28 октября я испытал большую радость — ко мне пришел представитель Международного Красного Креста. Его сопровождали офицер, сержант и два солдата.
Это был швейцарский гражданин. Его провели к Марафонским воротам, где я находился, и в присутствии военных мы поговорили несколько минут через решетку.
— Вы журналист?
— Да. Вернее, был им. Теперь я «военнопленный».
— Вы работали в газете «Эль Сигло»?
— Да.
— Вы знаете, что ваша газета больше не выходит?
— Да. Но будет выходить.
— Надеюсь.
— Спасибо.
— У меня для вас письмо, — и, улыбаясь, он передал мне листок бумаги.
Когда я взглянул на почерк, сердце мое дрогнуло — письмо было от жены! Это была первая весточка от нее и от дочерей.
Прощаясь, швейцарец сказал:
— Послезавтра я вернусь за ответом. Но имейте в виду, что военные прочтут ваше письмо, прежде чем оно попадет к адресату.
Записка от Илии была короткой, очень короткой. Я никогда не забуду этих строк: «Очень обеспокоены твоим положением. Все мы гордимся тобой. У нас никаких осложнений не возникало. Мы любим тебя все больше и больше. Целуем, обнимаем. И.».
Больше ничего. Однако эти короткие фразы означали многое. Особенно меня обрадовало то, что слова «все мы» были подчеркнуты. Речь шла не только о чувствах жены и дочерей; это означало, что моим товарищам известно о том, как я держался перед палачами, и что друзья гордятся мною. Строчка же «никаких осложнений у нас не возникало» совсем успокоила меня, — значит, жена и дочери не были арестованы, не испытали на себе зверского обращения пиночетовской солдатни.
Ночью я спал мертвым сном. Вероятность новых пыток меня нисколько не волновала. Я был совершенно спокоен.
Но новых пыток уже не было, как не было и новых допросов на велодроме.