Нерлих Г. ... а Ганг течет дальше

Черные санталы

Нам хотелось до захода солнца попасть в Шантиникетон, но уже стемнело, а наша машина все еще продолжала двигаться по необозримым джунглям Западной Бенгалии. Мы рассчитывали на асфальт тированные шоссе, а попали на песчаные дороги, может быть, пригодные для запряженных быками телег, но никак не для автомобилей. Ориентироваться мы предполагали по дорожным знакам, но то и дело останавливались у развилок дорог, лишенных указателей, и гадали на кофейной гуще, по какой из них ехать дальше. Изредка откуда-то внезапно вырастали фигуры черных, как австралийские негры, людей, но они исчезали в зарослях с такой же быстротой, как и появлялись. Даже тогда, когда мы имели возможность обратиться к кому-нибудь из них с вопросом, это было лишено смысла, так как ни один из нас не знал языка этих людей, казавшихся обитателями другого континента. Нашим единственным ориентиром была песчано-глинистая тропа, ведущая сквозь неизвестность, именуемую джунглями.

Джунгли… Это слово вызывает страх и будит фантазию, оно заставляет думать о непроходимых бамбуковых зарослях и бесшумно подкрадывающихся тиграх, о лианах, обвивающих дремучий лес, о цветущих орхидеях с их дурманящим запахом и мимолетной красотой, об удушливо-влажном полумраке под гигантской крышей из листьев, сквозь которую редко пробиваются лучи тропического солнца, о жужжании насекомых, реве и рычании зверей, живущих в непрестанной борьбе друг с другом.

Такими мы видели джунгли только в знойных и влажных долинах Брахмапутры и в неприступных горах Ассама. В засушливой же, страдающей от недостатка воды стране, какой в целом является Индия, даже джунгли не отличаются пышной растительностью. Их никак не назовешь непроходимыми или могучими. Ни зарослей лиан, ни девственного леса, ни лиственной крыши здесь нет. От джунглей остались бескрайняя травянистая степь, кустарник, редкий лиственный лес и лишь в немногих влажных местах — буйные заросли бамбука. В Западной Бенгалии, на родине грозных тигров, джунгли приветливы, напоены светом и напоминают огромный естественный парк, сохранивший свою дикую красоту.

Была уже полночь, когда мы наконец остановились перед гостиницей в Шантиникетоне. Нам пришлось долго стучать, прежде чем открылась дверь и вышел заспанный хозяин со старым фонарем в руке. Он осмотрел нас с явным недоверием, словно ему никогда не приходилось принимать посетителей в столь поздний час. Подозрительность уступила место любопытству, а последнее в свою очередь удивлению:

— Как вы решились ехать через джунгли в темноте? Или вы не знаете, что там живут дикие племена, которые только и ждут случая, чтобы напасть на путника, а за каждым кустом может скрываться тигр, всегда готовый броситься на человека?

— Но мы ведь были в автомобиле.

— Тогда вы плохо знаете тигров, а еще хуже — санталов. Вас просто не заметили, иначе бы вам не уйти невредимыми. Санталы вооружены лишь копьями, но именно поэтому в машине нельзя чувствовать себя в безопасности. Они обычно протыкают копьями покрышки, а затем нападают на пассажиров.

Чтобы узнать правду о санталах и познакомиться с ними, мне не пришлось углубляться в необъятные джунгли. Уже на следующее утро мимо нашего дома на скрипящих арбах проехали необычного облика люди. Предполагаемые разбойники с большой дороги направились на поля, чтобы собрать последний рис, а в полдень, нагрузив возы, тем же путем возвратились обратно. Санталы — крестьяне, каких в Индии миллионы, — трудолюбивые, скромные, застенчивые. Их деревни сверкают чистотой, а глиняные хижины благодаря яркому орнаменту имеют веселый и жизнерадостный вид. Санталы проявляют общительность, какую редко встретишь в других деревнях, а женщины живут не так обособленно, как их подруги под другими пальмами у других колодцев Индии.

Строго говоря, санталы не являются индийцами в обычном понимании этого слова. Они происходят от доисторических племен, населявших континент еще до дравидов и ариев. Долгое время в Европе ничего не знали об их существовании. В настоящее время аборигенные племена почти полностью вытеснены из основных земледельческих районов Индии и продолжают жить, по-видимому не тронутые временем, в западнобенгальских джунглях, в неприступных горах Ассама, в южноиндийских горах… В силу оторванности этих областей от остального мира там сохранился древний образ жизни, и у санталов, в особенности же у племени нага в Ассаме, можно изучать ранние формы общественного устройства.

