Ненавидеть игрока

12

ВАЙОЛЕТ

Я просыпаюсь с пересохшим горлом и раскалывающейся головой, но мой желудок больше не кружится. Медленно садясь, я стону, когда моя голова протестует против смены положения. Должно быть, я в бреду, потому что прошлой ночью мне приснилось, что Гэвин был здесь и заботился обо мне.

Я встаю с кровати и на цыпочках иду по коридору в комнату Джейн, чтобы посмотреть, там ли Гэвин. Дверь открыта, свет выключен, кровать заправлена. Похоже, она так оставила. Да, определенно бред. Я больше никогда не буду заказывать китайскую еду на вынос.

Захожу в ванную, чтобы почистить зубы, потом спускаюсь вниз. Я собираю волосы в высокий хвост, когда замечаю его на диване.

Телевизор на канале ESPN выключен, а его руки скрещены на талии. Его подбородок низко опущен и прижат к груди, а глаза закрыты. На нем баскетбольные шорты и обрезанная футболка, как будто он только что пришел с тренировки.

Мне это не снилось. Он был здесь и… он вернулся.

Как можно тише я спускаюсь по остальным ступенькам. На цыпочках я двигаюсь со скоростью улитки. Старые полы в этом доме скрипят при каждом шаге, и я вздрагиваю от каждого стона твердого дерева.

— Вайолет, — раздается позади меня глубокий, наполненный сном голос Гэвина.

Я делаю еще шаг, прежде чем посмотреть на него. Его веки отяжелели, а волосы немного растрепаны, но он смотрит на меня с обеспокоенным выражением лица, вставая с дивана. Иногда меня до сих пор поражает, насколько он красив, даже в таком виде. Особенно в таком виде, если честно. Он просто помятый Гэвин, а не суперзвезда, которого все любят.

— Привет. — Я неловко машу рукой. — Ты здесь.

— Ага. — Его голос срывается, и он прочищает горло. — Как ты себя чувствуешь?

— Лучше. Я думаю. Я собиралась попробовать что-нибудь съесть. — Я указываю большим пальцем в сторону кухни.

Он кивает и следует за мной на кухню. На столе пакеты с продуктами. Из одного из бумажных пакетов торчит верхушка бутылки 7-up.

— Что все это значит?

Он сгибает руку и потирает затылок, выглядя смущенным. — Я, э-э, взял кое-что.

— Для меня?

Посмеиваясь, он приступает к действию, вытаскивая предметы. Хлеб, масло, сыр, суп и куча разных лекарств. Опорожнив пакеты, он идет к шкафу, берет стакан и наполняет его водой для меня.

— Тебе очень комфортно на моей кухне.

Все беспокойство в его поведении меняется, когда он достает сковороду, а затем находит нож. — Кухня не такая уж и большая — говорит он. — Кроме того, люди держат вещи в одних и тех же местах.

Я бормочу свое согласие и пью немного воды.

— Что именно здесь происходит? — спрашиваю я, когда он хватает буханку хлеба и подбрасывает ее в другую руку, ловя ее, подмигивая. Он полон энергии и обаяния, от которых мой мозг хочет взорваться. Гэвин у меня на кухне и… улыбается? Это слишком странно.

— Я готовлю жареный сыр.

— Потому что?

— Вчера вечером.

Я тупо смотрю на него.

— 7-up, жареный сыр и фильмы.

Я продолжаю смотреть.

— Ты не помнишь. — Он качает головой. — Вчера вечером ты сказала, что, когда ты была моложе и болела дома, твой отец готовил сэндвичи с сыром на гриле, и вы, ребята, весь день смотрели фильмы. — Он указывает на 7-up. — Я тоже это получил, на случай, если у тебя все еще расстройство желудка.

— А все остальное? — Я беру бутылку Пепто.

— Я схватил кучу вещей. Я не совсем понимал, что тебе может понадобиться.

— Я помню, как говорила это. Я просто не понимаю, почему ты мне помогаешь.

Он прекращает свои дела и подходит к столу, упираясь обеими руками в спинку стула. — Я хочу продолжить перемирие.

Я смутно помню, как сказала ему, что прошлой ночью было временное перемирие. Или, может быть, он сказал это, и я согласилась? В то время это казалось хорошей идеей. Я не уверена, произошло ли это потому, что я действительно этого хотела, или мне просто хотелось, чтобы кто-то был рядом со мной, когда я болела. В любом случае, я ценю то, что он сделал для меня. Некоторым людям нравится оставаться в одиночестве, когда они плохо себя чувствуют, но я не из таких людей.

