Не по сценарию

Глава 20. Артур. Премьера

Решенье принято, и я не пожалею.

Она — моя судьба, я буду с нею.

Пьеса «Заблуждения»

Он наступил, тот самый день, которого я ждал и в то же время опасался. Сегодня свершится моя судьба, и дороги назад нет. Все, что смог, я сделал, и дальнейшее полностью в руках судьбы. Я больше ни на что не могу повлиять.

Я был доволен игрой Элли, и теперь побег Жанны казался даже подарком судьбы, ведь не устрой она этот перфоманс, я бы не встретил Элли.

О наших с ней отношениях я, кстати, до сих пор старался не задумываться, не анализировать. Нам просто хорошо вместе, она меня устраивает, дарит те самые ощущения, в которых я нуждался, и, что самое главное, ничего не требовала взамен. Нет, я давал сам все, что считал нужным дать, но она не просила ничего сверх этого. Казалось, ее тоже все устраивало, и потому наша связь казалась мне идеальной.

Пожалуй, впервые я почувствовал на себе настоящую человеческую заботу, и то, что она совмещалась со всем, что можно пожелать получить от женщины, делало ее просто незаменимой. Я старался не думать, что это может закончиться. Возможно, потому, что считал, будто сам решаю, когда прекратить нашу близость. Мне ведь не будет больно, если я сам приму решение о разрыве нашей связи. Я ведь делал это не раз. Так что может пойти не так в случае с Элли? Правильно, ничего. Так что я просто наслаждался тем, что получал от своей страстной и нежной любовницы.

В том, что Элли может сама захотеть расстаться, мне было даже думать смешно. Моя девочка смотрела на меня такими влюбленными и преданными глазами, что казалось, будто весь ее мир крутится только вокруг меня. Это самое правильное отношение, которое я только мог пожелать. И именно за него был благодарен и хотел отдавать, а не только брать. Моя милая, непритязательная Элли… как мало тебе нужно, чтобы твои глаза светились от счастья.

Я знал, что покорил ее. Она полностью принадлежала мне, и даже роль Катерины исполняла ровно так, как я того хотел. Элли стала идеальной для меня во всех планах, и единственное, за что я переживал, так это за волнение, которое можно научиться побеждать только с опытом, которого у моей маленькой актрисы пока не было. Здесь я рассчитывал на Влада. Он должен помочь, если что-то пойдет не так. Почему я ему доверял? Очень просто: я больше не ревновал Элли к нему, потому что Влад был глупо, по-идиотски влюблен в подругу Элли. Я провел с ним задушевный разговор, и тогда он вроде признал, что женщины не стоят тех страданий, которые мы, мужчины, несем из-за своей сердечной привязанности. Он меня услышал, позволил себе сутки кутежа, а после пришел в норму. Я знал, что с ним творится. Он ожесточился, заковал свое сердце в броню, и теперь ему легче будет игнорировать болезненные притязания своей души.

За остальных актеров я не переживал. Все опытные, и роль каждого из них второстепенна.

И все равно я волновался перед премьерой, как подросток может волноваться перед своим первым свиданием. Чтобы хоть немного побороть этот мандраж, я попросил Элли поехать в театр раньше. Она тоже переживала, так что безропотно согласилась.

Я успел еще раз проверить все декорации и реквизит, провести ревизию в буфете и остальных помещениях, поговорить с охраной, когда подтянулись остальные мои актеры. Я поцеловал Элли и отпустил собираться, а сам, не в силах больше наблюдать суету, ушел в свой кабинет, чтобы подготовиться к своему бенефису. Мне предстояло встретить всех важных гостей, перекинуться с ними вежливыми словами и, не показывая всего нервного напряжения, пожелать приятного просмотра.

Очень скоро ко мне пришел Марат. Разве мог он оставить меня в этот час? Мой компаньон выглядел спокойным, но я знал, что он тоже переживает за успех премьеры. Марат заставил меня выпить рюмку коньяка, потом как-то очень по-отечески подтянул мне галстук, поправил пиджак и, пожелав удачи, открыл дверь из кабинета. В холле уже начала собираться публика.

