на что покупать. Шиноби, так часто любящие попрыгать по крышам зданий селения, теперь лишь неспешно бродили по улицам. Уставшие, израненные и потерявшие близких и родных. Такой сейчас была Коноха.

— Я могу предложить тебе ночлег на неопределенный срок, — Сенсома провожал людей задумчивым взглядом, не обращая внимания на оживившегося Цубаки. — Но за услугу.

— Что за услуга? — тут же спросил Озин. — Кому-нибудь чихнуть в суп? Или может быть…

— Просто найди мне одного человека, — оборвал его Томура. — Он… муж Наоми — Тороки Сенджу. Ты знаешь его?

— А-а-а… этот, — Озин мгновенно потерял весь свой интерес. — Он на кладбище. Стоит там каждый день. Сейчас тоже там.

— Общежитие сразу за улицей Хаширамы Сенджу. Двадцать четвертая квартира. Можешь ночевать там сколько захочешь — я пока не в настроении туда возвращаться.

Цубаки не стал задавать лишних вопросов. Он просто ушел, не уточнив, где ему взять ключи или с кем поговорить о заселении. Ему сказали где найти комнату, в которой можно будет ночевать — уже нормально. Зачем дальше отвлекать человека, явно собирающегося с мыслями и желающего… ну, Озин не знал, что именно хочет сделать Сенсома, но было похоже на то, что он хотел встретиться с Тороки для разговора по душам.

Может извиниться? Такие люди как этот Сенсома всегда извиняются по всяким мелочам. Да, скорее всего.

Сенсома тоже не стал зря терять время и отправился на кладбище. Шиноби не требовалось много места для похорон — в землю закапывались лишь маленькие урны с прахом, так что даже сейчас, находясь в осаде, Коноха расширяла территорию своего кладбища — на это не требовалось много ресурсов.

Селение существует не так уж и давно, но кладбище, особенно в ходе войны, сильно разрослось. Никаких особых правил размещения не существовало, но клановых старались хоронить как можно более близко друг к другу.

Сгорбленная фигура Тороки обнаружилась возле редких могил клана Сенджу и Узумаки.

— Какая злая война… — хрипло выдавил из себя будущий глава клана, когда Сенсома подошел ближе. — Она отняла у меня все.

— Наоми бы не хотела… — начал было Сенсома, но запнулся. — Послушай, Тороки. Ты не должен сейчас… Вернее… Черт. Я не знаю, что сказать…

— Ты хочешь меня поддержать, — Тороки не спрашивал, а утверждал. — Но это мне не поможет. Слова тут не помогут…

Одним резким движением оказавшись прямо перед Сенсомой, Сенджу быстро выбросил руку, со сжатой в кулак ладонью, вперед. Быстрый и сильный удар шиноби, нанесенный по больному человеку, не способному пользоваться своей чакрой, был чудовищен.

Но Сенсома остался стоять.

Красивое аристократичное лицо Тороки исказила маска боли и злости, и он нанес еще один удар. Он знал о проблеме Сенсомы, он читал доклады и отчеты о том, как проходила битва, в которой погибла его жена, но он просто не мог стоять спокойно неподалеку от этого человека. За вторым ударом последовал третий.

— Помогло? — спросил Сенсома, глядя исподлобья и не обращая внимания на кровь, идущую из разбитого носа и губы.

— ДА КАКОГО ЧЕРТА, СЕНСОМА ТОМУРА?! — закричал во все горло Тороки. — ПОЧЕМУ ТЫ ТАК СПОКОЕН?! ПОЧЕМУ ТЫ ЕЕ НЕ ЗАЩИТИЛ?! ДА ПОЧЕМУ ЖЕ ТЫ ЖИВ, В КОНЦЕ-КОНЦОВ?! ПОЧЕМУ ТЫ, А НЕ ОНА?!

