Мэйв Флай

20

Мы сидим в баре "Пещера "Кингз" внутри спортивного центра, и перед нами появляются напитки. Некоторые другие игроки пьют и едят за другими столиками, но большинство уже ушли, осунувшиеся, усталые, некоторые хромают.

Несколько крупных, только что принявших душ мужчин, некоторые в крови, все измученные, изможденные, голодные, хлопают Гидеона по спине. Несколько человек бросают на него косые взгляды. Происходит какая-то динамика, которую я не могу в полной мере разглядеть со стороны. Я не знаю, как долго они тренировались вместе до этого, как команда. Тем не менее, после сегодняшнего вечера, похоже, его приняла большая часть стаи. А наличие врагов - это всегда верный признак силы. Один не утруждает себя соперничеством с другим, малозначимым.

На краю бара девушки ждут, когда он заговорит с ними. Наверное, они пробрались сюда после тренировки. Он не обращает на них внимания.

Кейт, Гидеон и я сидим за высоким столом. Я почти чувствую, как от него исходит тестостерон и адреналин, даже после того, как он смыл с себя пот.

- Это было отличное шоу, - говорит Кейт.

- Не хочу разочаровывать фанатов, - говорит он.

- Кстати говоря, - говорит она, - не хочешь пойти разобраться с ними?

Она имеет в виду девушек, которые все еще не ушли. Звучит песня The Doors "People Are Strange". В октябре она играет повсюду и часто считается приуроченной к Хэллоуину. Я принимаю ее в канон. Музыка может сделать место своим, и в это время года, в течение одного месяца, моя музыка играет везде. Мир становится немного более моим. В баре висит несколько паутинок, а на барной стойке стоит светящийся пластиковый фонарик. Наверное, я слегка покачиваюсь в такт музыке.

Гидеон делает гримасу раздражения на свою сестру, что он, возможно, делал много раз за эти годы, и поворачивается ко мне.

- Не хочешь пойти куда-нибудь еще?

Его внимание ко мне в этот момент... тревожит. Он нарушил негласное соглашение о том, что мы общаемся только через Кейт, по крайней мере, пока она еще здесь.

- Мне и здесь хорошо, - говорю я.

Он бросает на Кейт взгляд, и она закатывает глаза.

- Мэйв будет тусоваться где угодно, где есть Хэллоуин, - говорит она.

- Хм... - Гидеон отпивает глоток пива и следит за тем, как Кейт рассматривает декорации. - Когда-то я узнал, откуда взялась вся эта история с фонарями, но сейчас не могу вспомнить.

- Так в Ирландии называли призрачные огни над торфяными болотами, - говорю я, снова обретая голос. - "Джек-фонарь" или "блуждающий огонек". Есть еще: "Скупой Джек", "Джек с фонарем".

- У Мэйв все источники - это русская литература или Reddit, так что не нужно обращать внимания.

- Прошу прощения? - говорю я.

- Извини, Wikipedia тоже.

Кейт обычно не обращает на меня свои укоры. Она расстроена из-за того, что я разочаровала ее в игре. Она не перестает проверять свой телефон. Я не хочу чувствовать это так сильно, как чувствую. Это ничего не значит. Я пытаюсь отмахнуться от этого.

У Кейт звонит телефон. Она тут же берет трубку. Судя по выражению ее лица, это тот самый звонок, которого она так ждала. Она нервничает, взволнована, надеется, боится. В ней столько чувств сразу, слишком много. Она встает и выходит из-за стола, направляясь в тихий уголок бара.

Теперь здесь только Гидеон и я. На нем черный свитер и черные брюки, а его зуб окровавлен и выбит под неправильным углом. Его придется выдернуть. Я чувствую себя не в своей тарелке из-за Кейт. От всего этого.

- Больно? - спрашиваю я.

- Я ничего не чувствую, - говорит он.

Это не влияет на звук его слов, но, возможно, на то, как он шевелит губами. Остальные зубы у него белые, ровные и красивые, но я подозреваю, что не все из них настоящие.

Он откинулся в кресле и наблюдает за мной, между нами висит ожидание того, на что я согласилась, встретившись с ним. Он выглядит хорошо. Трудно не реагировать на него вот так, окровавленного и торжествующего. Мощный и доминирующий на льду и здесь. Я не виню себя за телесную реакцию. В конце концов, для этого я и пришла.

- Итак, - говорит он.