Я прекрасно справился со своей ролью радушного хозяина, который переживает лишь за удобство гостей, но никак не за сам спектакль. И когда прозвенел второй звонок, откланялся перед последним важны гостем и отправился на балкон, где уже наедине с собой мог молиться всем богам или рвать на себе волосы от досады. Теперь никто из зрителей меня не увидит, кроме Марата, от которого мне нечего было скрывать. И отсюда я смогу наблюдать не только за сценой, но и за гостями.

Вот прозвучал третий звонок, свет в зале медленно погас, шум публики постепенно затих, вместе с набирающей силу музыкой. И занавес пополз вверх. А я с трепетом затаил дыхание, ожидая начала. Кажется, я не дышал до самого антракта, словно моя душа отделилась от тела и была на сцене, вместе с моими актерами. Мне казалось, я чувствую каждое сказанное слово, сам произношу эти слова за своих актеров, сам играю, а они лишь повторяют за мной. Я ощущал себя незримым дирижером, которого не видят зрители, но чувствуют все, кто находится на сцене.

Элли была великолепна. Мое сердце замирало в тех моментах, когда она раньше ошибалась, и неслось вскачь, стоило ей блестяще отыграть свою партию. Она была той Катериной, которую я придумал и воплотил на бумаге. Она же со всем своим трепетом и пылом перенесла этот образ на сцену. Моя прекрасная, несравненная, драгоценная ученица, которая усвоила все уроки, превозмогла свои страхи и сомнения, стала той, кого я хотел лицезреть на сцене.

Влад тоже прекрасно смотрелся в своей роли. Я каждый раз хвалил себя, что пригласил на роль Андрея именно его. Я понимал, каким его сейчас видит женская часть аудитории, и понимал, что он — тот самый идеал героя, чей характер мечется между мерзавцем и несчастным влюбленным. Я видел, как некоторые женщины уже достали платочки и деликатно промокали ими уголки глаз.

Из зала не доносилось ни единого шороха. Все зрители стали единым организмом: глазами, ушами и сердцем, которое билось в едином порыве. И это был именно тот эффект, которого я хотел добиться своей пьесой. И только звонок антракта немного расшевелил зрителей. Немного заторможено люди стали подниматься из кресел, но многие остались на своих местах. Я же выбежал со своего балкона и понесся в гримерку к Элли. Она должна была сейчас прийти туда.

Я не ошибся. Когда я без стука ворвался в маленькую комнатку, моя актриса сидела перед зеркалом и сжимала в кулачке подаренный мной вчера талисман. Ее щеки горели, в глазах читался восторженный блеск, так знакомый мне самому. Она вкусила зрительской любви, и теперь ее еще долго не отпустит это ощущение.

Я подхватил Элли с кресла и стал коротко, быстро целовать ее губы, шепча слова восхищения. Но я мог уделить моей девочке не больше пары минут, ведь меня снова ждали зрители, на тот раз в буфете, где дорогим гостям разливали бесплатное шампанское и подавали небольшие изысканные закуски. Перед тем, как явиться перед ними, мне пришлось взять себя в руки, что удалось мне с некоторым трудом. Впрочем, сейчас градус моего напряжения спал, да и гости чувствовали себя более раскованно, подогретые эмоциями и бесплатным шампанским. Каждый спрашивал у меня, чем же закончится спектакль, но я лишь загадочно улыбался и пообещал не раскрывать концовки.

Второй акт я провел уже более спокойно. Я больше не сомневался в том, что Элли справится, и с каждой минутой чувствовал приближение триумфа. Мне теперь казалось, что даже если на сцене произойдет что-то из ряда вон выходящее, это придаст лишь изюминку премьере. А за десять минут до финала я ушел со своего места и направился за кулисы, чтобы вместе с актерами выйти на сцену.

Пусть это было не совсем по правилам, но зрители хотели видеть автора, и я собирался предстать перед ними, чтобы разделить победу со своими актерами. В конце концов, это и мой триумф тоже.