— Тебе негде быть? — спрашиваю я, кладя голову на стол. Прохладное дерево приятно ощущается на моей щеке. Я знаю, что он остался на весенние каникулы из-за баскетбола. Думаю, на следующей неделе у них состоится финальный турнир регулярного сезона. Я стараюсь этого не знать, правда стараюсь, но этот универ обожает своих баскетболистов.

— Не сегодня. — Его брови озабоченно сошлись вместе. — Ты выглядишь бледной. Тебе следует лечь на диван или вернуться в постель. Я тебе все принесу.

Мой инстинкт — спорить, но я думаю об этом лучше. Вместо этого я тащусь обратно по лестнице и ложусь в постель. Я дрожу, когда натягиваю на себя одеяло. Мне так холодно, что у меня болят кости и стучат зубы.

Некоторое время спустя кровать прогибается рядом со мной под тяжестью Гэвина. — Тебе хочется что-нибудь съесть?

Я качаю головой.

— Все в порядке. Возьми это, и я оставлю тебя в покое. — Он протягивает небольшой пластиковый стаканчик с красным лекарством.

Я сажусь и беру чашку. — Это то ужасное лекарство, которое твоя мама заставляла тебя принимать?

В уголке его рта появляется небольшая улыбка, и появляется небольшая ямочка. — Это ужасно на вкус, но это работает.

Я воспринимаю это с гримасой. — У него ужасный вкус.

Улыбаясь, он забирает у меня пустую чашку и продолжает сидеть на краю моей кровати.

— Расскажи мне больше о своих родителях.

Его брови приподнимаются.

— Развлеки меня, Леонард. Я чувствую себя дерьмово и выгляжу еще хуже. Мне нужно отвлечься.

— Моя мама самая крутая. Мы близки. Гораздо близки, чем я к отцу.

— Действительно? — Отец Гэвина был профессиональным баскетболистом. Я знаю, что между ними все пошло наперекосяк после того, как всплыли слухи о том, что его отец изменял его маме, но я всегда представляла, как он в детстве играл в мяч со своим отцом, и сидел на трибунах и подбадривал его.

— Он часто отсутствовал, пока не вышел на пенсию.

— Сколько тебе было лет, когда он перестал играть?

— Тринадцать.

— Так рано?

— Я учился в средней школе. Я помню, как приходил домой после школы, а он сидел возле бассейна и смотрел в пространство. Я думаю, ему было тяжело.

— И поэтому ты не хочешь играть в НБА?

— Разве у тебя сегодня не полно вопросов? — Он улыбается.

Это то, о чем я всегда задавалась вопросом. В тот вечер, когда мы встретились, Гэвин сказал мне, что он собирается стать спортивным журналистом, и что ему нравится играть в колледже в национальной сборной. В то время это имело смысл, но с тех пор я поняла, насколько он хорош, и я не могу понять, почему он не хочет продолжать играть.

— Ну?

— Ты должна отдохнуть.

У меня кружится голова и мне все еще так холодно, но спать не хочется.

— Нужно или хочешь что-нибудь еще? — он спрашивает.

— Можешь ли ты взять мой ноутбук со стола? Я хочу поставить фильм для фонового шума.

Он это делает, и я сажусь до упора, чтобы открыть его. Мои пальцы трясутся над сенсорной панелью.

— Дай мне это, — говорит он со смехом. Он садится на кровать рядом со мной, и я с радостью передаю ее, чтобы натянуть одеяло до подбородка.

— Какой фильм? — спрашивает он, садясь с устройством на колени.

— На очереди «Доводы рассудка».

— Верно. Список. Что конкретно в списке?

— Все мои любимые фильмы и мини-сериалы Джейн Остин.

Его брови приподнимаются. — Все они? Их много?

— Я вытащила свою пятерку лучших.

— Хорошо. И почему Джейн Остин? — Он машет рукой на цитаты в рамках на стене над нашими головами. — Если не считать твоей одержимости, конечно.

— Это не одержимость. Это меня вдохновляет. — Приступ кашля мешает мне сказать больше.

Гэвин находит фильм и включает воспроизведение. Я ожидаю, что он вернет ноутбук и уйдет, но он меняет положение экрана так, чтобы мы оба могли видеть, и скрещивает руки на груди, внимательно наблюдая за вступительными титрами.

— Ты собираешься смотреть со мной «Доводы рассудка»? — спрашиваю я хриплым голосом. — Почему?

— Я никогда не смотрел это.

— И ты просто умирал от этой возможности?

Его плечо касается моего. — Перемирие, помнишь?

Верно. Я киваю.

— Хорошо. — Его взгляд снова возвращается к экрану.

Проходят секунды, а я все еще наблюдаю за ним. Он поворачивает голову и улыбается, ловя меня. — Что?

— Ничего. — Я плотнее натягиваю на себя одеяло и заставляю себя смотреть на экран.

Почему это перемирие внезапно кажется худшей идеей на свете?