Мэйв Флай

10

Кейт чувствует себя хорошо после землетрясения и не готова покинуть вечеринку. Ей кажется, что этот мужчина, за которого она держится, имеет отношение к фильму, в который она пытается попасть на пробы. Я наблюдаю за ним издалека, и ничего не замечаю. Он безобиден. Настолько, насколько это вообще возможно.

На улице мой телефон глючит от падения и отключается на полпути заказа машины. Я пытаюсь мысленно подсчитать, сколько времени займет дорога до дома или стоит ли уговаривать какого-нибудь мужчину внутри подвезти меня. Но мне не хочется выкладываться, не сегодня, да и наверняка этого ждут. Отвлечься было бы неплохо, но зрительный контакт, человеческая компания... Я не хочу этого взаимодействия. Обмен и последующее истощение энергии при общении с другими говорящими млекопитающими. На мне черные бабушкины сапоги "Прада" на плоской подошве - самое дорогое, на что я была готова пойти ради такого случая. Они выдерживают удары.

Кто-то дистанционно отпирает машину, мигают фары. Звуковой сигнал ожившей машины. Машина рядом со мной, та самая, на которую я опираюсь, как я теперь понимаю. Я стою так, чтобы не касаться ее. Конечно же, это Гидеон выходит на улицу, но на этот раз он угрюмый, как будто что-то случилось. Он кажется... больше.

Он поднимает глаза и через мгновение узнает меня. Он моргает, и выражение его лица исчезает, сменяясь атлетическим высокомерием, которое я теперь знаю гораздо лучше, чем мне хотелось бы.

- Так ты все-таки хочешь прокатиться? - говорит он.

Я уже собираюсь сказать ему, куда он может засунуть свои ключи, как вдруг понимаю, что это, возможно, не самый плохой вариант. Гидеон не будет ждать от меня ничего сексуального, а если и будет, то Кейт будет что сказать по этому поводу. Я смогу пережить двадцать минут в машине с ним.

- Где ты живешь? - говорю я.

- А зачем тебе это знать?

Значит, его настроение сохраняется, даже под маской довольства. Хорошо.

- Просто отвези меня туда, где ты живешь, если это в направлении моего дома, а остаток пути до дома я доберусь сама.

Он пристально смотрит на меня.

- Тогда ладно, - говорит он. - Садись.

Я сажусь. Я опускаюсь на черное кожаное сиденье, холодное от моей кожи. Старинный "Порш 911", в хорошем состоянии. Он заводит машину. Если честно, мне всегда нравилось наблюдать за тем, как мужчина вставляет ключ в замок зажигания, вызывая урчание под моими ногами, когда двигатель разгоняется до горячего скрежета. Даже здесь, с этим наименее желанным из всех мужчин, я могу оценить этот момент. Мы не разговариваем. Мы сидим в тишине. Примерно через минуту езды машина останавливается.

- Почему мы остановились? - спрашиваю я.

- Это мой дом, - говорит он, его тон по-прежнему мрачен.

Я смотрю на дом позади него - просторный тюдоровский дом, чуть больше дома моей бабушки, с длинной лужайкой перед домом, за которой хорошо ухаживали. Слишком зеленый. Неестественно.

- Что? - спрашиваю я.

- Ты настояла, - говорит он.

- Это твой дом?

- Я знаю. Это чересчур, - oн выдыхает. Он потирает лоб. - Я вроде как жалею об этом, - говорит он, - но говорят, что угрызения совести покупателя - обычное дело для дома. До этого я жил только в квартирах. Нью-Йорк, знаешь ли.

Его глаза, устремленные за лобовое стекло, немного дикие, более яростные, чем нужно. А может быть, из-за тусклого света в машине они только кажутся такими.

- Зачем ты поехал на вечеринку? Ты мог бы дойти пешком за меньшее время.

Он пожимает плечами, не отрывая взгляда от неподвижной дороги перед собой.

- Я... ты же знаешь, что в Нью-Йорке невозможно водить машину. Я только что купил машину, и... В смысле, я просто хотел на ней покататься.