За сценой я встретил всю свою труппу, кроме Влада. Он как раз дочитывал монолог Андрея, наполненный трагизмом. Я обнял и поздравил каждого актера, и особенно жарко прижал к себе Элли. Под бурный звук аплодисментов и финальные аккорды музыки, под которые должен был опуститься занавес, за кулисы выбежал Влад, довольный, как черт, и с воплями кинулся обнимать нас всех.

— Они рыдали! Половина зала в слезах! — с восторгом кричал Влад. — Данилевский, ты гений, я же говорил!

А я смеялся, не в силах ответить связно, только повторяя раз за разом, какие все молодцы. Я даже не замечал, что продолжаю обнимать Элли, а она даже не пытается от меня отстраниться. Это была победа, и я упивался каждой улыбкой своих актеров, которые сделали для меня этот праздник.

— Пойдемте на сцену, — потянул нас Влад. — Они требуют выхода.

И вот мы стоим перед полным залом, который аплодирует стоя, выкрикивает что-то ободряющее, и весь этот ликующий шум толпы словно возносит меня к самым облакам. И те слезы эмоций, вызванные моими героями, которые продолжали вытирать особо чувствительное зрительницы, казались мне лучшей наградой, самой высшей оценкой моих трудов.

Я не раз за свою жизнь принимал овации зрителей, но тогда я был актером, и благодарность касалась только меня и моей роли. Но сейчас я словно принимал похвалы за каждого своего актера. Более того, они возносили мою пьесу и мой театр, и это признание было в тысячи раз мощнее всего, что я испытывал раньше.

А после нас подхватил вихрь событий, уже лишних для меня, но столь необходимых публике. Меня, Элли и Влада фотографировали, поздравляли, задавали вопросы, несмотря на то, что я выделил отдельное время для общения с прессой.

К Элли, казалось, было больше всего внимания. Но она так нежно улыбалась, так мило отшивала самые беспардонные замечания, что я не переставал восхищаться ею. Она словно продолжала находиться в роли Катерины, будто знала, что именно этого я от нее и жду.

Немало досталось и Владу, но за него я не переживал. Он мужчина, сумеет отбиться от самых каверзных вопросов. Ну и, конечно, моя персона была на первом плане. Всем безумно хотелось узнать, сам ли я написал пьесу, кто вдохновил меня на ее написание и когда я соберусь жениться на этой загадочной музе. Я шутя отбивал назойливые атаки, ведь мне нечего было скрывать от всех этих акул.

Отдельной сенсацией стал мой обещанный секрет про Жанну. Я не стал сильно уничтожать сбежавшую стерву, слишком добрый был сейчас. Просто рассказал, что актрису пришлось заменить, потому что предыдущая предпочла замужество карьере. Но это еще больше повысило Элли в глазах публики, потому что они узнали, за какой срок новой актрисе удалось подготовиться.

Прием по окончании премьеры, казалось, длился вечно. Но вот холл стал пустеть, репортеры уехали, я прощался с последними гостями, когда ко мне подошел Александр Савельев. Представитель банка-спонсора весь вечер держался в стороне, наблюдая за происходящим вокруг. Только сейчас он решил подойти.

— Господин Данилевский, — произнес он, приподнимая бокал в приветственном жесте, — хочу вас поздравить с оглушительным успехом.

— Благодарю, — коротко кивнул я.

— Мы можем поговорить с вами наедине? У меня будет к вам интересное предложение.

— Надеюсь, оно не касается выплаты штрафов? — поддел я собеседника, припомнив ему наш последний разговор и его недоверие по отношению ко мне.

— Ну что вы, — наигранно возмутился Савельев. — Вы полностью исполнили все обязательства по контракту, так что я хотел бы предложить вам несколько расширить ваш успех.

