Мулан. Герой из рода цветов

Глава 39 С корявой глыбой на борту

Едва они уравновесили странную глыбу на корме их судёнышка, как оно тут же заскользило по течению. С берега до Мулан донеслось прощальное ржание Чёрного Вихря, и она успела увидеть, как конь оборачивается и шагает прочь, быстро удаляясь от неё и превращаясь в маленькую точку. Лю Тин-Пинь тем временем наладил парус, развернув рулон пурпурного шёлка, который подозрительно напоминал ленту на рукоятке меча, и присоединился к Мулан на корме.

Они плыли на маленькой деревянной плоскодонке с одним-единственным парусом и небольшим тряпичным шатром. Однако несмотря на весьма скромные размеры и непритязательную конструкцию, лодка приятно радовала глаз тёплым блеском полированного дерева и ярким багрянцем червонно-красного паруса. И тем не менее Мулан обуревали большие сомнения по поводу всей этой затеи с путешествием по воде. Видимо, это отразилось на её лице, потому что, внимательно к ней присмотревшись, Лю Тин-Пинь улыбнулся и проговорил ободряюще:

– Ты не волнуйся. Судно наше небольшое, зато увидишь – по всем волнам пройдёт.

– Вне всякого сомнения, – сухо заметил Кролик, – по крайней мере, до тех пор, пока какой-нибудь твой старый знакомый, скажем так, из местных, не решит напомнить о себе.

– На этот счёт не беспокойся, – ответствовал Лю Тин-Пинь. – Нам покамест по гостям ходить некогда, – добавил он и подмигнул Мулан.

Мулан не очень-то поняла, с чего он ей подмигнул, да и весь их короткий разговор остался ей в целом неясен, но насчёт судна Лю Тин-Пинь был прав. Перебравшись вперёд и заглянув за бортик, она увидела, что лодка действительно рассекает волны легко и проворно, ничуть не хуже настоящего многомачтового корабля, и заострённая пика на носу, уверенно задранная кверху, при каждом новом качке смело протыкает голубое небо.

– А скажи-ка, Мулан, – обратился к ней Лю Тин-Пинь, вынимая из-за пояса тыквенный сосуд и указывая подбородком на каменную глыбу, – почему ты выбрала именно её?

Девочка пожала плечами.

– Не знаю, – ответила она. – Наверно, из-за необычной формы.

– Ты знаешь, горожане эту глыбу не жаловали, – сообщил Лю Тин-Пинь. – Считали, что она приносит несчастье.

– Вот как? – нахмурилась Мулан и недовольно покосилась на корму. Может, и не стоило брать именно её. Однако Лю Тин-Пиня, судя по безмятежному выражению лица, это не особенно беспокоило. Мулан обратилась к Кролику, который расположился рядом с другом:

– А ты что думаешь? – коротко спросила она.

Кролик с неловким видом заёрзал, и Лю Тин-Пинь, улыбнувшись, ответил за него:

– Бессмертные не любят делиться своими знаниями. Ещё бы – кому захочется признать, что знания эти и так неполны, а вдобавок и мир постоянно меняется.

– Но обычно Кролик мне многое рассказывает, – возразила Мулан. – Я столько преданий от него узнала – он может поведать обо всём на свете.

– Он? – брови Лю Тин-Пиня поползли вверх, и с несколько насмешливым видом он обернулся к Кролику. – Это что ж, на сей раз мужчина?

– Впервые она встретила меня в обличье мужчины, целителя, – ответил Кролик, – так что я решил так это и оставить.

– Что-о? – встряла Мулан. – Кролик – не мужского пола?

– Мужского, мужского, – успокоил её Лю Тин-Пинь, – просто не всегда. Кролик может принять на себя любой образ, от благородного целителя до старухи-крестьянки.

– Больше не могу, – мрачно заметил Кролик.

Заметно посерьёзнев, Лю Тин-Пинь кивнул.

– Скоро опять сможешь, – проговорил он и отхлебнул из своего сосуда. – Крепись, Туци. Новолуние уже совсем скоро.