Санталы по сравнению с нага стоят на более высокой ступени развития. Они занимаются земледелием и скотоводством, уровень их культуры не ниже, чем у соседей — индийцев, хотя обычаи иные. Их язык непонятен индийцам, а деревни до сих пор представляют собой небольшие замкнутые общины, поддерживающие с окружающим «миром лишь очень незначительный контакт. Санталы сохранили самобытность в культуре, а в настенных рисунках продолжают рассказывать об охоте на бенгальских тигров.

Это скорее фантазия или мечты, чем изображение реальной действительности, ибо тигры стали здесь большой редкостью. Прежде чем удастся убить осторожного зверя, обычно никогда не нападающего на человека первым, его приходится целыми днями выслеживать с помощью загонщиков и слонов. В Индии, как и в Африке, хищники стали чем-то вроде вольерных животных, которых даже оберегают.

Если санталы до сих пор сохранили свой уклад жизни, то причины этого коренятся не только в относительной малодоступности тех областей, где они живут, но и в строгости обычаев и религиозных верований как индийцев, так и санталов. Браки между ними полностью исключены. Не последнюю роль играет и то обстоятельство, что индийцы продолжают относиться к санталам с предубеждением. Они считают их «дикими аборигенами», хотя это мнение ежедневно и ежечасно опровергается жизнью. Вот почему к рассказам о невероятных приключениях и опасностях, подстерегающих путника, следует относиться, как к небылицам, которыми туристы потчуют друг друга в гостиницах.

Многое я узнал о санталах от Кайрона Синха. Он сидел на краю дороги, внимательно наблюдал за уборкой урожая и быстро наносил карандашом на бумагу движения стройных черных фигур. Это были эскизы к картине маслом из жизни санталов. Они, по словам Кайрона Синха, «самые добродушные, работящие и миролюбивые люди во всей округе».

Кайрон Синха принадлежит к тому поколению молодых индийских художников, которые порвали с древнеиндийскими художественными традициями, скованными условностями и придворным этикетом, отказались от создания слащавых акварельных миниатюр и портретов доблестных махараджей и обратились к проблемам повседневной жизни Индии. Проникновенные картины Кайрона Синха, написанные в нарочито гиперболизированных ярких тонах, рассказывают о простых людях, гнущих спину на полях, о жизнерадостных танцах, украшающих вечера, о деревенской жизни с ее будничными заботами. Не случайно в последнее время он обратился к изображению жизни санталов. Черные как смоль фигуры на фоне красочных деревень и роскошной тропической природы так и просятся на полотно художника.

Когда смотришь на картины Кайрона Синха, невольно вспоминаются таитянские работы Поля Гогена. Совершенство композиции и линий, мастерский подбор красок свидетельствуют о том, что французский экспрессионизм нашел себе последователя в лице индийского художника. Но в то же время Кайрон Синха совершенно своеобразен. Позаимствовав у экспрессионистов склонность к упрощению предметов и образов для выделения в них наиболее типичного и усиления впечатления, он заново осмыслил принципы этой школы, придав им чисто индийскую трактовку.

Сын учителя из маленькой восточнобенгальской деревни, Кайрон Синха прожил интересную жизнь. В 1937 г. он закончил художественную школу в Шантиникетоне, некоторое время путешествовал по Китаю, а затем нашел в Мадрасе место преподавателя рисования с окладом 90 рупий в месяц. Хотя и скудный, но все же регулярный заработок не смог долго удержать его на месте. Художника вновь потянуло к странствиям, к крестьянам и рабочим, чью жизнь и труд он изучал и отображал в своих работах.

Это был период новых познаний и новой нужды. Кайрон Синха изображал жизнь простого народа, но ею не интересовались при дворах махараджей; как и все передовые люди, он сочувствовал коммунистам, а это вовсе не нравилось меценатам. Часто ему приходилось отдавать картины за несколько рупий, не возмещая даже расходов на краски и холст. Бывало, что он голодал, но никогда не отступал от своих убеждений и не писал слащавых парадных картин типа «Тадж Махал и махараджи».

Теперь Кайрон Синха зарабатывает на хлеб насущный тем, что изготовляет художественные шали и сари.

Он делает рисунки и штампы, а штампованием платков и продажей их в Дели занимается его жена Гертруда Синха, бывшая студентка художественной школы в Вене, с которой Кайрон познакомился в Мадрасе. Доходов от продажи хватает только на еду. Синха радуется, что выставка картин в Дели имела успех и была отмечена прессой и знатоками. Он был бы рад, если бы правительство поддержало художников заказами.