В тот же день раненых заключенных отвели в тюремный госпиталь. Некоторых госпитализировали немедленно. Меня, как и других, тщательно обследовали. Зашили разрыв на левой стороне мошонки. Выяснилось, что у меня сломано семь ребер, вдавлена грудина в нижней части, смещены второй шейный и пятый поясничный позвонки, а также копчик, вывихнуты правое плечо, лопатка, локоть и бедро, наблюдаются гематомы на спине, животе и в области крестца, кровотечение из правого уха и внутрикишечное, затяжная гематурия плюс общее истощение — в сентябре я весил 98 килограммов, а теперь только 67, и это при росте 183 сантиметра.
Начальник госпиталя полагал, что при таких повреждениях меня необходимо перевести в лечебное заведение с клиническим оборудованием. К счастью, мне предоставили возможность выбрать из трех вариантов: продолжать лечение в тюрьме или быть переведенным в госпиталь карабинеров или военный госпиталь.
Без колебаний я выбрал первое — лучше рискнуть остаться без достаточного медицинского внимания (риск, кстати, не оправдался), чем наверняка превратиться в жертву мясников из военных госпиталей.
Другие товарищи находились в еще худшем, чем я, положении: одни были ранены автоматной очередью, у других пули застряли в костях и т. п.
Благодаря медицинскому персоналу мы в сравнительно короткий срок смогли подлечиться.
Режим в «Пенитенсиарии» был строгий. В 7.30 нас выпускали из камер, а в 17.30 запирали снова. Жара в помещениях стояла адская. В разгар лета маленькая кирпичная каморка напоминала котел. Мы вынуждены были раздеваться почти догола, но в длиннейшие часы пребывания под замком это помогало мало. Положение становилось особенно тяжким в те ночи, когда всех нас донимало расстройство желудка, что случалось часто, а выйти из запертых камер мы не могли…
Дни тянулись однообразно: открывают двери камер, перекличка, приводим себя в порядок, прибираем камеры и «улицу», дежурные разносят завтрак, затем обед, и в 17.30 снова под замок. В двадцать часов или в 20.30 внутренняя охрана иногда открывала камеры на 10 минут, чтобы заключенные могли справить нужду…
Однообразие нарушается лишь появлением фельдшера, разносящего утром лекарство для тех, кому оно прописано.