— Ну что ж, пойдемте, — ответил я, сделав приглашающий жест в сторону своего кабинета. Перед уходом успел шепнуть Элли, чтобы переодевалась и ждала меня. Я хотел непременно поехать домой с ней. Моя малышка послушно кивнула, а я подозвал Марата, и втроем мы направились вверх по лестнице.

— Артур, ваш спектакль понравился зрителю, — начал Савельев, когда мы расположились в кабинете, и я разлил нам по бокалу давешнего коньяка. — Как вы смотрите на то, чтобы продать на постановку права еще нескольким театрам?

Мои брови взлетели вверх. Я не ожидал такого поворота событий.

— Вы хотите сказать, что у вас уже есть такой покупатель? — сразу поймал я суть предложения.

— Да, — кивнул Савельев. Он выглядел расслабленным, отпивая янтарную жидкость из своего бокала. — У нас есть контракты с некоторыми театрами, которые нуждаются в хорошем толчке, чтобы обрести нужную популярность. Они находятся не в Москве, так что здесь вы будете единственным, кто будет показывать эту постановку.

— Я правильно понимаю, что вы лично заинтересованы в популярности этих театров? — спросил я, не желая бродить вокруг да около.

— Верно. Они не смогли выполнить условия контрактов с нашим банком, и я в состоянии дать им второй шанс, чтобы они смогли реабилитироваться.

— То есть вы хотите отдать мою постановку театрам, которые находятся где-то на дне? — мне стало смешно от такого предложения.

— Не совсем так. Они может не слишком популярны сейчас, но у них все впереди. Вы можете дать им второй шанс, как и я даю его им.

— А какая выгода с этого мне? Я с тем же успехом и без малейшего риска могу показывать пьесу у себя.

— Артур, вы же бизнесмен, — с насмешкой проговорил Савельев. — Вам нужны деньги и популярность. Или, может, я не прав?

Чертов банкир был прав, и чем-то его предложение меня зацепило. Я могу быть единоличным пользователем своего произведения, эксклюзивным поставщиком эмоций по нему. Это щадило бы мое самолюбие и тщеславие, но со временем популярность угасала бы, сдерживаемая рамками моего театра. Расчетливый предприниматель во мне зашевелил мозгами, выстаивая перспективы и рисуя возможные риски.

— Я мог бы ездить с гастролями, — высказал я одну из версий своего продвижения.

— Бросьте, вы сами знаете, какие это расходы. Сейчас вам это не по карману. А так большую часть возьмут на себя другие театры, с которыми вы заключите контракты. Ваше имя будет на всех афишах, а договоры вы можете подписать таким образом, чтобы контролировать постановки вплоть до мельчайших деталей. Вам будет обеспечена популярность, а еще вы сможете получать доход от тех постановок, приняв в процессе минимум участия. А от нас вы получите дополнительную бесплатную рекламу еще на месяц. Бонус, так сказать.

Да, финансист прав. Тщеславие — тщеславием, но бизнес так не строится. И если моя пьеса кому-то интересна, нужно пробовать ее показывать везде, где получится.

Я посмотрел на Марата, он задумчиво потирал лоб, глядя на меня. По его взгляду я не смог понять, какого мнения придерживается мой компаньон по этому предложению. Значит, надо будет обсудить с ним после все плюсы и минусы.

— Я должен ознакомиться со всеми театрами, поговорить с их владельцами и подумать о содержании контрактов. Сейчас я не могу принять решения, — ответил я Савельеву. — Но я услышал ваше предложение и постараюсь вернуться с ответом к концу следующей недели.

Савельев довольно кивнул. Конечно, он не ждал от меня ответа прямо сейчас, и то, что я не отказал сразу, значительно повышало шансы на положительный ответ.

Когда мы распрощались с банкиром, я опустился обратно в свое кресло.

— Что думаешь, Марат? — спросил я.

— Это твоя пьеса, и ты волен распоряжаться правами на нее как захочешь. Но я бы сначала посоветовался с юристами, чтобы они подсказали, как передать права таким образом, чтобы ты не остался внакладе.

— Это само собой, — отмахнулся я от очевидного. — Но у тебя нет других возражений? Я вижу, что ты сомневаешься.

