Экстаз на Ганге

Бенарес без преувеличения можно назвать городом контрастов. В нем уживаются рядом развалины, унаследованные от прошлого, и университет, указывающий путь в будущее, религиозный экстаз и деловитость базара ремесленников, улицы, где жизнь кипит ключом, и пепельно-серые мертвые кварталы. Город на Ганге — место паломничества, где сосредоточены все особенности индуизма и необычайное выступает рука об руку с обыденным. Кого только не встретишь в Бенаресе — созерцающих гуру и вымаливающих подаяние нищих, аскетов-богоискателей и осыпанных пеплом шарлатанов, истязающих себя верующих и расчетливых дельцов, святых, ученых, паломников, туристов. Кажется, что здесь время замедлило свой бег и для города на Ганге XX век не наступил.

Бенарес считается самым священным городом Индии, так как он расположен в «священной» излучине «священного» Ганга. По статистическим данным, в нем насчитывается около 400 тысяч жителей, но во сто крат больше людей стекается сюда со всех концов страны. Город принимает миллионы паломников, чтобы затем вновь вытолкнуть их из себя.

Бенарес так же стар, как сам индуизм. Он существовал еще тогда, когда два с половиной тысячелетия назад в его окрестностях Гаутама (Будда) обнародовал свое учение. Сейчас Бенарес производит впечатление изношенности, обветшалости, он, по-видимому, жизнеспособен лишь до тех пор, пока существует религиозный фанатизм.

Жители города давно уже перестали заботиться о поддержании зданий в порядке. В 1948 г. величественный Ганг превратился от муссонных дождей в бурный поток, затопил храмы и дома, забил их илом и разрушил, подмыл берега и похоронил тысячи людей в своих бурлящих водах. И как будто эта катастрофа произошла только вчера — огромные отверстия продолжают зиять в каменных стенах набережной, а многие дома так и стоят без жильцов. Гниение и распад прочно основались в Бенаресе.

В центре города расположен грязный базар. «Священная» жизнь сосредоточена на берегах Ганга, на круто спускающихся вниз лестницах — гхатах, в возвышающихся вдоль набережной храмах. Сколько их здесь? Говорят, около двух тысяч, а может, и больше. За их состоянием никто не следит, они медленно разрушаются, и, надо полагать, со временем их будет становиться все меньше. Некоторые из храмовых зданий отполированы до блеска, другие совсем заброшены, но ни одно не блещет той красотой и изысканным изяществом, которыми славится индийская архитектура. Они имеют сугубо практическое назначение — служат перевалочными пунктами для ищущих исцеления паломников, казармами для массового духовного обслуживания, и только.

Вокруг храмов идет непрерывная купля-продажа, торгуют всем, что только может найти себе покупателя. Здесь все рассчитано на удовлетворение запросов паломников. Наваленные горами и сплетенные в венки цветы дурманят запахом жасмина. Мимо выставленных для продажи образов, амулетов, благовоний движутся бесконечные толпы людей. Одни останавливаются, щупают, откладывают что-то в сторону или покупают; другие громко спорят, почти кричат, как будто хотят убедить в чем-то даже тех, кто стоит далеко в стороне. Но в конечном счете все будто влекомые сверхъестественной силой направляются в храмы. Священные коровы жадно протягивают мокрые от слюны морды к гирляндам цветов, но их легкими пинками и криками отгоняют от лакомой приманки. Обезьяны куда проворнее. Они полными пригоршнями набирают земляные орехи и, прежде чем продавцы успевают опомниться, оказываются на электрических проводах.

Среди колышущейся толпы людей только садху кажутся отрешенными от мирской суеты. Это «святые люди», богоискатели. Их тощие голые тела, в лучшем случае прикрытые набедренной повязкой, посыпаны золой, грязные волосы свалялись, а лица для пущей неприглядности размалеваны. Они сидят, меланхолично уставившись широко раскрытыми глазами вдаль или на солнце. Мы видели садху, который в течение нескольких часов стоял на одной ноге, подняв правую руку к небу. Взор его блуждал, как если бы он находился под гипнозом.

Никому точно не известно, кто они, эти профессиональные «святые», избравшие своей столицей Бенарес, — шарлатаны, наживающиеся на набожности людей, юродивые или великомученики, которые телесными самоистязаниями хотят достигнуть духовного совершенства йогов. Некоторые из них, буквально единицы, действительно высокообразованные люди, они владеют иностранными языками, знают Шекспира, Канта и Руссо не хуже, чем «Упанишады» и «Рамаяну», и в известном смысле являются носителями культуры. Их называют садху, гуру, йогами, свами, аскетами, отшельниками. Быть их учениками почитается здесь за великую честь, которой удостаиваются лишь немногие избранные.

