Дион
Я просыпаюсь в пустой постели. Одинокий лепесток розы на подушке Фэй вызывает у меня невольную улыбку. Вчера она была просто божественна. Но я с трудом подавляю укол вины.
Я так привык к одиночеству, к тому, чтобы отгораживаться от всех, боясь, что кто-то сможет разглядеть во мне слишком много. Так почему именно она заставляет меня открывать перед ней свои темные стороны? Фэй пугает меня до чертиков, потому что с ней я начинаю жаждать принятия — того, чего никогда не заслужу. Я хочу, чтобы она увидела во мне всю глубину моей жестокости и выбрала меня все равно. Прошлой ночью казалось, что она может. Что она уже это делает.
Я выбираюсь из постели и иду на звук материнского рояля. Губы сами собой растягиваются в улыбке, когда я вижу Фэй за инструментом — на ней только моя рубашка. Ее длинные волосы ниспадают по плечам мягкими волнами, и я откидываюсь назад, просто наблюдая за ней, чувствуя, как сердце наполняется теплом. Сегодня она играет что-то современное, время от времени делая паузы, чтобы записать ноты.
Отталкиваюсь от стены и подхожу ближе, неожиданно для себя нервничая. Вчера все было идеально, но маленькая часть меня все еще боится, что я мог ее напугать. Или, что еще хуже, причинить боль. Я всегда был с ней так осторожен, так бережен, и мне невыносима мысль, что она могла почувствовать себя менее значимой. Что я мог облажаться.
Фэй поднимает на меня глаза и улыбается, лениво оглядывая мое обнаженное тело и задерживая взгляд на серых спортивных штанах. Черт, как же мне нравится этот ее взгляд — голодный, восхищенный, без капли стыда или неуверенности.
— Доброе утро, детка, — мурлычу я, протягивая к ней руку. Я принял решение. Я не могу позволить этому страху управлять мной вечно.
Моя жена ахает, когда я поднимаю ее со стула и усаживаюсь на ее место, опуская ее на свои колени так, что ее спина прижимается к моей груди.
— Пишешь? — спрашиваю я, обхватывая ее руками.
— Да, — шепчет она, расслабляясь. Ее голова откидывается назад, и я склоняюсь, чтобы поцеловать ее в шею. Она абсолютно спокойна. Никакого напряжения, никакого остаточного страха, как я опасался.
Фэй дрожит, когда снова кладет руки на клавиши, но сосредоточиться уже не может. Мне нравится, как она смотрит на меня, как ставит меня превыше всего, как бросает ради меня все. Я никогда ни для кого не был на первом месте. Даже для собственной семьи. И только сейчас, благодаря ей, понимаю, как сильно я в этом нуждался.
Фэй раздраженно вздыхает, не сумев подобрать нужные ноты, и я прижимаюсь к ее плечу, просто наслаждаясь тем, что она рядом. В голове крутится список рабочих задач — даже в воскресенье они не дают мне покоя, — но сейчас ничего не способно оторвать меня от жены.
— Дай-ка посмотреть, — бормочу я, потянувшись за нотами. — Сыграй с начала.
Она слушается, и меня внезапно осеняет: впервые за долгие годы я сижу за этим роялем трезвый. Без отчаяния. И все из-за нее.
Я обхватываю ее, мои пальцы скользят по клавишам, чуть дрожа. Вдыхаю глубоко и наклоняюсь, касаясь губами ее уха.
— А что, если так?
И тогда я делаю то, чего не делал уже вечность — начинаю сочинять вместе с ней, слыша в голове продолжение ее мелодии. Мои пальцы спешат за ней, но уже не обладают прежней ловкостью.
Фэй замирает, затем нерешительно кладет руки между моими и ловко превращает свое произведение в дуэт. Это чертовски прекрасно. С каждым аккордом груз на моей груди становится легче. Вот что она делает со мной. Это не просто любовь. Это нечто большее. Она — мое спасение. Мой смысл. Все, чего я не хотел. Все, в чем я себе отказывал, но отчаянно нуждался.
— О боже… — выдыхает она, когда наши пальцы замирают.
Я убираю руки с клавиш и обвиваю ее талию, пока она лихорадочно пытается записать то волшебство, что только что произошло. Ее пальцы дрожат. Мои тоже.
— Дион, это было…
Я улыбаюсь и снова целую ее в шею.
— Ты явно больше любишь современную музыку, чем классику. Почему бы тебе не включить в концерты что-то свое?
Она напрягается и с сомнением смотрит на меня через плечо, будто я сказал полную чушь.
— Я… я не могу.
Я сильнее прижимаю ее к себе и шепчу у самого уха:
— Ты можешь все, чего захочешь, миссис Виндзор.
Она замирает, мои слова медленно оседают в ее сознании. Сколько времени понадобится, чтобы она начала вести себя так, как мне хочется? Забавно, ведь я всегда презирал избалованных женщин, но именно это и хочу сделать с ней — превратить свою жену в принцессу, перед которой склонится весь мир.
Фэй поворачивается ко мне, ее улыбка теплая, живая.
— Ты правда это имеешь в виду? — В ее глазах вспыхивает что-то новое, что-то хрупкое. — Если я начну исполнять свои собственные композиции, ты правда меня поддержишь?
Я безразлично пожимаю плечами.
— Конечно.
Она качает головой, но в ее взгляде пляшет радость. Я боялся, что вчера отпугнул ее, но, черт, надо было знать ее лучше. Она создана для меня.
— Дион, — тихо говорит она, будто боится спугнуть этот момент. — Я не бросала слов на ветер. Все, что я сказала вчера… Я хочу тебя. Всего. Даже ту часть, которую ты прячешь от меня. Это не было сиюминутным порывом, и я не откажусь от своих слов. Я хочу, чтобы ты впустил меня. Ты сможешь?
Ее пальцы скользят к моему лицу, чуть касаясь виска.
— Если мы постараемся… у нас получится настоящий брак?
Мое тело каменеет. По ее глазам я вижу, что она знает, что я собираюсь отстраниться. Но она не позволит мне. Ее ладонь ложится мне на щеку, удерживая мой взгляд.
— Я знаю, каково это — всегда показывать только лучшие свои стороны. И как страшно позволить кому-то увидеть твой страх и слабость. Но, Дион, я также знаю, как это выматывает. Как изнутри разъедает. Мне кажется нам стоит попробовать. Вместе.
Я резко выдыхаю и запускаю руку в ее волосы, прижимая лоб к ее лбу.
— Я хочу, Фэй. Правда. Я стараюсь. Мысль о том, чтобы быть с тобой счастливым, уже не пугает так, как раньше, но это не значит, что мне легко.
Она не знает. Не может знать. Если бы она знала обо всех тех, кого я похищал и пытал просто за то, что они посмели перейти дорогу моей семье. Если бы видела мои руки, когда я сжимал скальпель, пока тот не переставал быть острым.
Хуже всего то, что я не хочу меняться. И при этом я отчаянно жажду ее любви. Если я открою перед ней всю свою суть — сможет ли она все еще смотреть на меня с той же верой и преданностью?
Если однажды ее прекрасные голубые глаза взглянут на меня с презрением… я не переживу этого.
Как мне сделать шаг к ней, если он неизбежно ведет меня к гибели?