Я смотрю на приборную панель и руль. Если честно, она красивая. Не так, как мой "Мустанг", но все же.

- Я просто пойду домой пешком, - говорю я.

- Слушай, я в любом случае собираюсь прокатиться, так что решай самa.

Я поворачиваюсь к окну, к ухоженным и странным домам Беверли-Хиллз-Флэтс. Я никогда не понимала, чем привлекателен этот район. Широкая полоса бульвара Санта-Моника, на которой нет ничего, кроме офисных зданий и мэрии. Открытость домов. Ничего не спрятать. Ничего не скрыть.

- Отлично, - говорю я и сама удивляюсь тому, что говорю это. Я отряхиваюсь. Это была долгая ночь. - Спасибо.

Мы снова выезжаем на дорогу, и он включает радио. Зазвучала классика серф-рока 1964 года и песня из одноименного сериала "Сумеречная зона" группы The Ventures. Это одна из моих любимых песен. Я понимаю, что уже почти октябрь. Осталась всего неделя. Дух Хэллоуина возрождается. Непременно, это было и будет самое замечательное время года.

- Забавно. Я помню Лос-Анджелес по-другому, - говорит Гидеон.

- Как?

- Ну, когда я раньше приезжал к Кейт, там по всей земле, под деревьями, были такие штуки. Как шелуха. Я сначала подумал, что это мусор, а потом, помню, подумал, что они похожи на туши. Как туши больших птиц. Они были повсюду.

- Пальмовые ветви, - говорю я. - Они падают от ветра.

- О, так ты их видела.

- В этом году сильных ветров еще не было. Они будут в течение месяца, и ветки упадут.

Я не говорю ему, что это одно из моих любимых событий, одно из самых волшебных и незаметных событий в календаре времени-вакуума нашего дома. Что я с нетерпением жду его каждый год. И да, конечно, я их видела.

- Не могу дождаться, - говорит он.

- Ветры - это еще и пожары, - говорю я.

- Красота всегда приносит разрушение.

Я закатываю глаза.

Через мгновение он говорит:

- Это такая чертова трата времени. Я имею в виду, она такая умная. А она просто бросается на этих идиотов. Я не могу этого понять.

- В этом нет ничего расточительного. Кейт делает то, что считает нужным, чтобы добиться успеха. Она гонится за мечтой.

- За какой-то мечтой, - говорит он.

- В отличие от того, чтобы целыми днями гонять шайбу?

- Я тебе не нравлюсь, - говорит он.

Я наклоняю лицо, чтобы можно было любоваться розово-голубым свечением неоновой вывески кофейни, медленно проплывающими мимо высокими офисами. Меня бесит, что он говорит гадости о Кейт, когда я здесь, как будто я в этом участвую, даже если он прав. Даже если меня посещают те же мысли на каждом из этих бессмысленных мероприятий, на которые она меня тащит.

- Хм? - спрашиваю я.

Он притормаживает и останавливает машину.

- Что теперь?

Он поворачивается на своем месте и смотрит на меня. В нем все еще чувствуется нестабильность, легкая неуравновешенность. Интересно, принимал ли он наркотики на вечеринке? Если профессиональному спортсмену такое позволено.

- Я тебе не нравлюсь. Ты думаешь, что все про меня знаешь.

- Мы что, в романтической комедии?

- Да ладно, Мэйв. Ты считаешь меня придурком.

- Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Он долго смотрит на меня и качает головой.

- Ты действительно этого не видишь.

- Если я буду потакать этому, ты снова заведешь машину?

Он все еще смотрит на меня, как будто действительно что-то ищет. От его тела все еще исходит ярость за Кейт, за то, что она неизбежно сделает сегодня вечером. Он не двигается.

- Ладно, - говорю я через мгновение, просто чтобы покончить с этим. - Чего я не вижу?

- Мы одинаковые, ты и я.

Я не могу сдержаться. Я смеюсь, резким лающим смехом, который меня удивляет. Я не часто смеюсь, не так. Я улыбаюсь, выдыхаю удовольствие от различных событий. Но этот смех чужой. Как будто звук вырвался из какого-то другого горла. Это смеялась я.

