Мэйв Флай

33

Ежегодная вечеринка в честь Хэллоуина - величайшее произведение искусства, которое когда-либо создавалось, и проводится она в парке. В моем парке. Вечеринка в октябре, после наступления темноты, которую устраивает грозный злодей в рогожном мешке, обладающий немалой развязностью. Парк полностью украшен к Хэллоуину и заселен злодеями. Гостям предлагается приходить в костюмах, хотя, наверное, на меня смотрят как-то странно. В конце концов, принцессы парка не должны быть здесь сегодня. Но у меня есть незаконченные дела. К тому же, так приятно было украсть платье Золушки. Эта стерва украла мое. В последний раз заглянув через черный ход в раздевалку и комнату отдыха, я отправляюсь на небольшую прогулку по празднику.

По всему парку проложены маршруты "Угощение за угощением", на которых можно посмотреть представления, увидеть всевозможных злодеев и собрать много конфет. Будет и парад, и детские представления, и гигантский фонтан-дымо-свето-видеопостановка, в которой девочка должна выбрать между костюмом принцессы и костюмом злодейки. Спойлер: она выбирает последнее, и впоследствии получает наставления от разных известных злодеек о том, как быть плохой. Я направляюсь к самому интересному месту праздника.

В лесной части парка "Медвежья вершина" лесные тропинки наполнены туманом, разноцветными хэллоуинскими огнями и всякими ползучими тварями. А лес злодеев - самый лучший из всех. В начале пути вывешена карта, на которой указаны различные миры фильмов, но все они - мрачные подземелья вымышленных миров. Логово морской ведьмы, логово злой колдуньи. И в каждом - сами злодейки. Будущие голливудские актрисы, стремящиеся, изливающие душу в своих монологах перед детьми и родителями, желающие, надеющиеся, молящиеся о телефонном звонке после очередного прослушивания. Телефонный звонок. Не за горами, всегда рядом. Отдавая все силы. Возможно, сегодня вечером по парку будет прогуливаться директор. Возможно, кто-то из них наконец-то будет обнаружен.

Я останавливаюсь у одного из киосков с едой, чтобы съесть отравленное яблоко и побродить среди злодеев и детей. Я проверяю время и дрожу от предвкушения того, что ждет меня впереди. Среди деревьев раздается шепот, над головой летают летучие мыши, всех нас окружает призрачная хоровая музыка, мерцают канделябры. И точно в назначенное время среди деревьев и дыма я замечаю двух влюбленных, которых так ждала.

Лиз в костюме ведьмы с оранжевыми и фиолетовыми блестящими мышиными ушками и оранжево-фиолетовыми полосатыми носками. Андрэ одет так же, как и всегда, но его уши заменены на такие же, как у Лиз. Они улыбаются в восхищении, бродя по тропинке в лесу с привидениями. Я наблюдаю за ними, как они рассматривают актрис-злодеек, как открывают свои сумки для конфет. Как они протягивают друг другу руки, как переплетаются их пальцы. Когда Андрэ, наконец, набирается смелости и наклоняется для поцелуя. Я пробираюсь сквозь тени деревьев. Их тела так неуверенно прижимаются друг к другу, что я думаю, не первое ли это их объятие. А может быть, они влюблены. Возможно, эти отношения так же реальны и волшебны, как и парк, окутывающий нас. Возможно, каждый их поцелуй так волнителен, так нежен и чист.

Андрэ покупает Лиз светящийся попкорн, и они делят тыквенное пирожное чурро, каждый откусывает кусочек и улыбается словам, которые произносит другой. Лиз краснеет. Андрэ проводит большим пальцем по ее рту, чтобы очистить его от сахара. Я откусываю еще один кусочек от своего яблока.

Маленькая девочка дергает меня за юбку, и я наклоняюсь к ней.

- Боже, какая милая русалочка из тебя получилась! - говорю я.

Она смущенно улыбается и зарывается лицом в ногу матери, а потом снова поворачивается ко мне.