Он замахнулся вновь, но на сей раз его удар не достиг цели. Сенсома отклонил свою голову ровно настолько, чтобы пропустить руку Тороки справа, а после схватил его за запястье, сломал одним резким и быстрым движением и, используя как рычаг, подбросил немаленького молодого мужчину в воздух, добавляя ему ускорения ударом ноги.

Боль, с которой тело отзывалось на каждое движение, была даже приятной.

— Это несправедливо… — простонал Тороки, не пытаясь подняться. — Ты же такой сильный, Сенсома. Математик Боя. Ты выжил в битве с Мизукаге, Мечниками, Бескожим Демоном и даже Биджу. Ты выжил… Так почему мертва она?

— Тороки, она…

— Сама выбрала смерть? Я знаю. Я знаю, потому что читал отчеты. Говорил с Озином. Она сама решила умереть. Отдать жизнь вместо тебя. И ты, Математик Боя, даже не мог ничего сделать. В смысле, ты и правда не мог. Но я… я не могу это принять. Ты же за этим здесь? Извиниться или сказать какую-нибудь ободряющую чушь? Мне плевать. Уходи. Теперь я твой враг, Сенсома. Не потому, что ты неправ, а потому, что неправ я. Но мы оба ничего не сможем с этим поделать.

И Сенсома, бросив последний взгляд на надгробную плиту с именем своей одноклассницы, бывшей девушки, спасительницы и просто Наоми Сенджу, неспешно пошел обратно в сторону «оживленных» улиц Листа, помогая себе тростью. Тороки… был честен с ним и самим собой. Он обвинял и бил, но понимал, что неправ. Произошедшее было не тем, что Сенсома ожидал, но явно не самым худшим, что вообще могло произойти.

Но вот следующий визит может быть куда хуже.

Дом, в котором когда-то жил Первый Хокаге, считался, своего рода, достопримечательностью. Сенсома помнил, как бывал здесь почти два года назад. Тогда прохожие несколько удивленно смотрели на безродного мальчишку, заходящего в дом самого Хокаге.

Сейчас все изменилось. И Сенсома был узнаваем на улицах селения, и прохожим было на это абсолютно наплевать.

Стук в дверь показался неожиданно громким, а ожидание ответа бесконечно долгим. Сенсома знал, что Мито не выходит из своего дома уже несколько недель, а так же знал, что единственным человеком, который побывал там с момента смерти Наоми был Второй Хокаге. Тобирама Сенджу использовал свою технику Бога Грома и авторитет Хокаге на максимум, чтобы только приносить добровольно запершейся джинчурики еду и воду, которой внутри было негде взять. Сенсома же не был ни Хокаге, ни Тобирамой, и тем удивительнее было то, что дверь распахнулась.

Высокая, ухоженная и печальная — жену Первого Хокаге можно было бы даже назвать красивой, если бы она не была прекрасной. Наоми была цветущим цветком — самой красивой девушкой Конохи, а ее мать была цветком уже расцветшим и самой красивой женщиной вообще во всей стране. А возможно и не только в ней. Но Сенсома знал, как обманчива и жестока эта красота, какую ярость и силу она таит за собой. И, все же, несмотря на свое знание и моральную подготовку, он не смог и слова из себя выдавить, забыв, казалось, как дышать, под взглядом суровых, казалось, чуть поблекших, зеленых глаз.

А уже в следующую секунду Мито заключила парня в свои крепкие объятия, изо всех сил прижимая его к полной груди.

