Нерлих Г. ... а Ганг течет дальше

Махараджи уходят на пенсию

С представлениями о далекой Индии — стране алмазов. слоновой кости и пряностей — тесно связаны предания о могуществе махараджей, великолепии их дворцов и чуть ли не «божественной» власти. Трудно найти человека, перед взором которого пои слове «махараджа» не возникли бы прекрасные мраморные дворцы, сводчатые залы с колоннами, сказочные принцы, баядеры. белые слоны, ясновидящие гуру.

Ну, а если оставались еще люди, плохо себе представлявшие. кто такой махараджа, то им на помощь поспешил Голливуд со своей версией индийского князя, потеснившего на экранах образ европейской владетельной персоны, изрядно надоевший зрителям. Это имело те преимущества, что размахивающего саблей владельца гарема можно было заставить на экране участвовать в самых невероятных приключениях и любовных интригах без риска вызвать сомнения у зрителей, для которых Индия по-прежнему была загадочной страной. В конце концов слова «махараджа» и соответственно «наваб», как называют себя мусульманские князья, стали синонимами расточительства и безрассудной роскоши.

С одним индийским князем — махараджей Джайпура — я познакомился в клубе «Ашока». Шикарный клуб, ничего не скажешь, но не в восточном стиле, а совершенно европейский. Помещается он не в мраморном здании, а в обычной четырехугольной коробке из бетона без колонн, украшений и орнамента, и его желтый фасад даже кажется бедноватым. Вместо инкрустированных золотом и отделанных алмазами залов, вместо роскошных парков я увидел блестящий хромированный бар, площадку для гольфа, выложенный мозаикой плавательный бассейн и теннисный корт.

«Ашока» — аристократический клуб, созданный по английскому образцу. С таким же успехом он мог бы находиться в Лондоне, Оксфорде или Бристоле, но в Джайпуре он придавал восточному князю еще и лоск английского лорда. Клуб насчитывает всего лишь 50 членов, это, так сказать, сливки общества, и Сатья Пракаш — индиец, введший меня туда, — пояснил, что я должен считать приглашение высокой честью.

В баре этого высокопоставленного заведения мы оказались единственными посетителями. Не успел я заказать виски с содой на льду, как вдруг Сатья вскочил, нет, не вскочил, это не то слово, а прямо-таки взметнулся со своей табуретки, и знаком предложил мне последовать его примеру. В дверях стоял широкоплечий мужчина лет 45, довольно высокий для индийца, одетый, как европейский делец, в рубашку «бушот», выпушенную поверх темных брюк. Перед нами был махараджа Джайпура, живой махараджа, но без тюрбана, усыпанного алмазами, и без единого слуги.

Сатья Пракаш поклонился и, указывая на меня, произнес:

— Разрешите представить вам моего немецкого друга.

За рукопожатием и приветствиями «гуд ивнинг» и «хау ар ю» последовало приглашение на партию в бридж. В ответ на мой отказ его высочество взглянул на меня удивленно, я бы сказал, чуть ли не пренебрежительно, и пробормотал по-английски с оксфордским произношением:

— Ах да, вы ведь немец; в Англии почти все играют в бридж.

Тем не менее я также перешел в комнату для игр. Над дверью красовались слова: «Эйр кондишн». Царившая прохлада делала их понятными даже тем, кто ничего не смыслит по-английски.

— Если бы не установка, летом совсем нельзя было бы играть, — пояснил мне Сатья.

Беседа за игрой была весьма непринужденной. Говорили о пустяках — о погоде, о последнем приеме, об отборочных соревнованиях по теннису и о предстоящем турнире в поло, который, по заверениям присутствовавших, должен был выиграть его высочество (так теперь в Индии именуют махараджей). Но о чем бы ни заходила речь, разговор неизменно кончался махараджей, его делами, мнениями, взглядами или молодой прекрасной махарани, которая незадолго до этого одновременно с призом на международном конкурсе красоты получила доступ в высочайшие покои и теперь пользовалась княжескими почестями на правах третьей жены махараджи.

На обратном пути Сатья превозносил скромность князя и очень удивился, когда я разрешил себе усомниться в ней.

— Видели бы вы, — сказал мой спутник, — с какой пышностью обставлялся выход махараджи до того, как он стал «его высочеством»!

Лишь немногие махараджи были потомками легендарных индийских царей или наместников Великих Моголов. Большинство из них ведет свой род с конца XVIII — начала XIX в. Прообразом этих правителей скорее всего послужили мелкие феодальные князьки в Европе. Средневековую Германию после Тридцатилетней войны — вот что напоминала Индия, раздробленная на 562 государства махараджей, которые занимали четвертую часть всех индийских владений английской короны с населением в 100 миллионов человек. Возникли эти княжества произвольно и имели различные размеры и значение. Площадь Хайдарабада равнялась территории всей Италии, но многие владения махараджей были не больше обычного поместья. Вьямпура имела 135 жителей, а в Бильбари на двух квадратных километрах проживало 27 индийцев, тогда как область, населенная 12 миллионами гуджератцев (гуджерати — один из 14 основных языков Индии), была разделена на 364 княжества.