Это слово повисает между нами - вопрос, обещание. И я думаю, что, возможно, это все-таки плохая идея. Я чувствую волнение. Беспокойство. Боль. Возможно, я...

- Святое дерьмо! Святое дерьмо-святое дерьмо-святое дерьмо!

Кейт вернулась, и ее энергия пронеслась над нами. Я поворачиваюсь к ней, слегка ошеломленная. Она подпрыгивает на носках рядом с нашим столом, прыгает на меня и крепко обнимает, даже когда я напряженно прижимаюсь к ней. Затем она набрасывается на Гидеона, прыгает вверх и вниз, обнимая его, и визжит. Когда ее лицо снова появляется, оно раскрасневшееся, такое яркое и полное радости, что она переполнена ею. Слезы текут из ее глаз, и она качает головой, глядя то на брата, то на меня. Ее грудь вздымается и опускается, и я почти чувствую, как колотится ее сердце.

- Блядь, - вздыхает она.

Она уходит от нас, идет к бару, возвращается с шестью рюмками. Она быстро выпивает три из них. Она тяжело сглатывает, делает гримасу боли от ожога, закрывает глаза и поворачивается ко мне. Она действительно плачет, трясет головой, слезы блестят на ее лице.

- Мэйв. Я получила. Это оно. Я получила роль. В кино. Настоящий, блядь, фильм. Не инди, не экспериментальный бред категории "Б". Я говорю о красной дорожке. "Оскарe". Фильмe с бюджетом в шестьдесят миллионов долларов.

Я не могу ответить, как она хочет, да и вообще никак не могу ответить, но она этого не замечает. С таким же успехом меня могло бы здесь не быть. Она снова обнимает меня, затем прикасается к груди и лицу, чтобы убедиться, что она сама здесь и что все это реально.

- Мне... мне нужно идти, - говорит она. - Я должна встретиться с Дереком. Помнишь его? Он режиссер. А я... - oна смотрит куда-то дальше нас с Гидеоном, куда-то далеко за пределы того, что мы можем увидеть или когда-либо сможем увидеть. После долгого мгновения она говорит, как во сне: - Я очень люблю вас обоих.

Она не смотрит на нас, когда говорит это.

Она поворачивается, и я смотрю, как Кейт проходит через бар и выходит за дверь, прочь от нас. Подальше от меня. С каждым шагом связь становится все тоньше и тоньше. А я просто сижу здесь. Без слов. Дверь захлопывается за ней.

Когда я прихожу в себя, Гидеон наблюдает за мной. В нем снова вспыхивает гнев, тот самый, который он испытывал после вечеринки. На Кейт. За то, что она делает, чтобы добиться желаемого. За то, что она непременно сделает сегодня вечером. В благодарность Дереку, в знак признательности.

Он прорычал:

- Вернусь через минуту.

Когда Гидеон возвращается, он уже засовывает бумажник в карман.

- Пойдем, - говорит он.

Я вздрагиваю от его императива, но глубокий гул его голоса пробуждает во мне необузданное женское начало, и любопытство на мгновение пересиливает гнев. И то, и другое - желанное облегчение после ужаса, вызванного новостями Кейт. Мы молча выходим из бара "Пещера "Кингз", проходим через холл к двери без опознавательных знаков. Внутри мы находимся всего в нескольких дюймах друг от друга. Мы идем по длинному безликому коридору в раздевалку, наполненную запахом мужского пота, мешков с мячами и распаренного мыла для душа, и я, возможно, на мгновение позволяю себе наблюдать за Гидеоном, пока мы идем, за движением его плеч, за его широкой массой, за намеком на силу, скрытую под одеждой.

Я чувствую, что он тоже наблюдает за мной.

Раздевалка ведет в другой коридор, и мы снова оказываемся прижатыми друг к другу, бок о бок. Два тела в сантиметрах друг от друга. Я чувствую на нем запах недавнего душа, моющего средства для его одежды. Чувствую его жар. Ближе и теснее. Воздух слегка потрескивает. Полный неопределенности и слишком много чувств. Полный обещаний. Мы оба молчим. Сама того не желая, я задерживаю дыхание.

А потом нас запихивают в загон на арене. Тот самый, в котором во время схватки сидели ожидающие игроки. Гидеон отходит от меня, и я осматриваюсь.