— Ты жив, Сенсома, — прошептала она, еле сдерживаясь. — Жив и почти здоров. Биджу сидит глубоко — он занят чем-то важным внутри тебя, и поэтому ты не слышишь его голос. Он молчит, но вскоре начнет говорить. Не переживай и не бойся — Треххвостый не собирается причинять тебе вред. Твоя чакра она…

— Н-наоми, — все же смог выдавить из себя Сенсома, попросту оглушенный этими объятиями и заботой в голосе Узумаки. — Н-наоми, она…

— Она отдала за тебя жизнь, — Сенсома почувствовал, как Мито горько улыбнулась. — Моя девочка, моя дочка… Наоми любила тебя больше всего на свете и потому отдала свою жизнь. Ты не должен себя винить ни в чем — это был ее выбор. Это… это я виновата, Сенсома. Если бы я позволила вам быть вместе, кто знает — возможно, она бы позволила тебе умереть, защищая ее. Но ты… теперь твоя жизнь равна ее. Живи эту жизнь, Сенсома. Живи так, чтобы Наоми была…

Дальше ее жаркий шепот перешел в откровенные рыдания, но Сенсома и так знал, что она хочет сказать. Сильная и независимая Узумаки Мито — жена Первого Хокаге и куноичи, самостоятельно запечатавшая в себя сильнейшего из Хвостатых Демонов — Девятихвостого Лиса, плакала у него на плечах. Он не забыл, как жестока она была к нему, как не забыла и она. Но они оба помнили, почему именно она была жестока именно к нему. Наоми.

Тобирама не смог уберечь Наоми, но он сам понимал, что шанс на ее спасение крайне мал. Тороки… Тороки потерял жену и мать своей дочери. Потерял, возможно, свою настоящую любовь. Но Мито ни на секунду не теряла дочери. Она поняла и приняла ее выбор. Сразу. И теперь его жизнь — жизнь перерожденного, сироты, но героя страны — Математика Боя, для неё приравнялась к жизни самого любимого человека. Теперь Сенсома был для Мито на первом месте.

Это и называется — уважение выбора.

Тяжелые капли дождя, медленно разгоняясь, капали с неба. Пока Сенсома давал Мито выплакаться, начался ливень, но парень стоически ждал под ледяными струями, стараясь максимально закрыть от них Узумаки.

— Мито-сама, — он склонился к ее уху, чтобы не перекрикивать дождь. — Пойдемте в дом. Вы намокнете.

— Конечно, — женщина всхлипнула в последний раз и выпрямилась. — Проходи, Сенсома. Будь гостем в моем доме. Ты можешь остаться.

И Тобирама Сенджу, напряженно вслушивающийся в их разговор из парадной, исчез во вспышке техники. Все нормально — теперь у Сенсомы появилась Мито. Семья…

— Семья… — пробормотал Второй Хокаге, оказавшись в своем убежище. — Семья…

Сенсома проснулся утром, как по будильнику. Его тренированное тело спало по семь часов в сутки в «мирном» режиме, так что вставал он обычно рано.

Комната, выделенная ему Мито, была просторной, чистой и… уютной. Будто это и правда его дом.

— Узумаки… — выдохнул Сенсома, вставая. — Просто Узумаки.

Он не мог понять, что чувствует, вот так оставаясь на ночь в доме погибшей одноклассницы. Погибшей Наоми. Это чувство, сидящее в груди, настойчиво говорило ему. Но он не знал, что именно.

Однако, это точно не было чувством неправильности.

Мито уже проснулась — с кухни доносился чудесный аромат выпечки. Повинуясь ему, Сенсома спустился со второго этажа на первый и, стараясь не шуметь, прошел в гостиную. Звук трости, касающейся пола, известил Узумаки о том, что он не спит.

Они ели молча. Молча помыли за собой посуду и так же молча вышли на улицу. Слов было не нужно — они и так друг друга понимали. Да и зачем слова, если все уже сказано?

— Там господин Хокаге! — кричали на улице. — Господин Хокаге!

— Пойдемте, Мито-сама? Похоже, Тобирама-сенсей что-то задумал, — Сенсома сжал трость посильнее.

— Да, — только и сказала Узумаки, и они вместе направились в сторону, в которую указывал горожанин.

Людей, спешащих туда же, было много. Пожалуй, даже слишком много. Они толпились и толкались и все кричали о Хокаге и клане Сенджу.

— Господин Хокаге!