Махараджам и навабам разрешалось за верную службу англичанам выжимать последние соки из бедной, замученной страны, эксплуатировать и обирать крестьян и ремесленников и вести паразитический образ жизни восточных деспотов давно минувших времен.

Низам Хайдарабада был крупнейшим землевладельцем — ему принадлежала одна пятая всех земель в княжестве. Его обслуживали тысячи слуг, а личный поезд низама был украшен золотыми пластинами и для безопасности покрыт броней. Состояние хайдарабадского владыки оценивалось в 2 миллиарда долларов.

Князья меньшего ранга, не смевшие называть себя «светлейшим высочеством», а довольствовавшиеся скромным титулом «высочество», пытались возместить различие в ранге непомерной роскошью. На гаремы расходовались миллионы рупий, любимые жены купались в молоке и шампанском. Во время празднеств фонтаны наполнялись французскими духами, а танцовщицы воспроизводили картины из «Тысячи и одной ночи». В самых живописных местностях князья строили роскошные замки из мрамора, украшали их драгоценными камнями, а деньги, которые им не удавалось растратить на родине, проматывали во время продолжительных поездок в Европу, преимущественно на Французскую Ривьеру.

Показное расточительство и бессмысленная роскошь при дворах махараджей были возможны только в результате деспотизма и грабежа народа. Крестьяне облагались неимоверно тяжелыми налогами, которые взимались с исключительной жестокостью. Политических противников, часто без суда и следствия, бросали в тюрьмы, где они порой погибали под пытками. Князь Индора приказал обернуть сукном строптивого министра, облить маслом и сжечь заживо. Князь Фаридкота привязал одного из своих врагов к джипу и тащил его за машиной, которую вел сам, до тех пер, пока тот не скончался.

Чтобы махараджи не истолковали предоставленную им «свободу» превратно и не позарились на права британской короны, к ним были приставлены английские «консультанты». Они, правда, жили не во дворцах, но по сути дела являлись хозяевами страны. Не мешая князьям кутить и пировать, сколько им вздумается, они решительно пресекали даже малейшие посягательства на интересы империи. Стоило махарадже начать думать не вполне «по-английски», как он немедленно лишался трона.

После завоевания индийским народом независимости махараджам было дано право выбора: либо присоединиться к одному из вновь основанных государств — Индийскому Союзу или Пакистану, либо сохранить независимость. Англичане, естественно, надеялись, что князья изберут последнее и будут по-прежнему проводить угодную им политику. Этого же хотели и махараджи, с большой неприязнью относившиеся к строительству новой, демократической Индии. Если бы княжества остались самостоятельными, независимость Индийского Союза превратилась бы в фикцию. Государства махараджей были разбросаны на севере, юге, востоке и западе Индии, они тянулись от Гималаев до мыса Коморин и занимали почти половину всей территории нового государства. Индия оказалась бы расчлененной на небольшие клинья и потеряла бы жизнеспособность.

В этой обстановке правительство молодой республики приняло решительные меры. Был проведен плебисцит, в результате которого мелким княжествам пришлось примкнуть к Индийскому Союзу и передать свои суверенные права центральному правительству. Бесчисленное множество карликовых государств, особенно на севере, было объединено в крупные провинции, а безделье, которому князья предавались в течение всей своей жизни, стало их уделом на законном основании, с той лишь разницей, что вместе с властью они утратили многие из прежних прерогатив.

Но далеко не всегда присоединение княжеств к Союзу и преобразование их в демократические штаты шроте» кал© безболезненно. В Кашмире этот процесс сопровождался кровавыми столкновениями с Пакистаном. Низама Хайдарабада ни обещаниями, ни угрозами нельзя было склонить присоединиться к Индии. Безгранично заносчивый, он слепо верил в могущество своей армии, пестротой одеяния напоминавшей опереточную. Создалась угроза сохранения в самом сердце Индии независимого от нее княжества. Пришлось ввести в действие войска, и уже через пять дней низам был вынужден капитулировать.

Реформа не коснулась личного состояния махараджей. Они сохранили свои поместья, большую часть драгоценностей и дворцы. В восьми созданных штатах самые могущественные из князей стали раджпрамукхами — губернаторами с широкими правами. Восседая в прежних замках, они управляли своими прежними подданными, и нередко их власть распространялась над большими областями, чем раньше. Они даже сохранили свои титулы «высочество» и «светлейшее высочество», и многим простым индийцам казалось, будто ничто не изменилось. Отказ махараджей от политических прав компенсировался сказочно высоким вознаграждением. Так, махараджа Джайпура получает ежегодную пенсию в размере 1800 тысяч рупий, гаеквар Бароды — 2650 тысяч рупий, а строптивый низам Хайдарабада, мусульманский властелин над индусами, — даже 5 миллионов рупий.

