Нас не поставить на колени. Свидетельства узника чилийской хунты

— Не волнуйтесь, сеньора. Сотрудники военной разведки хотят побеседовать с этим сеньором. Речь идет о простой формальности. Ему ничего не грозит. Через несколько часов он вернется.

Сказав это, офицер, командовавший вооруженным до зубов патрулем, который ворвался в начале октября в квартиру, где я скрывался после фашистского переворота 11 сентября 1973 года, простился с хозяйкой дома. Было 3 часа ночи. А тем временем два унтер-офицера вывели меня на улицу и втолкнули в армейскую машину, где в ожидании завершения операции сидели восемь солдат.

Офицер отказался сообщить хозяевам дома, куда меня повезут. Я тоже пребывал в полном неведении до тех пор, пока мы не подъехали к казармам полка «Буин».

Открылись ворота, джип въехал во двор и затормозил у караульного помещения. Меня вывели из машины, и… началась совсем другая музыка.

— Как тебя зовут, сволочь? — заорал капрал с опухшей физиономией.

— Мы тебя расстреляем, продажный коммунист! — рявкнул какой-то безусый лейтенантик, стоявший чуть поодаль.

— Хотели прикончить нас, предатели? Сволочи! — выкрикивали наперебой солдаты.

Появившийся офицер навел порядок.

— Дежурный капрал, проводите арестованного в мой кабинет, — приказал он.

Меня сопровождали двое солдат с автоматами, не спускавшие глаз со своего безоружного пленника в наручниках. В кабинете офицера состоялся первый допрос — несложный, касавшийся в основном анкетных данных: имя, фамилия, род занятий и т. п. По окончании этой военно-полицейской процедуры лейтенант, который присутствовал на допросе, но не принимал в нем участия, открыл дверь кабинета и крикнул:

— Капрал, выстройте «почетный караул» для встречи арестованного!

О каком «почетном карауле» может идти речь? Я подумал, что меня тут же расстреляют. Однако ошибся.

Во дворе, у входа в казарму, в две шеренги выстроилось человек 20–30 солдат.

«Почести» состояли в том, что арестованный должен был пройти по коридору, образованному шеренгами солдат, а те со всего маху били его ногами и прикладами. Очнулся я в одиночной камере — весь в кровоподтеках, тело ломило от боли. Двое солдат отвели меня в туалет, чтобы я умылся и принял более сносный вид.

Около полудня меня допрашивал какой-то штатский, задававший мне примерно те же вопросы, что и первый следователь. А спустя каких-нибудь три часа меня повели на новый допрос — на этот раз к капитану из управления военной разведки (так, по крайней мере, он мне представился).

Около пяти часов дня за мной пришел младший лейтенант в сопровождении четырех солдат.

Молодой офицер держал в руках папку, по всей вероятности мое «дело». Он приказал надеть на меня наручники и, разглядывая мое удостоверение личности, сказал:

— Сеньор, лично я ничего против вас не имею. Но мне приказано доставить вас к месту назначения живым или мертвым. Мертвым мне доставить вас легче. Поэтому советую вам не делать лишних движений, так как солдаты получили приказ открывать огонь без предупреждения. Они пристрелят вас, как только вы попытаетесь приподнять голову.

После столь «обнадеживающего» напутствия меня швырнули лицом вниз в кузов пикапа небесно-голубого цвета марки «форд». Четверо солдат уселись вдоль боковых бортов, поставив свои ноги мне на шею и на икры ног. Дула их винтовок щекотали мой затылок. Казалось, меня нарочно хотят заставить пошевелиться. Но я твердо решил сделать все от меня зависящее, чтобы не дать расправиться со мной под предлогом «попытки к бегству».