- А знаешь ли ты, - говорю я, и девочка наклоняется ближе, чтобы послушать, - что в настоящей истории о русалочке она убивает принца? Она бьет его ножом снова и снова, пока вся его кровь, мозги и кишки не оказываются вне его тела. По всей земле и по ней. Потому что морская ведьма не собиралась допустить их счастья. Они были обречены с самого начала. Как и большинство людей в этом мире.

Я смотрю на нее и заправляю ее волосы за ухо.

Ее крик раздается только тогда, когда я уже ухожу.

Я бросаю яблоко за спину, и мой взгляд задерживается на человеке, стоящем в очереди за конфетами, - взрослой женщине, которую я никогда не думала, что увижу перед собой в реальной жизни.

Я останавливаюсь, застыв на месте от столкновения миров.

Я оказываюсь лицом к лицу со Сьюзен, мать ее, Паркер.

- Нет. Ни за что, - говорю я вслух.

На ней бейсбольная кепка YETI, низко надвинутая на лицо, чтобы скрыть его, даже здесь, ночью, но я знаю это лицо. Я знаю эту одежду. Я подхожу к ней, медленно, как принцесса.

Она поднимает голову и улыбается мне.

- О, привет, - говорит она, - я думала, что сегодня здесь только злодеи!

Мой взгляд пробегает по ее лицу. Морщин стало больше, чем раньше. Темные круги, но она улыбается. Она грустная, да. Немного сбитая с толку. Но ее плечи откинуты назад, и даже в низко надвинутой кепке ее голова держится высоко. Сьюзeн Паркер не сломлена. Я не разрушила ее. Сьюзен Паркер, которую, как я была уверена, я ввергла в темное непреодолимое одиночество отчаяния, в тот настоящий ужас, когда у человека ничего и никого не остается. Самое страшное, что человек может сделать с другим, хуже даже, чем убийство. Я думала, что, возможно, она покончит со всем этим, или, что еще хуже, ей придется смириться с этим, найти какой-нибудь способ выжить в одиночестве. Я была уверена, что сделала это с ней. Я была уверена.

Она стоит передо мной, и с ней все в порядке.

- Ну, я просто не хотела пропустить веселье, - говорю я, мой голос застревает на словах, пока я пытаюсь синтезировать эту информацию.

- Смотрите, дети, смотрите, кто здесь! - говорит она через плечо. Она оборачивается ко мне и шепчет: - Моей младшей больше всего нравится ваш фильм. Она будет в восторге.

И не успеваю я оглянуться, как они все появляются. Кейли, Карлей, Чейзен, Брантли и Бун. В разных костюмах персонажей, даже старшие. Все они здесь, со своей матерью. А за ней следует ее муж, Джоэл. Он обходит их выводок опьяненных конфетами отпрысков и обхватывает Сьюзeн за талию, наклоняясь для поцелуя.

Сьюзeн Паркер, чью жизнь я должна была разрушить, которую, как мне казалось, я раздавила, полностью уничтожила, не была разрушена. Святоша Сьюзен Паркер, отмененная сторонница ККК... счастлива. Возможно, потрепанная жизнью, но в порядке. Не одинока. Она здесь, с этими детьми и мужем, которые, несмотря на то, что я с ней сделала, поддерживают ее. Я потерпела неудачу. Я не погубила ее. У нее есть семья. У нее есть люди, которые ее любят. Даже сейчас.

А я...

- Ну, это благословение Иисуса, если я когда-либо видел такое, - говорит Джоэл. - Брантли, иди и обними ее, - a мне он говорит: - Ты не поверишь, наша дочь хотела видеть тебя сегодня вечером, и когда мы сказали ей, что это только злодеи, она разрыдалась.

Маленькая девочка, действительно опухшая от слез, бросается всем телом на меня и душит меня в липких объятиях, отчаянно прижимаясь лицом к моему бедру.