В целом правительство ежегодно отчисляет князьям 58 миллионов рупий — чудовищная сумма для слаборазвитой страны. Не удивительно, что многие критикуют политику возмещения «убытков» князьям. Уже не только индийские коммунисты выдвигают требование безвозмездной экспроприации князей, прекращения выплаты им пенсий и передачи государству их огромного имущества и земельных владений. В настоящее время эти мероприятия необходимы для уменьшения платежных затруднений правительства и финансирования второго пятилетнего плана.

Ага Хан, прославившийся в Европе богатствами и распутной жизнью, также был индийским князем, но совсем иного рода, чем махараджи. Он считался имамом — религиозным главой мусульманской секты исмаилитов, к которой принадлежали многие состоятельные банкиры и купцы.

В тридцатые годы Великобритания усиленно поддерживала Ага Хана, занимавшего проанглийскую позицию, и старалась представить его выразителем интересов Индии. После того как Индия добилась независимости, Ага Хан стал безразличен для Британской империи, и только его беспорядочная личная жизнь заставляла говорить о нем. Пищи для пересудов было более чем достаточно. Ее давали и роскошные дворцы на Французской Ривьере, где устраивались пышные балы, и парижские конюшни с дорогими скакунами лучших кровей, на которых с завистью косились даже английские лорды, и рождение внучки Ага Хана Жасмине (пеленки для нее были доставлены самолетом из Голливуда в Швейцарию), и загадочное похищение драгоценностей не без участия высших чинов французской полиции. Но больше всего шума наделала скандальная история, на протяжении многих месяцев занимавшая всю бульварную печать Запада, — история женитьбы сына Ага Хана — Али Хана на американской киноактрисе Рите Хейворс и развода с ней.

Авторитет Ага Хана и его влияние на правоверных мусульман основывались, конечно, не на этой сомнительной популярности. Дело в том, что Ага Хан был потомком Фатимы, единственной дочери «пророка». Если он и не окружал свою персону ореолом сверхъестественного существа, как японский микадо или тибетский далай-лама, тем не менее сорок девятый потомок «пророка» оставался для своих приверженцев не чем иным, как божеством.

За 20 месяцев, которые понадобились для объединения княжеств, политическая карта Индии претерпела коренные изменения. Территориально раздробленный субконтинент превратился в сплоченный союз штатов с крепким центральным правительством. Махараджа Джайпура стал раджпрамукхом Раджастана — чиновником на жалованье, более всего известным тем, что он мастер по поло международного класса и супруг индийской королевы красоты.

Погрузившись в свои мысли, я не заметил, как подошел к гостинице и начал медленно подниматься по лестнице. Внезапно я увидел Перед собой портрет раджпрамукха Раджастана, правда, не в брюках и рубашке «бушот», а в белой парадной форме. Тюрбан, красный шарф, сверкающие алмазы и рубины — одним словом, настоящий махараджа. Желая проверить себя, действительно ли на портрете раджпрамукх, с которым мне только что довелось беседовать, я спросил слугу. Он почтительно склонился — не передо мной, разумеется, а перед портретом — и произнес:

— Это его высочество махараджа Джайпура.

На мое замечание, что махараджей больше нет, он печально возразил:

— Да, да, некоторые люди теперь так говорят, но, знаете, для меня он остается «его высочеством махараджей»!

Этот эпизод вспомнился мне несколько дней спустя, во время посещения лагеря индийских школьников. Наблюдая занятия по санитарии для девочек и военные упражнения мальчиков, я разговорился о почитании махараджей с руководителем лагеря — индийцем лет 40, одетым в бойскаутскую форму цвета хаки.

— Взгляните на бойскаутов, — заметил он, — они мыслят иначе. Они не только не жалеют об отсутствии князей, но радуются тому, что сейчас Индия единая независимая республика. Конечно, старики чтут раджпрамукха как махараджу. Но в какой стране нет людей, сожалеющих о прошлом? Наше счастье, что таких, которые оглядываются назад, становится все меньше и что молодежь, правда, еще во многом придерживающаяся традиций и преданий, упорно стремится к новому и не тоскует о былом.

Недолго пришлось князьям быть чиновниками на жалованье, облеченными высокой властью. 1 ноября 1956 г. 8 штатов, возглавляемых раджпрамукхами — бывшими махараджами, были упразднены, и Индийский Союз разделился на 14 равноправных штатов. Так князья были устранены с политической арены молодой республики. Сейчас об их прошлом величии напоминают только роскошные дворцы, выплачиваемые им пенсии да разве еще махараджа Майсура, хотя он и не «высочество», и не раджпрамукх, а губернатор штата Майсур без особых привилегий, который в любое время может быть смещен. Последние князья, перекочевавшие в наши дни из колониально-феодального прошлого, лишились своей власти. Остались властители без владений, князья без подданных, живые напоминания о минувших временах.

Самоуверенный махараджа Джайпура, правда, продолжает получать возмещение за «понесенные убытки», играть в поло и быть супругом индийской королевы красоты, но он уже не тот неограниченный владыка, от которого зависели судьбы края. Его государство стало демократическим штатом, милостиво предоставляющим убежище своему бывшему владыке.