– Совсем скоро? – подскочила Мулан, разом напрягшись. Долгие дни однообразных переходов усыпили её бдительность, и внезапный ужас напал заново. – Сколько до него осталось?

– Новолуние наступит на следующей неделе. Мы поспеваем ровно ко времени, – заявил Лю Тин-Пинь уверенным тоном – своим обычным тоном, как вдруг поняла Мулан. Над его головой торчал край юлоу – большого весла, что длинной дугой опускалось в реку за самой кормой. Лю Тин-Пинь протянул руку и похлопал по вытянутой рукоятке. – Точней, поспеем, если вот с этой штукой в дороге ничего не случится, – добавил он, снова подмигнув девочке.

– А её ты тоже заколдовал? – спросила Мулан и перегнулась через край кормы поглядеть на весло повнимательнее. На вид юлоу было вполне обычным, правда, на лодке Мулан плавала впервые, так что рассудить как следует она не могла.

– Как только мог, – развёл руками Лю Тин-Пинь. – Всё-таки мои способности ещё довольно ограничены. Но думаю, сойдёт.

– Это если никто не будет нам мешать, – угрюмо вставил Кролик. – А ты не забывай про Белую лису.

– Эка невидаль, – Лю Тин-Пинь небрежно взмахнул рукой, словно отмахивался от Белой лисы. – С ней мы тоже в силах справиться. Вдвоём мы с тобой ничуть не хуже, чем один полноценный Бессмертный, а наша Мулан – это си ль...

– Как ты там говорил? Насчёт того, что Бессмертные не любят делиться своими знаниями? – вдруг громко перебил Кролик, пристально смотря ему в глаза. Лю Тин-Пинь встретил его взгляд, конфузливо улыбнулся и отхлебнул из своего сосуда. Мулан уставилась на них обоих.

– О чем это вы? – спросила она наконец, потому что добровольно давать разъяснения никто из них явно не собирался.

– А, да так, ни о чём, – ответил Лю Тин-Пинь и протянул ей тыквенный сосуд. – Не хочешь глотнуть?

– Теперь ты предлагаешь ей вино? – запротестовал Кролик. – Ты намеренно стараешься её испортить?

Лю Тин-Пинь взорвался хохотом, запрокинув голову назад.

– Да это просто чай! – выдавил он, задыхаясь от смеха. – Вино моей тыквочке пока нельзя делать.

Он передал сосуд Мулан. Стоило поднести его ко рту, и тонкий аромат чая наполнил ноздри. Не в силах оторваться, девочка сделала глоток тёплой жидкости, наслаждаясь благоуханием и изысканным вкусом, и только затем уточнила:

– А почему ей нельзя делать вино?

Лю Тин-Пинь забрал у неё тыкву и передал Кролику, который тоже отпил – правда, сначала ему пришлось порядком повозиться, чтобы найти способ наклонить сосуд должным образом.

– Ну, это часть моего наказания, – пояснил Лю Тин-Пинь, не без улыбки наблюдая за мучениями Кролика.

– Наказания? – переспросила Мулан. – А за что ты был наказан?

Кролик опустил сосуд и посмотрел на Лю Тин-Пиня, чьё лицо как-то разом посерело.

– Ты что, не говорил ей ничего? – спросил он у Кролика.

– Не мне рассказывать эту историю, – отозвался тот.

Над лодкой промчался лёгкий ветерок, и когда он пролетел над кормой, от каменной глыбы послышался еле заметный свист.

– Если не хочешь, можешь не рассказывать, – сказала Мулан, чувствуя себя неловко. – Не стоит.

– Нет-нет, это никакая не тайна, – возразил Лю Тин-Пинь. Забрав тыкву у Кролика, он отпил ещё немного – но на сей раз поморщился, и, опустив глаза на бутыль, покачал головой. Потом обратил задумчивый взор за борт и медленно произнёс: – К тому же у нас есть пока время.