Марат снова потер лоб, словно пытаясь сформулировать свои мысли.

— А тебя не смущает, что какой-то другой театр будет показывать твое произведение? Это ведь твое детище, часть твоей души, а ты собираешься это продать.

Я задумался над этим замечанием и понял, что Марат высказал вслух ту самую мысль, которая царапает и меня. Но ответ пришел внезапно быстро и очень легко.

— Ты знаешь, нет. Я не продаю часть души, я продаю возможность показать зрителю эту часть моей души. И только от меня зависит, насколько хорошо другим постановщикам и актерам это удастся сделать. А еще я с легкостью готов отдать эту пьесу, потому что очень скоро поставлю другую, и уж на нее-то я хочу остаться единственным правообладателем.

— Ты ничего не говорил мне об этом, — удивился мой компаньон. — Но, черт побери, ты даже не представляешь, как я горжусь тобой!

Марат крепко обнял меня, потом схватил за плечи и потрепал немного, глядя в лицо. Я увидел, как он счастлив, и это было невероятно приятным зрелищем. Глаза Марата, такого уравновешенного, спокойного, немногословного, сейчас сияли счастьем и теплотой, за которые я почувствовал невероятную благодарность.

Мы решили обсудить детали всех предстоящих дел уже завтра, ведь сегодня мы смогли перевернуть страницу, за которой театру открывались новые горизонты, и их надо было еще осознать. Сейчас нам всем требовался отдых после очень трудного и насыщенного дня, поэтому я попрощался с Маратом и отправился к Элли, которая уже ждала меня в холле внизу.

Сегодня я утащил Элли к себе, и эта ночь казалась мне самой счастливой и поистине бесконечной. Я не думал, что с девушкой можно не только заниматься сексом, но и делить самые счастливые моменты своей жизни. Хотя, делить — не совсем правильное слово, потому что ее эмоции умножали мою эйфорию в несколько раз, и я видел, что Элли чувствует то же самое.

Мы много смеялись и дурачились, а потом вдруг наше настроение в один миг перерастало в нечто большее, переходило в другое измерение, и мы сплетались в поцелуе, словно нам обоим требовался кислород, который только мы и могли друг другу дать.

Рассвет мы встретили уставшие и счастливые, полные планов и надежд на будущее. И в то самое утро Элли согласилась наконец окончательно переехать ко мне.

Следующая неделя была невероятно насыщенной. Нас с Элли и Владом таскали на все возможные съемки и мероприятия, а нам приходилось посещать каждое из них, чтобы удовлетворить не остывающий интерес зрителей. Буквально пару дней оставшиеся билеты на финальные дни показа были раскуплены, и мы стали обсуждать решение продлить его, если к концу месяца интерес не ослабнет.

Я много работал и по проекту Савельева. В итоге согласился на сотрудничество с двумя питерскими, одним нижегородским и одним самарским театрами. Мы решили, что если проект выгорит, географию можно будет расширить.

Мне предложили даже издать мою пьесу в книге, и я согласился на этот вид заработка, чтобы как можно больше накопить денег на следующую постановку.

Работа кипела, и мне казалось, что я должен находиться в нескольких местах одновременно. К тому же, спектакль продолжал идти, и эти постановки мне тоже нужно было контролировать. Нанимать сейчас нового режиссера-постановщика я не хотел, не желая больше доверять кому бы то ни было такую важную задачу. И если бы не Марат, меня бы, наверное, разорвали на части все те, кто жаждал моего присутствия в том или ином деле.

Две недели пролетели как один день, и физическая усталость, скопившаяся за это время, могла бы свалить кого угодно, но только не меня. А все потому, что меня держали крылья моего успеха, исполнения моей мечты, которые с каждым днем, казалось, разворачивались все шире. То был мой полет, которым я щедро делился с окружающими, но больше всего, конечно, с Элли.