- Я же говорил, что будет знак. Это знак или не знак! - говорит Джоэл Сьюзен, целуя ее в щеку.

Сьюзeн позволяет себе улыбнуться и говорит мне:

- Мы только что переехали сюда. Новый старт и все такое, - она смотрит на Джоэла и сжимает его руку. Между ними промелькнуло несказанное послание, что-то вроде прощения. Мой желудок вздрагивает. Она снова поворачивается ко мне со слезами на глазах. - Спасибо, возможно, это лучший Хэллоуин в жизни Брантли.

Возможно, они говорят мне больше, а возможно, и нет. Я больше не воспринимаю ни слов, ни смысла. Сьюзeн Паркер стоит передо мной, улыбается, живет своей жизнью. Не разрушенной.

Не брошенная.

Не одинокая.

Просто... счастливая.

В конце концов, я возвращаюсь к себе. Семья Сьюзен ушла, а у меня остались только размазанные остатки сопливых объятий ребенка и пустота и жуткая боль. Я думаю, не привиделось ли мне все это, но тут же ощущаю на своем платье грязь и тепло ребенка, тошнотворно задерживающееся на моей коже. Я потеряла контроль над своим разумом, над своим планом.

Я проверяю время и ругаюсь. Я оглядываюсь по сторонам в поисках Лиз и Андрэ, но их нигде не видно. Я бегу к служебному помещению, а в голове со всех сторон мелькают лица детей Сьюзeн. Сьюзeн и Джоэл, влюбленные как никогда.

Я добегаю до выхода для сотрудников и останавливаюсь, оборачиваясь назад к парку и всему его гротескному и чудесному волшебству, и отгоняю от себя образы Сьюзeн и ее семьи.

В последний раз я позволяю себе, заставляю себя принять красоту этого места. Кричащие дети, матери-алкоголички или изможденные матери, далекие или слишком увлеченные отцы. Чахлые двадцати-, тридцати- и сорокалетние, которые просто любят это место больше всего на свете. Они все крепче цепляются за мягкие и простые фантазии своего детства. Их тела разрушаются и увядают, а фантазии все равно остаются. Тыквы, магия Хэллоуина. Я ничего не могу с собой поделать. Я люблю этот парк. Люблю каждый липкий пластиковый дюйм. Возможно, мы с Лиз похожи больше, чем когда-либо признавались себе. Возможно, мы со Сьюзен похожи. От обеих мыслей мне становится плохо. Я закрываю глаза и качаю головой. Открыв их, я в последний раз оглядываю свои владения.

Это мое бывшее королевство.

Которое у меня отняли.

Я не готова уйти, не готова оставить его, но таков поворот моей жизни. И мне нужно многое успеть сделать до того, как закончится эта ночь. У нас впереди много работы, и меня охватывает новая ярость. Большая ярость, чем я чувствовала уже давно.

И в этот раз я ничего не делаю, чтобы заглушить ее.

Над головой висит толстая и тяжелая луна, проливая белый свет на фонарные столбы автостоянки, и мне все-таки немного везет. Лиз и Андрэ стоят возле машины Лиз, но она никак не может вставить ключи в замок. Возможно, потому, что это брелок, который она пытается как-то вставить, а они оба, похоже, об этом забыли. Андрэ покачивается на ногах.

- Привет, - говорю я.

Они не сразу понимают мои слова, но Лиз поднимает голову и смотрит на меня с прищуром.

- Что ты здесь делаешь? - говорит она, даже немного невнятно. - Тебя уволили.

- Я знаю, - говорю я, прислонившись к своей машине, припаркованной рядом с ее, между нами одно пространство. - Разве это не безумие?

Андрэ берет у нее брелок и пытается каким-то образом засунуть его в дверь машины.

- Зачем ты его надела? - говорит Лиз.

- Аx это? - говорю я. - Я взяла его в качестве прощального подарка. Мне очень идет, правда?

- Но ты не Золушка, - говорит Лиз и качает головой.