— Весь клан Сенджу собрался…

— Там господин Хокаге!

Центральная площадь селения — площадь Огня, была буквально переполнена народом. Лишь благодаря узнаваемости Мито и давлению ее чакры, Сенсома и Мито смогли пробраться сквозь ряды горожан и шиноби, пришедших сюда чтобы увидеть…

— Не может быть… — прошептала Узумаки, когда они вышли вперед.

А Сенсома лишь нахмурился, потому что знал — может.

Все взрослые члены клана Сенджу стояли там, на площади. Мужчины, женщины и старики — все они вышли сюда, к народу. В центре стоял их нынешний глава — Тобирама Сенджу, облаченный в полный комплект своих боевых синих доспехов. А слева от него стоял… предыдущий глава клана.

Хаширама Сенджу, одетый в свою традиционную красную броню, стоял рядом со своими людьми, скрестив руки, и смотрел на жителей деревни. Его кожа и лицо были будто потрескавшимися, а склеры его глаз стали черными, но это точно был он — знаменитый Первый Хокаге и Бог Шиноби. Сильнейший человек в мире.

Зомби, подчиняющийся Эдо Тенсей.

— Мито! — выдохнул он, увидев жену, застывшую подле Сенсомы.

Потом он перевел взгляд и на него.

Слов не надо было. Они оба все понимали. Пусть они никогда не были столь же близки, как, допустим, Сенсома с Тобирамой, Саске или даже с той же Мито, но они знали и уважали друг друга. За силу, за волю, за характер. Так что Первый Хокаге промолчал, лишь кивнув помрачневшему Сенсоме.

И Сенсома кивнул в ответ.

— Я вернулся! — провозгласил Хаширама, и толпа горожан взорвалась приветственными криками. — И это — действительно я, — повинуясь могуществу чакры Первого, земля по ногами его соклановцев вздыбилась и выпустила из-под себя корни, которые быстро произросли дальше и выше, превратившись в огромное дерево, удерживающее на своих ветвях весь клан Сенджу. — Жители Листа! Сегодня клан Сенджу прекратит эту войну! Эту войну и… свое существование! — толпа стихла. — Великие Противники хотели уничтожить нашу мечту — Коноху, но мы не позволим этого сделать! Они хотят стереть клан Сенджу с лица земли, но мы сделаем это вместо них! А потом уничтожим их…

Повинуясь команде Тобирамы, все члены Сенджу вытащили короткие мечи. Вторая команда, и площадь орошается кровью пятидесяти шести человек. Гражданские испуганно закричали, кто-то побежал прочь, а кто-то расплакался, но Сенджу, казалось, не обращали на них внимания. Дерево, взращенное Хаширамой, поднесло к Тобираме тела людей, и Сенсома ошеломленно смотрел, как даже тело Тороки Второй Хокаге превращает в сосуд. В жертву.

А после мертвые начали подниматься на ноги.

Они менялись. Менялись их тела, трескающиеся и становящиеся бессмертными. Менялись глаза — выцветающие до полной черноты склеры подчеркивали голубизну глаз одних и мешали темноте других. Поменялись и они, ведь живой всегда может стать мертвым, но вот мертвый живым — никогда…

— Как действующий Второй Хокаге, я объявляю Сарутоби Хирузена своим преемником и Третьим Хокаге! — громко заявил Тобирама, тоже вытаскивая клинок, и одновременно применяя технику на себя. — И никто в мире не может оспорить мое решение!

Сказав это, он вспорол себе горло, но лишь для того, чтобы через секунду вернуться к псевдо-жизни и вытереть нагрудник, испачканный кровью. Он посмотрел на Хашираму, а тот посмотрел на него. Стихии Воды и Дерева, смешавшись, создали лозу, протянувшуюся сквозь толпу и образовавшую в ней проход. Прямую дорогу до ворот деревни.

— Давайте закончим эту войну, — уверенно сказал Хаширама и первым направился к выходу из деревни.