Огромность этого тренировочного катка значительна, вдохновляет, признаюсь, даже меня. Это сразу бросается в глаза. Размер, холод, запах. Невольно представляешь, как все эти сиденья заполнены телами, как грохочет толпа, и это только тренировочная арена. Искусственное покрытие катка, холод и слегка едкий запах влажного резинового покрытия вокруг льда. Я сразу понимаю, что мне здесь нравится. Так же, как мне нравится любое место, где это очевидно, то, как мы, люди, навязали себя нашему миру и доминируем над ним. Вызвали лед там, где его раньше не было, создали сырую и оригинальную среду, которую мы можем корректировать или даже разрушать, как и когда захотим.

Такая сила в китче, такая сила в людях. Мои глаза заканчивают обход трибун и останавливаются на той, что передо мной.

Кто-то расстелил длинный тонкий ковер, ведущий на середину льда, и по тому, как он жестом приглашает меня на него, я подозреваю, что этот кто-то - Гидеон. Я иду вперед, удивляясь силе этого места и понимая, каких богов оно должно делать из людей. Все эти глаза, все эти крики и возгласы. Пот. Тысяча ударов сердца, люди, собравшиеся в своей хрупкости и смертности в надежде найти или создать значение или смысл. Следуйте за командой ради цели, присоединяйтесь к ней, чтобы ощутить чувство принадлежности, чтобы почувствовать, что все это имеет значение. Воплощайте это в каждом желании. Кормите его.

Гидеон заканчивает завязывать шнурки и встает на коньки рядом со мной на льду. Я не обратила на него внимания, не поняла, что он снова их надевает. Я также не понял, что мы здесь одни. На арене тишина, если не считать низкого гула генератора, который, как я подозреваю, постоянно охлаждает каток, и чистого скрежета коньков Гидеона по поверхности.

Я иду к концу ковра. Гидеон, должно быть, купил наше одиночество. Теперь между нами остро стоит вопрос, что мы будем с ним делать. Что мы будем делать, чтобы уйти от того, что мы оба только что узнали.

Вот мы стоим посреди катка, я на ковре, а Гидеон на своих коньках на льду передо мной. Мы одни, свет на трибунах потушен, и освещены только мы и лед. Трещащий пульс наполняет воздух. Я вдыхаю.

Он опускает шайбу на лед чуть дальше края моей временной площадки. Он протягивает мне клюшку, и, как и на стадионе, и у этого человека, масштаб этой клюшки удивляет меня. Большой и основательный, но удивительно легкий предмет. Оружие, даже. При удачном стечении обстоятельств.

- Что во мне есть такое, что говорит тебе о спорте? - спрашиваю я.

Он улыбается все еще кровавой улыбкой.

- Ты держишь ее вот так, - oн встает позади меня, опираясь на ковер, и обхватывает меня руками, чтобы отрегулировать положение моих рук на клюшке. - И это будет основным движением твоего замаха.

Его руки и мои двигаются вперед-назад в тренировочном замахе. Его тело очень значимо. Его грудь прижимается к моей спине, его руки поверх моих, теплые даже через свитер. Жестко, непристойно.

- Конечно, ты хочешь попасть в ворота, - говорит он, голос низкий и чистый возле моего уха, его дыхание касается моей шеи, - но скорее... ты хочешь это почувствовать. Момент столкновения, скорость и расстояние, на которое она пролетит.

Он отступает назад и отпускает меня. Я мгновенно ощущаю его потерю. Я вздрагиваю, один раз.

- Хорошо, - говорит он. - Теперь попробуй.

Я смотрю на него, чтобы убедиться, что он говорит серьезно, и когда кажется, что это так, я крепче сжимаю клюшку. Это не то, ради чего я сюда пришла, но я шутливо замахиваюсь на него. Я промахиваюсь по шайбе, и меня охватывает внезапная ярость.

Я закрываю глаза и успокаиваюсь.

- Еще, - говорит он.

Я поднимаю на него глаза, и он возвращает мне взгляд, который говорит, что единственный способ отвлечься - это подыграть его игре, на данный момент. Я хочу сказать ему, что он упустит что-то очень стоящее, если так будет продолжаться, но эта угроза будет пустой. Мне нужна разрядка. Мне нужно... что-то.

Я перестраиваюсь и пытаюсь снова. На этот раз я попадаю по шайбе, но она летит не очень далеко. Гидеон на коньках подхватывает шайбу и возвращает ее на место. Звук его лезвий, разрезающих лед. Точный. Острые как бритва. Легкие и смертоносные движения его тела, такие быстрые, такие бездумные. Снова ощущение прыжка в незнакомую воду.

