Нас не поставить на колени. Свидетельства узника чилийской хунты

«Психологическая война»

В первые дни пребывания в «Пенитенсиарии» тюремные власти разрешили сотрудникам службы социального обеспечения посетить нас. От них мы получили известия о своих семьях. Но вскоре все это было запрещено военными властями. Назначенная так называемым «национальным секретариатом по делам задержанных» группа армейских офицеров объявила, что, поскольку мы «военнопленные», на нас не распространяются привилегии, установленные для уголовных заключенных, и что все наши дела должны решаться в военных инстанциях, так как тюремная администрация приняла нас не как обычных заключенных, а только «под охрану».

Под давлением министерства обороны и в особенности военного судьи Сантьяго в тюрьму были введены военные патрули. Предлог — усилить охрану тюрьмы и исключить возможность побега. В действительности же начинался новый этап «психологической войны» против «военнопленных». По ночам с галереи, огибавшей овальную часть тюрьмы, солдаты стреляли из пулеметов по «улицам» и галереям, на которых были расположены наши камеры.

«Пенитенсиария» была раньше тюрьмой спокойной. Уголовные преступники либо работали на тюремных предприятиях (типография, мебельная мастерская, пекарня), либо в камерах — сапожничали, делали гитары, настольные лампы, бусы, кольца, пояса, щетки и т. п. Ночью обычно бывало тихо. Пулеметный огонь, который открывали солдаты по ночам, чтобы устрашить «военнопленных», волновал в основном уголовных преступников. И они не обрели спокойствия до тех пор, пока военные не покинули тюрьму.

Однажды нас посетил Арансибия (генеральный директор тюрем), отставной полковник корпуса карабинеров, заменивший на этом посту убитого коммуниста Литре Кирогу. Он вошел на 2-ю «улицу» подпрыгивая, как входит на ринг боксер-любитель. Спросил, нет ли у нас жалоб на тюремную администрацию. Мы ответили отрицательно, но заявили, что имеем претензии к военному персоналу и к военному суду, которые содержат нас в изоляции и не разбирают наших дел. Арансибия заявил, что мы должны ждать и быть счастливы тем, что «военные избавили нас от опасности быть убитыми коммунистами». Единственное, чего мы добились от этого идиота, было разрешение иметь керосинки и кастрюли для приготовления пищи.

В конце ноября прибыла новая партия «военнопленных». Это были те, кого после окончательной эвакуации Национального стадиона перевели на некоторое время на Стадион Чили. Для них отвели дополнительно 8-ю «улицу» и 6-ю галерею. Обитателям «улиц» запрещалось общаться между собой; решетчатые двери на входах в «улицы» и галереи были обиты листами оцинкованного железа.

В те же дни начали вызывать первых «военнопленных» на допрос в прокуратуры корпуса карабинеров, армии и ВВС. В процессе допросов многим разрешили свидания с близкими и адвокатами.

Небольшая часть «военнопленных» осталась в распоряжении прокуратуры ВВС. Дела же подавляющего большинства подлежали разбору во втором военном трибунале Сантьяго, которому, поскольку нас было много, подчинили дополнительно 16 прокуратур.

Так как некоторым «пленным» были разрешены свидания, администрация тюрьмы оказалась в затруднении: их нельзя было содержать вместе с теми, кто подлежал изоляции. Поэтому последним были отведены 2, 8 и 10-я «улицы».

Случалось, что после допроса в прокуратуре некоторых отпускали на свободу. Об этом узнавала вся тюрьма, и остающиеся добрыми напутствиями и песнями провожали освобожденных.