Нерлих Г. ... а Ганг течет дальше

Индийская свадьба

Украшенные лампочками деревья в саду Иш Кумар Пури напоминали о рождестве. Только совсем не рождественской была жара, такая, что даже вечером не хотелось надевать ничего, кроме легкой рубашки «бушот». В тот день мне, правда, пришлось отказаться от этой удобной одежды, так как я был приглашен на свадьбу в семье Пури.

Обычно все семейные торжества происходят в доме, но на этот раз он стоял одинокий, всеми покинутый и забытый, а для приема гостей в саду был разбит четырехугольный шатер — пандал. Человеку непосвященному он мог показаться слишком большим для семейного праздника, но хозяева знали, что их ожидало в этот день. Все, кто находился с женихом или невестой хотя бы в самых отдаленных родственных отношениях, был связан с ними хотя бы поверхностным знакомством или по каким-то другим непонятным мотивам считал себя вправе претендовать на гостеприимство Пури, не преминули явиться к столу. Никто из гостей не ожидал специального приглашения. Да и к чему оно! Когда за несколько недель до этого я, проходя мимо, загляделся на свадьбу в совершенно незнакомой семье, меня тотчас усадили за стол и стали радушно угощать. Не удивительно, что в пандале Пури вскоре не осталось ни одного свободного места.

Все мужчины, большей частью, очевидно, дельцы, были в европейских костюмах, женщины же, наоборот, — в ярких сари. Одинаковый у всех дам наряд не мешал каждой из них найти что-то, что подчеркнуло бы ее индивидуальный вкус. Чаще всего это сказывалось в мелочах: в немного более светлом тоне красной точки на лбу — кум-кума — или в своеобразной манере накидывать на плечи богато украшенный головной конец сари, но от внимания индийцев эти детали не ускользали.

Из напитков подавался только лимонад. Сухой закон и на этот дом наложил свое «отрезвляющее» вето, сэкономившее его хозяевам кучу денег. Да и вообще, кроме места у стола и пары сигарет, многочисленным гостям почти ничего не предлагалось: они расхаживали по пандалу, беседовали о личных и служебных делах, наблюдали за приготовлениями жреца, расположившегося со своей утварью немного поодаль. Непременное и в Индии свадебное пиршество состоялось позже в доме невесты, где в предвидении еще большего наплыва гостей столы были накрыты сразу в двух шатрах. У самого входа в сад расположились музыканты. Они исполняли марши вперемежку с опереточными мелодиями, которые, как мне показалось, мало интересовали гостей. Но ничего не поделаешь — такова традиция!

Потребовалось несколько часов,

чтобы одеть Манораму Чандок к свадьбе

Индусскую свадьбу и в наши дни трудно себе представить без участия жреца. Исполняемый им церемониальный обряд имеет значение регистрации брака, сам же жрец выступает в роли чиновника, ведающего актами гражданского состояния. Правда, совсем недавно в Индии было введено и гражданское бракосочетание, но традиции еще настолько сильны, что к нему мало кто прибегает.

Чтобы соблюсти необходимую дистанцию между собой и остальными «смертными», жрец, которому надлежало скрепить брачный союз в семье Пури, не присоединился к гостям, потягивавшим лимонад, а расположился особняком на веранде. Этот священнослужитель, имевший в дхоти, поношенном пиджаке и тюрбане не очень-то торжественный вид, беспрестанно варил какие-то масла, жег травы, манипулировал странными сосудами, окружая себя облаками дыма, благовониями и — в не меньшей мере — таинственностью. Ритуал чуть было не нарушил жених — двадцатисемилетний книготорговец Иш Кумар Пури: ему никак не удавалось соорудить на голове тюрбан из длиннющего куска шелка. Если бы ему на помощь не пришли родственники, присутствовавшие, как принято в Индии, в полном составе, и не завязали жениху первый в его жизни тюрбан, старинным обычаям был бы нанесен непоправимый урон.

Собственно свадьба состоялась позже в доме невесты, а многочисленные церемонии в саду Пури были только приготовлениями к ней. Тюрбан Иш Кумар Пури окропили маслом, на голову ему возложили золоченую корону, и каждый из родственников коснулся ее рукой. Затем лицо жениха закрыли золотой вуалью, а на шею ему повесили гирлянды из цветов; жрец при этом не прекращал вполголоса произносить заклинания, время от времени воздевал руки и выкрикивал какие-то слова. В завершение жениху вручили позолоченный меч — символ мужской силы и кокосовый орех — символ плодородия.

Но самые тяжкие испытания ждали беднягу впереди: ему предстояло проехать к дому невесты на убранной венками белой свадебной лошади. Добрым родственникам пришлось буквально втаскивать молодого книготорговца на седло. Ему никогда не доводилось ездить верхом, и он, пожалуй, скорее напоминал Дон-Кихота, благородного рыцаря без страха и упрека, чем счастливого жениха. К счастью, для соблюдения древнего обычая жениху было достаточно проехать несколько шагов от дома до ворот. Там он сменил жесткое и зыбкое седло на мягкое сиденье автомобиля, а его слуга ускакал вперед, чтобы его хозяин у дома невесты смог пересесть на коня и, как подобает, предстать перед ней верхом.