Казалось, ничто не может меня сейчас сбросить с небес на землю, но это удалось сделать очень легко. Потому что спустя неделю после премьеры мне позвонила Марьяна, и от звука знакомого голоса, от которого я успел отвыкнуть, сердце сжалось в груди. Почему-то вдруг навалилось чувство тоски и предчувствия надвигающихся неприятностей.

— Арчи, привет, — проговорила Марьяна, и я привычно поморщился от неприятного прозвища.

— Привет, мам, — дежурно ответил я. Спрашивать о том, как ее дела, не было необходимости. Марьяна обычно сама охотно делилась со мной всем происходящим, мало заботясь о том, насколько мне интересна ее далекая жизнь. Но сегодня она меня удивила, потому что заговорила не о себе, а обо мне.

— Я слышала о твоей пьесе. Хочу поздравить тебя с успехом.

В голосе матери послышались незнакомые мне ранее нотки гордости, но сердце сжалось еще больше. Я просто понял, что даже не прислал Марьяне приглашения на премьеру, посчитав, что ей совсем не интересна моя жизнь. А ведь она могла приехать.

— Спасибо, — только и смог выдавить я из себя.

Признаться, я ожидал упреков в свой адрес и уже был готов просить за них прощения, но мать не стала корить меня за то, какой я плохой сын. А, впрочем, за что мне извиняться? Марьяна мало интересовалась мной, мы давно существовали в разных вселенных, которые не имели ничего общего. Когда я узнал об отце, был так зол и обижен на мать, что почти полностью сократил наше общение, сведя его к дежурным поздравлениям. Я лишь сказал ей вскользь, что теперь унаследовал театр от отца, а она так же вскользь меня с этим поздравила, после чего переключилась на рассказ о своих делах. Ни о своих произведениях, ни о новой постановке я не счел нужным сообщать ей.

И тут вдруг такой звонок, радость за меня. Это напрягло меня больше, чем если бы Марьяна начала ругаться, укорять в том, какой я плохой и неблагодарный сын. Потому что такое поведение было хотя бы похоже на Марьяну, которую я знал. Но мать лишь радостно поздравляла меня, восхищаясь моим талантом. Я не знал, что отвечать, но тревога с каждой секундой росла, и я внезапно понял, что со мной разговаривает не та Марьяна, к которой я привык, а какая-то чужая, незнакомая мне женщина, находящаяся в облике моей матери. И это открытие меня невероятно встревожило.

— Мам, у тебя все в порядке?

На другом конце провода воцарилась тишина. Всего на пар секунд, после которых Марьяна начала меня заверять, что у нее все просто чудесно, а мне хватило этой короткой паузы, чтобы понять, что она не искренна со мной. И в тот же миг я принял решение, после чего сразу же его озвучил.

— Я приеду к тебе. Пришли мне приглашение для оформления визы, — проговорил я в трубку.

Честно, я ожидал, что она начнет меня отговаривать, ссылаясь на свои дела и мою занятость, но Марьяна снова удивила. Она так обрадовалась, что наконец сможет увидеть меня, что я оторопел, а потом испугался еще больше. С моей матерью происходит что-то странное, и я просто обязан разобраться с этим.

Вечером я сообщил Элли, что должен улететь в Канаду к матери. Ее я взять, как бы того ни хотел, не мог, ведь у Элли спектакли, и она их пропускать не может. А я свои дела смогу частично отложить, частично передать Марату, а частично сделать удаленно. Элли отнеслась к новости спокойно, а когда узнала, почему я так тороплюсь навестить мать, горячо поддержала меня, и за это я был благодарен моей маленькой фее.

Мне повезло, и визу оформили всего за неделю. Возможно, потому, что я ехал к матери. А может потому, что совершенно точно не собирался там оставаться, весь в России меня ждало слишком много дел и прибыльный бизнес, который ни один западный толстосум не согласился бы оставить ради переезда в другую страну.

В общем, спустя девять дней, ранним летним утром я поцеловал сонную Элли, пообещав ей вернуться ка можно быстрее, и вышел из дома к такси, которое должно было отвезти меня в аэропорт.