- Нет, - говорю я. - Нет, я не Золушка, - я скрещиваю руки перед грудью и через минуту говорю: - Ну, вам двоим спокойной ночи!

Я отпираю свою машину.

Я уже проскальзываю внутрь, когда Лиз говорит:

- Я неважно себя чувствую, - а Андрэ ворчит в ответ.

- О... Вам двоим нужна помощь?

Андрэ поворачивается ко мне, и по его губам течет слюна. Он напряженно моргает. Его мышиные ушки кривятся.

- Почему бы мне не отвезти вас домой?

Андрэ и Лиз сутулятся на заднем сиденье "Mустанга", когда мы разгоняемся по шоссе. Когда я уворачиваюсь от машин, их тела сотрясаются от каждого движения. Возможно, я виляю и петляю больше, чем нужно. Возможно, я еду чуть-чуть слишком быстро. Поворачиваю слишком резко.

- Очень жаль, что вы плохо себя чувствуете, - говорю я. - Ты не так уж часто болеешь, Лиз, и Андрэ, похоже, достаточно вынослив.

Лиз что-то бормочет.

Я задыхаюсь.

- Подождите... О, нет! Вы случайно не ели сегодня пончики в комнате отдыха?

Лиз нахмурила брови.

- Я имею в виду... Я очень надеюсь, что нет, - говорю я. - Потому что у меня просто ужасное чувство, что в этих пончиках была большая доза "Диазепама". Tак много... "Диазепама". О, ты не знаешь об этом? Я думала, ты разбираешься в наркотиках, Лиз. Ну, это бензонал, похожий на "Pогипнол", но он совершенно легален по рецепту и широко используется в паллиативной медицине. Разве это не... здорово?

Лиз что-то булькает, и слюна Андрэ скапливается у нее на коленях.

Я включаю радио.

- Ты знаешь эту песню, Лиз? Нет, полагаю, что нет. Насколько мне известно, она не входит в канон парка, хотя я могу и ошибаться. Может быть, мы могли бы подать петицию? - я подмигиваю ей через зеркало заднего вида. - Леон Пейн[22], "Слепой балладник" - так его называли, написал эту песню, скорее всего, имея в виду Эдди Ноака[23], который должен был ее исполнить, что Ноак и сделал, в конце шестидесятых. Знаешь, эти кантри-парни. Йуу-хууу! Говорят, что Пейна вдохновил разговор между его отцом и другом о серийных убийцах, но я предпочитаю верить, что он просто написал ее о себе. Божественное вдохновение, можно сказать. Версия Эдди Ноака - самая известная, но эта версия - единственная.

Я вздыхаю, желая провести руками по певцу, услышать его голос прямо у своего уха, внутри своих костей.

- Джек Киттел - так его зовут, - говорю я. - О нем почти ничего не известно, и, насколько я знаю, он больше ничего не записывал. Но он записал эту песню, единственную песню, в 1973 году в Маскегоне, штат Мичиган. Tы слышалa о Маскегоне? Раньше не слышала. То, как он использует свой голос, то, как он чувствует ноты и текст, накладывая их на эту витиеватую, мечтательную, лилейную стальную струну, - я дрожу. - Это действительно меня заводит. Заводит меня. Понимаешь, Лиз? Да, понимаешь.

Андрэ бормочет, пытается сесть и снова падает.

- О, ты знаешь эту песню, Андрэ? Я подумала, что ты, возможно, немного круче, чем ты думаешь. Знаешь что, я думаю, мы должны спеть под нее. Что скажешь? Разве это не весело?

Голова Лиз откидывается на стекло и ударяется о него с глухим стуком. Я прибавляю громкость и пою:

- Ты думаешь, я псих, да, мама?

Я только что убил щенка Джонни!

Ты думаешь, я псих, да, мама?

Тебе лучше позволить им запереть меня!

Слюни Андрэ стекают по его шее и попадают на промежность.