Но основную массу садху составляют мошенники, которые при помощи благочестивой лжи выуживают деньги у верующих бедняков. Для них спекуляция на аскетизме и святости — ремесло, позволяющее им жить спокойнее и беззаботнее, чем если бы они трудились где-нибудь на фабрике за 60–80 рупий в месяц. Среди них есть «короли», накопившие огромные богатства, и массы голых бездельников взирают на них с завистью, а может быть, даже и с восхищением.

Как камень висят они на шее и без того бедной страны; достаточно сказать, что их число достигает почти 6 миллионов человек. Англичанин Пауль Брайтон, долгое время ведший образ жизни йога, да и многие другие осведомленные лица утверждают, что 95 процентов садху — отлынивающие от работы любители поживиться за чужой счет. Не удивительно, что при переписи населения их заносят в графу «непродуктивные элементы» наряду с бродягами, профессиональными нищими и проститутками. Неру недавно заявил, что садху — паразиты и антиобщественные элементы, которых следует наконец привлечь к производительному труду или заставить каким-либо другим образом служить обществу.

Будь средний индиец того же мнения, в стране осталось бы немного «святых». Но для крестьян и кули садху, как и прежде, существа высшего порядка, которым они подают милостыню из страха быть проклятыми и в надежде на обещанную награду в виде безбедной жизни на том свете. Так, благодаря укоренившимся предрассудкам эти монахи без монастырей и сейчас пользуются таким большим влиянием, что оно обеспечивает им регулярный приток пожертвований. На иностранцев и туристов гуру также производят сильное впечатление, и немало рупий им удается выманить у непосвященных.

Одно можно сказать в оправдание этих своеобразных шарлатанов. Пожелай они немедленно начать новую жизнь, им не удалось бы этого сделать, так как в настоящее время еще миллионы людей не могут быть обеспечены работой в народном хозяйстве. И конечно, не только лень, а часто и нужда заставляет голодающих рабочих, кули или ремесленников становиться садху.

Неподвижные, как манекены, скрестив ноги, наподобие Будды, сидят садху в Бенаресе посреди кричащих, торгующихся и молящихся людей. Ни об одном из «святых» нельзя с первого взгляда сказать, что заставляет его быть садху — убежденность или хитрость. Но при более внимательном наблюдении это можно понять по умению выпрашивать милостыню и по готовности фотографироваться за соответствующую мзду. Двое пестро размалеванных «святых» возле храма позировали всего-навсего за одну рупию. Вот уж поистине льготная цена при таком большом спросе! В придачу они дали мне еще и совет — не подходить к сидевшему в стороне садху, так как он не соглашается ни вступать в разговоры, ни фотографироваться. Что это, оговор конкурентов или правда? Я почти склонялся к последнему, так как у этого садху был вид до правдоподобия неправдоподобный.

Один толстый парень обратился ко мне:

— Хотите посмотреть Бисванатх — золотой храм? Как иностранцу, не исповедующему индуизм, вход в него вам запрещен, но с моего балкона все очень хорошо видно, даже лучше, чем если войти внутрь.

Мы начали проталкиваться по узким переулкам. Они были битком набиты людьми, двигающимися к храму и от него. Одни держали перед собой маленькие медные чашки со святой водой Ганга и гирлянды цветов, другие уже возложили их к ногам богов и возвращались с пустыми руками. У входа в храм, где переулок был не шире 2–3 метров, образовалась давка, люди толкали друг друга, обливались потом и задыхались, стараясь через узкую дверную щель протиснуться в храм или выйти наружу. На двери висела табличка с надписями на английском языке и хинди, такими броскими, что уже издали можно было прочесть: «Остерегайтесь карманных воров».

Точно так же, как и люди в переулке, был зажат между домами сам храм: небольшой, безобразный, он был лишен какой-либо художественной идеи и украшений. Лишь два позолоченных купола, венчавшие плоскую крышу, не связанную архитектурно со всем зданием, давали ему обличие храма и право носить это название. Толпа вливалась в него, шлепая по месиву из грязи, растоптанных цветов и воды из Ганга, еще больше увеличивая это болото своими подношениями.

Откуда-то примчалась корова, быстро пробилась в храм и жадно набросилась на цветы Здесь, на груди богов, она могла беспрепятственно делать то, что в деловитой обстановке базара ей не разрешалось, — есть, пить, чавкать и… облегчаться. Затем корова ринулась обратно с такой же стремительностью, с какой вбежала, точно боялась опоздать в соседний храм.

Я свободно вздохнул, когда выбрался наконец из потока пребывающей в экстазе толпы. Шум базара показался мне уж не столь оглушительным, и я не увидел ничего неестественного в том, что бык, которому я мешал пройти, оттолкнул меня рогами. Да и что можно было сделать в толпе фанатиков, если они скорее да\и бы животному растоптать себя, чем позволили бы убить его. Поблагодарить «божественного» быка за оказанную честь казалось более уместным, чем ударить его.