Но тогда я гораздо больше, чем акула.

- А вот это уже самое интересное, - говорит он.

- Это совсем не то, о чем я думала, когда согласилась встретиться с тобой, - говорю я, предвкушая то, что мне обещали, и когтями впиваясь в сердце.

- Мэйв, скажи мне. Что ты делаешь со всем этим?

- С чем?

- Я иногда задумываюсь об этом. Что делают с этим неспортсмены.

Я все еще не понимаю, а потребность внутри меня нарастает, и я уже собираюсь бросить в него клюшку, когда он говорит:

- Я имею в виду твою ярость, Мэйв. Твой гнев. Куда ты его деваешь?

Его вопрос застает меня врасплох. Мой разум затихает.

- Дело в том, - говорит он, обходя меня на коньках, не сводя с меня глаз, - что ты смотришь на спортсменов, спорт и физические упражнения свысока, потому что считаешь их чем-то ниже себя. Ты считаешь, что они предназначены для тех, кто не обладает интеллектом, у кого нет ничего сверх того, что может сделать их физическое тело. Это нормально, многие люди так думают.

Я должна возразить ему, но, конечно, он прав, и я не возражаю.

Он снова улыбается.

- Когда мы были детьми, Кейт и я, однажды кто-то вломился в наш дом. Это напугало наших родителей. В ответ они завели собаку, добермана. Это был полицейский пес на пенсии, я даже не знаю, как они его нашли. Но он был совершенно ужасен. Он мог убить взрослого человека без проблем. Я имею в виду, он так и сделал, до того, как мы его взяли, по их словам и по словам того, у кого они его взяли. В общем, в нем просто была заложена эта ярость. Это было частью его телосложения, его ДНК. И пока мы давали ему возможность выплеснуть эту ярость, он был самым милым животным, которое вы когда-либо встречали. Поэтому мы тренировали его и давали ему задания каждый день. Потому что мы знали, что если мы этого не сделаем, если ему некуда будет девать свой интеллект и свою ярость, он найдет, куда их применить. И это приведет к большому количеству крови и смертей, что приведет к его потере.

Волк повержен.

Я крепче сжимаю клюшку.

- И ты веришь, что, забив эту шайбу, - говорю я, - я смогу направить ярость, которую, по твоему мнению, я несу, в продуктивное и значимое для общества русло.

- Да кому какое дело, блядь, до общества, - говорит он. - Я просто говорю, что это приятно.

Эти простые слова "это приятно", произнесенные его баритоном, - и от этих слов у меня снова просыпается потребность отвлечься. Я не хочу говорить о жизни с Гидеоном. Мне нужно забыть о жизни. Мне нужно. Я вообще не хочу разговаривать.

- Просто попробуй, - говорит он, теперь уже ближе ко мне, нависая надо мной. - Ударь один раз. Сильно. Так, как будто ты действительно, блядь, это имеешь в виду. А потом мы сможем убраться отсюда.

Несмотря на все, что шевелится во мне, я стою так, как стоял он, как он мне показал, и смотрю на него.

- Теперь смотри на шайбу. Когда ты ее видишь, ты должна думать об этом. Что бы ни было, что бы ни испортило твою жизнь, просто увидь это. Почувствуй это. Вдохни это в себя, весь этот гнев, несправедливость, все это. И когда ты будешь готова, ты вернешь клюшку назад для замаха и ударишь по этой штуке со всей силой и яростью, которые у тебя есть. Ты сокрушишь ее и всех, кто встанет на твоем пути.

Хильда. Разрушающееся тело моей бабушки. Роль Кейт. Кейт уходит от меня. Сейчас. Слишком рано. Все это происходит слишком быстро. Эта жизнь, простирающаяся передо мной, настолько полна небытия, что мне хочется кричать. Я вижу это. Я чувствую ее до краев. Гидеон продолжает наставлять меня, пока я откидываюсь назад, готовясь к замаху, но я не слушаю. Все, что я слышу, - это звуки Билли Холидея в пустом доме. Все, что я слышу, - это ничто.

Я взмахиваю клюшкой, и она сильно и быстро сталкивается с шайбой. Треск от нее отдается в моей руке и в груди. Я смотрю, как шайба летит по льду, так быстро, так стремительно удаляясь от меня.

Она скользит в ворота и ударяется о сетку.