— Давно ли знакомы будущие супруги? — поинтересовался я.

— Такой вопрос может задать только европеец, — ответили мне. — В Индии, где юноши и девушки не сами делают свой выбор, это не играет никакой роли. Родители подбирают для сына будущую жену, причем она должна не только быть индуской, но и принадлежать к той же касте, что и он. Бывает, конечно, что у детей спрашивают их мнение, но оно редко влияет на решение. Да и что могут дети ответить на предложение родителей, если знают своих суженых лишь поверхностно и виделись всего несколько раз. В сельских местностях еще нередки и детские браки. Правда, закон их запрещает, но ведь то, что освящено народным обычаем, не сразу можно искоренить. В деревнях еще можно встретить девочек 8–12 лет со знаком замужества — красной полосой посередине пробора, хотя общее с мужем хозяйство они начинают вести, лишь когда становятся взрослыми женщинами.

На протяжении веков положение женщины в Индии не раз претерпевало изменения. В те отдаленные времена до нашего летосчисления, когда создавались веды, женщина не только единовластно управляла домом, но исполняла гимны и молитвы при религиозных церемониях и участвовала в жертвоприношениях. По мере роста разделения труда и развития рабства женщина все более отстранялась от религиозных обрядов, причем одновременно понижался возраст ее вступления в брак. А когда в страну вторглись завоеватели-мусульмане, а затем воцарились Великие Моголы, девочек стали выдавать замуж совсем рано, чтобы предупредить возможность брака с захватчиками.

Большую роль в ранних браках, бесспорно, играют соображения материального порядка. Невеста, как повелось издавна, должна принести в семью приданое, и немалое. Вокруг богатой девочки с детства увиваются женихи, которые хотели бы завладеть деньгами, женившись как можно раньше. Я знал одного владельца фотомагазина. Он был весьма состоятельным человеком, имел не менее 400 тысяч рупий, но оказался разоренным, после того как выдал замуж четырех дочерей. За каждой из них он дал приданое в 100 тысяч рупий, себе же оставил ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Естественно, что рождение дочери не вызывает у отца радости. Это отразилось и на именах девочек, означающих «конец», «презренная». До начала XVIII в. даже убийство новорожденных детей женского пола не было из ряда вон выходящим явлением.

В молодой республике в положении женщины уже многое изменилось к лучшему. Она не отмечена с первого дня жизни клеймом презрения, и хотя немало женщин еще продолжают беспрекословно подчиняться мужу, видя в нем высшее существо, таких, которые наравне с мужчиной участвуют в общественной жизни, с каждым днем становится все больше.

Но вернемся к свадьбе.

Наш гордый рыцарь, пересевший у дома нареченной на лошадь, в последний раз соскочил с седла, чтобы приветствовать невесту. Первая встреча молодых не сопровождалась поцелуями и объятиями. Они ограничились тем, что повесили друг другу на шею гирлянды цветов. При этом у двадцатитрехлетней хрупкой Манорамы Чандок было весьма грустное выражение лица. Мой спутник Кришнан Садхей так объяснил мне ее настроение:

— Наша молодежь очень привязана к отчему дому. Естественно, невеста с грустью думает о предстоящем расставании с родными и о переселении в новую большую семью мужа. Там у нее будет новая повелительница, ибо старшая в семье женщина — неограниченная госпожа в женских покоях. Своего будущего мужа она знает не настолько хорошо, чтобы не быть озабоченной перед порогом новой для нее жизни.

Даже после религиозного обряда в доме невесты, обмена венками и пиршества бракосочетание не считалось законченным. На следующее утро начались новые церемонии. Яркое убранство сада и бамбуковой беседки, увешанной воздушными змеями, разноцветными гирляндами и шарами, создавало не столько торжественную, сколько веселую обстановку. В этом пестром карнавальном окружении молодая чета благоговейно внимала двум жрецам, которые попеременно читали поучения из пожелтевших от старости книг, призывая молодых к супружеской верности, желая им богатства и многочисленных сыновей.

Хотя и в это утро у Манорамы Чандок сохранялось серьезное и робкое выражение лица, венчание больше походило на веселую игру, чем на строгую церемонию. Ни жрецы, ни гости не воспринимали случавшиеся отклонения от ритуала трагически. Напротив, все смеялись, когда жрец то и дело забывал имя невесты, когда Манорама неправильно повторила древнее изречение и, зажигая свечи, обожгла себе палец, а Иш Кумар Пури преждевременно вылил в огонь масло и высыпал рис.

В заключение жрецы связали жениха и невесту белым платком и, символически соединенные, они четырежды обошли вокруг огня, с раннего утра возжженного в бронзовой чаше, а затем сделали одновременно семь шагов, что означало согласие вступить в брак. Теперь они стали законными супругами.

Я не удержался и задал Кришнану Садхею еще один «чисто европейский» вопрос:

— А любят ли они друг друга?

— Любовь, любовь — что это такое? — задумчиво произнес он. — Брак знаменует собой начало нового периода жизни для супругов. А так как они знают; что ни развода, ни иного пути расторгнуть брак для них не существует, каждый старается приспособиться к другому, и со временем между ними возникает взаимопонимание. Уверяю вас, индийские браки самые счастливые на свете.