Он снова заводит машину и едет вперед. Двигатель урчит подо мной, а я думаю о Cибианe в коробке с "Амазона", которая ждет меня дома, о видеокассетах и моей новой жертве в Интернете.

- Hе знаю, - говорит он. - Может быть, этот город просто отстой.

За окном мы проезжаем мимо неоновых вывесок и несовпадающей архитектуры, пальмы вырисовываются над нами темным силуэтом на фоне черного неба, звезды заслоняют свет города, а смог висит над всем этим, закрывая нас, оберегая нас. Я не могу представить себе ничего более прекрасного.

Кто-то сворачивает на нашу полосу и едва не врезается в "Порш". Гидеон нажимает на клаксон.

- Господи! Вот так. Здешние люди.

- Что за люди? - говорю я.

- Все говорят, что ньюйоркцы - мудаки. И это правда. Отчасти. Но на самом деле в Нью-Йорке все так тесно, все так заняты, что город работает как один огромный организм. Нужно быть эффективным, заказывая бублик, и знать, что ты хочешь, еще до того, как подойдешь к стойке, потому что в противном случае ты задержишь кого-то другого. По той же причине нужно быстро ходить по улицам. Нельзя нарушать поток. Это уважение к обществу, понимаешь, к целому. Но здесь... - oн взмахивает своей большой рукой. - Все так разбросано. Здесь нет центра города, просто куча районов, и всем на всех наплевать. Этот город - как воплощение индивидуума. Страна гребаных эгоистов.

- Почему все жители Нью-Йорка приезжают в Лос-Анджелес только для того, чтобы рассказать всем, насколько Нью-Йорк лучше?

- Что такого в Лос-Анджелесе, что люди так бесятся, когда слышат это?

Я не отвечаю. Скоро мы вернемся в Стрип, и мне больше не придется видеть этого придурка. Следующее, что я знаю, он скажет...

- Здесь просто нет культуры, - говорит Гидеон.

Я делаю вдох.

Делаю еще один.

Отсутствие культуры - это второе, что я ненавижу. За гранью того, что я считаю хоть сколько-нибудь приемлемым. Чертовы ньюйоркцы и их упорство в том, что только их культура имеет значение, что жизнь за пределами их города по своей сути менее важна. Сейчас они занимают первое место в моем списке глубокой ненависти. Может быть, так было всегда. И я думаю, что Гидеон присоединился к ней.

- Можешь остановиться, - говорю я.

Никакой культуры. Что за чертов сноб. Мы поворачиваем на Доэни со стороны Санта-Моники, справа от нас - "Трубадур". Здание, в котором выступало столько музыкантов, комиков и артистов, что даже трудно сосчитать. Оно имеет огромное значение для новейшей истории нашей культуры. Этот город создает культуру для всего мира. Кроме того, с точки зрения этимологии, все, к чему прикасается человек, является культурой. Города, расположенные черт знает где, с населением менее ста человек имеют культуру. Человеческая жизнь - это человеческая культура, и люди, которые считают, что существование одного типа имеет большую ценность, чем другого, откровенно говоря, кажутся самыми бескультурными из всех. Я закрываю глаза, чтобы не искать в машине что-нибудь острое, чем можно было бы проткнуть ухо Гидеона и проникнуть в его мозг. Я бы не стала, но фантазия успокаивает меня.

Раздается звук, и мой разум медленно регистрирует его.

Он смеется. Гидеон смеется надо мной.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

- Что? - выплевываю я.

- Прости. Просто тебя слишком легко завести. На самом деле мне здесь очень нравится. Это был мой выбор, вроде как, перевестись.

Кровь все еще пульсирует в моих ушах, и я медленно пытаюсь понять смысл его слов. Я изучаю его лицо. Он действительно издевается надо мной. Никто так не делает. Никто так не поступает. Я чувствую множество вещей, которые скребутся у меня внутри, умоляя освободиться, но в основном...

- Я знаю, что ты - брат Кейт, но, честно говоря, пошел ты на хуй!