Когда-то я был влюблён в смертную. Её звали Златоглавый Пион, и хотя красотой она действительно ничуть не уступала цветку жёлтого пиона, но то, что поистине завораживало меня в ней, было сияние её прекрасных глаз. Когда её лицо озаряла улыбка, мне казалось, что вся чистота, вся надежда мира светятся в её глазах, и я не мог отвести от неё взгляд.

Мы оба знали, что нам не стоит быть вместе, но только я знал, что мы нарушаем запрет. Однако и это не могло меня остановить. Лишь однажды увидев её, я пропал навеки, и своим падением необратимо нарушил строгий моральный устав Восьми Великих Бессмертных.

Мы тайно поженились, и с помощью сил волшебства, доступных тогда мне, я скрывал нашу связь ото всех, кто мог бы о ней догадаться. Но жить так вечно мы не могли. Мои бесконечные россказни, якобы я посещаю кого-то или отлучаюсь по делам, наконец перестали звучать убедительно, и семь моих Бессмертных товарищей заподозрили неладное. Однако истинным началом конца стало то несчастное озеро.

Вокруг нашего дома, где жили мы с моей любимой, я с помощью чар сотворил озеро. Ах, что за чудесный был вид: прямо под окнами плещутся изумрудные воды, а под прозрачной рябью проворно мелькают стайки золотых рыбок. Но не ради красоты создал я это озеро. Я окружил наш дом его водами, чтобы никто не мог проникнуть к нам. Наивно – и, конечно, напрасно – понадеялся я тогда, что смогу сберечь Златоглавый Пион, точно ценный клад, спрятав от всего мира в домике на острове, куда добраться способен один я.

Однако от ока Бессмертных не может ускользнуть внезапное появление новых вод, к тому же столь обширных и необычных видом. В конце концов, когда я снова был в одной из своих подозрительных отлучек, мои семеро товарищей решили меня разыскать. Взлетев высоко над землёй, они увидели озеро – такое, какого раньше никогда не видели и которое словно возникло из ниоткуда. В одночасье понеслись они к его водам, и довольно скоро мой обман был раскрыт.

Семеро Великих Бессмертных пришли в страшную ярость, но меня куда больше огорчило то разочарование, которое проступило тогда на их лицах. Суд их был жесток и короток. Они окружили меня, объединяя силу своих мощных талисманов, в меня ударила молния, схватила моё тело, точно тюк, и взметнула в воздух. Боль пронзила мои члены. Я был лишён многих своих волшебных способностей, мне назначили наказание во искупление проступка и запретили видеться с моей женой, а также вмешиваться в её жизнь до конца её дней.

Запрет видеться был невыносим для меня, однако я подчинился. И это было к лучшему. Ибо воистину у меня не было никакого права и ранее вмешиваться в ход её смертной жизни, тогда как я вырвал её из мира живых и обращался с ней как с цветком или домашним любимцем. Пион была женщиной со своими стремлениями и своей судьбой – судьбой, которую я нарушил, потакая собственным прихотям.

Это я понял со временем, когда до меня стали доноситься отголоски того, что происходило в её жизни после меня. Она родила нашего ребёнка, девочку, но из-за общего неприятия, каким был окружён наш брак, дочь стала позором для неё. Вскоре после её рождения Семеро Бессмертных позволили Пион перебраться в другой город и взять себе новое имя. Они также расторгли наш брак, как только ребёнок появился на свет, и она смогла снова выйти замуж, завести другую семью и начать жизнь с чистого листа. Однако самый вид старшей дочери был ей с тех пор неприятен. Ребёнок был для неё постоянным напоминанием о той неудаче, что постигла её со мной, о том бесчестье, что принесли ей наши отношения. Отныне дочь несла все тягости материнской злобы и отвращения. На неё обратился гнев несчастной Пион, который по праву заслуживал один я.

И в этом состоял самый глубокий мой проступок. Ибо мои действия привели к тому, что мать возненавидела своё ни в чём не повинное дитя, и пусть мне будет за это стыдно во веки веков. Ведь и по завершении своего искупления, и, наверно, уже никогда не смогу я восполнить рану в сердце своей дочери, отвергнутой настолько, чтобы печально прославиться под прозвищем Нежеланная дочь.