В Бенаресе четвероногим посвящен специальный храм с колоннами. Как символ плодовитости возвышается в нем каменная скульптура коровы ярко-красного цвета более чем в натуральную величину, с глазами навыкате. Ее тоже чтут, благоговейно склоняются перед ней в молитве, увешивают цветами, одаривают приношениями.

Храм Дурги не посвящен обезьянам, но они обосновались в нем, как у себя дома. Целыми семьями кувыркаются они, дерутся и гоняются друг за другом по каменному полу, визжат, спят — одним словом, ведут себя так непринужденно, как могут позволить себе только обезьяны. Будто подражая своим двуногим родичам, они терпеливо выжидают посетителей, чтобы — каждая на свой лад — выклянчить подачку. Те, которые побоязливее, усаживаются на выступы стен и молящими, страдальческими глазами смотрят на приношения, большинство же по сигналу вожака старается штурмом завладеть дарами. Только очень немногие стоят прямо на дороге и выпрашивают еду. Дерзко, без стеснения протягивают они длинные лапы и, если им не сразу дают лакомство, недолго думая вырывают его из рук. Нравы животных хорошо известны, кормить их принято и доставляет удовольствие посетителям, поэтому тут же около храма продают земляные орехи.

Но не все обезьяны довольствуются подачками набожных посетителей и любопытных туристов. Будучи животными «священными», а следовательно, и неприкосновенными, они опустошают поля, уничтожают посевы и похищают у крестьян спелые плоды. А поскольку обезьян миллионы и жадность их не знает границ, стада этих животных стали для страны настоящим бедствием, с которым невозможно бороться.

Мало того что обезьяны ловкие воры, в городах они обрывают телеграфные провода, пачкают прохожих и мешают торговле на базаре. Поэтому в Дели было решено покончить с их хозяйничаньем. Так как вера запрещает индусам убивать зверей, которые помогли богу Раме одержать победу над врагами, их устранением занялся «обезьянолов» — индийская разновидность сказочного немецкого крысолова из Амельна. С проволочными корзинами и бананом в качестве приманки шагал он по улицам и ловко вылавливал хитрых зверей, а потом в машине вывозил их далеко за ворота города, в поля. Крестьянам же, которые не владеют столь тонко разработанной техникой, и по сей день приходится страдать от обезьян.

Единственная пока отдушина в решении «обезьяньей» проблемы — экспорт их за границу. Зоопарки, клиники и исследовательские учреждения многих стран скупают ежегодно десятки тысяч обезьян для показа или научного экспериментирования. При этом все остаются довольны: крестьяне освобождаются от своих мучителей, казна получает иностранную валюту, а налагаемое индуизмом табу формально не нарушается. Даже ученые брахманы не возражали против такой сделки. Тем не менее любителям экзотики, собирающимся посетить Индию, нечего опасаться, что эти проказливые существа могут там перевестись — ведь по численности они занимают после коров второе место в стране.

Не только бесчисленными храмами со скопищами садху, мошенников и жрецов славится Бенарес, но и гхатами, которые каскадом сбегают с высоких набережные прямо в воду и гранитными ступенями окаймляют берег Ганга. По ним верующие спускаются к «священной» реке, чтобы, отрешившись от земных дел, греться возле воды на солнце и купаться.



По убеждениям индусов,

омовение в священной воде Ганга

очищает не только тело, но и душу


Уже с раннего утра по городу начинают двигаться многотысячные процессии. Подобно мощному потоку, катятся по улицам толпы верующих, они устремляются по гхатам к воде и наконец как бы сливаются со священной рекой. Люди бредут пешком, ковыляют на костылях, едут на рикшах, а некоторых тащат на носилках. Здоровые хотят стать еще здоровее, а больные — найти исцеление. С ними идут коровы. Спотыкаясь и падая на слишком крутых для них ступенях, они кидаются к воде напиться. Паломники о таких мирских потребностях и не помышляют. Не желание освежиться, смыть с себя пыль и грязь, поплавать или насладиться прохладой воды привело их к Гангу. Для паломников купание — символический акт очищения души, так как, по представлениям верующих, святая вода уносит с собой грехи. Вполне понятно, что при такого рода «духовном омовении» нет нужды раздеваться. Люди входят в реку в одежде: мужчины — в дхоти, женщины — в сари. Пляжных костюмов и кабин для переодевания здесь нет, и только похожие на огромные грибы широкие зонты из пальмовых листьев отдаленно напоминают о купании в наших широтах.