Я дрожу. Сердце гонит кровь по телу, и я испытываю то же самое освобождение, которое испытала, когда булава столкнулась с черепом Хильды, когда она сломала и раздробила кости ее ног, ее рук, ее позвоночника и ее груди. Когда ее кровь брызнула вверх и окрасила мое лицо и тело.

Я чувствую себя потрясающе. Я чувствую себя...

Гидеон стоит передо мной, смотрит на мое лицо, его мощные руки и широкая грудь, его глаза тоже живые от того, что я сделала. И вот оно между нами, неоспоримое и яркое. Желание. Густое, мощное, пульсирующее. Он сокращает расстояние между нами, как раз в тот момент, когда я хватаю его за затылок и просовываю свой язык ему в рот. Кровь и слюна, его руки на моей спине, на моей заднице, на его твердом огромном теле. Я хватаюсь за его свитер и натягиваю его на живот и грудь. Он стягивает его до конца через голову и бросает на лед.

Он тянется к моему, снимает его через секунду. Я крепко целую его, прижимаюсь к нему, его кожа и моя кожа, но не достаточно близко. Я расстегиваю пуговицу и молнию на его джинсах, хватаю их и тяну вниз. Он идет навстречу мне, отвечает на мой жар и мою потребность. Он берет меня за руки, поднимает с земли, и мир опрокидывается, когда Гидеон опускает нас обоих на землю. Я лежу на спине на ковре, без рубашки, без дыхания, голая выше пояса. Он прикусывает мою губу, осмеливаясь. В ответ я расстегиваю свои джинсы.

Он полураздет, расстегнут, отвлекающий маневр, в котором я так отчаянно нуждаюсь, виден и впечатляет, как я и предполагала. Его губы скользят по моей шее и груди.

- Нет, - говорю я. - Подожди.

Он отстраняется, в его глазах вопрос.

- На льду.

Его глаза блуждают по моему лицу, а затем на его лице появляется голодная благодарная ухмылка. Он поднимает нас с ковра. Я тяжело вдыхаю, ощущая шок от холода на такой открытой коже. Я выгибаю спину, лед обжигает лопатки, и он нависает надо мной. Я хватаю его за затылок и провожу языком по его шатающемуся зубу. Он стонет и смеется мне в рот. В ответ он входит в меня.

И это работает. Боже, это работает. Я забываю. Я не человек, у меня нет ни страхов, ни надежд, ни ярости. Я - только кровь, кожа, обжигающий лед и тугие тиски для ищущего органа. Точки соприкосновения нашей кожи, такие горячие, такие мучительно горячие по сравнению с этим холодом, и мои запястья прижаты его руками к холоду, и я здесь. Есть только это. Нужда, желание, дыхание и кровь.

Кровь Хильды.

Пора.

Я закрываю глаза и чувствую треск шайбы и движение мужчины внутри меня. Лед и жар. Его тело, мое тело, дыхание, движение и жар.

Пора.

Я выкручиваю запястья. Гидеон отпускает меня настолько, что я поднимаюсь, а он опускается, и я толкаю его на лед, и мои колени впиваются в него, и я прижимаю руку к его горлу и двигаюсь сильно и быстро, пока изображение не исчезает, пока я снова здесь, и его глаза на моих, это отточенное лезвие тела, отточенное, точеное и мощное. Он - живой камень, гранит, мышцы и кровь, горячий, твердый и прижатый ко мне. Я наклоняюсь и кусаю его за шею.

Пора.

Я поднимаюсь по горлу к его губам и крепко целую его. Кусаю его губы, нос, ухо, толкаюсь, прижимаюсь к нему, втягиваю его в себя. Он издаёт рык. Может быть, я тоже.

Пора.

Мое дыхание учащается. Мне нужно. Мне нужно забыться. Мне нужно не слышать ее слов. Мне нужно...

Гидеон сжимает мои волосы в кулак, оттаскивает меня, чтобы мы смотрели друг на друга, чтобы наши глаза были заперты вместе. И я...

Под моими коленями - лед, под моей рукой - пульсирующее горло.

Подо мной Гидеон.

Гидеон.

Я...

Что-то шевелится во мне, и это не ярость, и не страх. Это что-то другое, что-то новое.

Гидеон.

Время замедляется. Я не знаю... Я не...

Мое сердце бешено колотится. Я не могу дышать.

Я тянусь к его рту и вырываю зуб.