Купаются с утра до вечера. Прокаженные выставляют свои гноящиеся раны напоказ и усердно поливают разлагающиеся части тела водой Ганга, которой здоровые полощут рот и горло. Тут же пьет корова, опустив в воду мокрую от слюны морду. Медленно плывет пепел сожженных трупов, брошенный в воду выше по течению реки. Люди, живущие на лодках, а их, пожалуй, не меньше, чем молящихся и купающихся, из того же самого Ганга берут воду для питья и в него же бросают отходы и нечистоты.

Есть на берегу Ганга место, которое обходит людской поток. Это — царство мертвых. Там с раннего утра до позднего вечера суетятся лишь старец, худой, как скелет, и несколько подручных. Они сжигают на кострах трупы, а пепел сбрасывают в Ганг. Ниже по течению вдоль берега стоят бамбуковые носилки с завернутыми в белый холст телами. Воды Ганга в последний раз омывают их ноги. Только коровы нарушают царящую здесь тишину — они кидаются к носилкам и пожирают соломенные подстилки, на которых лежат мертвецы. Скудна, конечно, эта трапеза, но на худой конец и она способна на время заглушить мучительный голод. Хотя коровы и считаются священными животными, никто по-настоящему о них не заботится, и в богом отмеченном городе не одно благословенное четвероногое погибло от голода.

Сожжение трупов и развеивание их пепла по реке — предпочтительнее по священному Гангу — древний обычай индусов, которые верят в возрождение мертвых. Но стоит ли возрождаться, если жизнь так безрадостна и тяжела, полна лишений и голода? Неизвестно к тому же, какое обличье получит после воскрешения умерший — коровы, червя, змеи, прокаженного или неприкасаемого. Так не лучше ли избежать этой участи, расставшись с жизнью в Бенаресе и будучи после смерти сожженным? Это, по представлениям индусов, открывает кратчайший путь в царство бога Брахмы — Брахмалоку, откуда нет возврата на землю. Так Бенарес стал для индусов как бы вратами в рай. Вот почему из самых отдаленных уголков страны сюда устремляются люди, почувствовавшие приближение смерти.


Еще в гостинице, несмотря на ее чисто европейскую обстановку и ухоженный парк, иностранец сталкивается с необычными для него картинками жизни города. Заклинатель змей расставил прямо в холле корзины, из которых торчали сонные головы пресмыкающихся. Он наигрывал на маленькой деревянной флейте монотонную пронзительную мелодию и приглашал обитателей отеля полюбоваться его искусством. Собрав несколько рупий, он начал играть громче, зазывнее, и, повинуясь мелодии, змеи вытягивали головы. Словно под влиянием гипноза они слегка покачивались из стороны в сторону, как тростник при легком дуновении ветерка. Их длинные тонкие язычки играли со струей воздуха, выходящей из флейты, как если бы они хотели ее поглотить. Кто знает, может быть, именно эта струя воздуха заставляла змей подниматься, ведь их органы слуха настолько слабо развиты, что почти не реагируют на звуки, и ориентируются кобры только при помощи подвижного чувствительного язычка.

Змеи были настолько ленивы и ослаблены голодом, что заклинателю приходилось тормошить их рукой. Одна из них громко зашипела и ужалила старика. Его это не смутило и не взволновало, хотя он с самым серьезным видом заявил, что для обычного человека укус ядовитой кобры смертелен. Но если предположить, что заклинатель удалил у змей ядовитые зубы, чудо перестает казаться чудом.

За дополнительную плату демонстрировался бой мангусты со змеей. Этот напоминающий белку зверек величиной не более крысы ожесточенно набрасывался на своего злейшего врага. Бой не на жизнь, а на смерть при других обстоятельствах закончился бы победой мангусты, так как змеиный яд на нее не действует, а острыми, как иглы, зубами она прокусывает голову или позвоночник змеи. Пораженному туристу, однако, не часто удается стать свидетелем такого сенсационного исхода. Старик приберегает змей, чтобы еще не раз заработать на этом трюке, и в решающий момент оттягивает мангусту за цепочку.



Заклинатель змей демонстрирует свое искусство


Не только иностранцы, но и сами индийцы не считают заклинателей змей святыми или аскетами. Мне, правда, рассказывали, будто существует целая деревня заклинателей, которые заставляют змей танцевать в честь богов, но это мало походит на правду. Я во всяком случае встречал заклинателей только в больших городах, где они могут рассчитывать на любопытство туристов.

В Индии змея считается священной. Ее нельзя убивать, и как спутница богини Кали она имеет доступ в рай. Почитанию змеи способствует, очевидно, одно ее свойство — она никогда не нападает первой, и не было случая, чтобы она ужалила человека, застывшего в молитвенной позе. Пресмыкающиеся приносят большую пользу, уничтожая крыс, мышей и других паразитов. Вот почему многие индийские крестьяне приручают змей, поят их по утрам молоком и позволяют спать у себя в ногах.

Загрузка...