Нерлих Г. ... а Ганг течет дальше

Когда город меняет свой облик

Q просите нескольких человек о Дели, и вы услышите разноречивые ответы. Коммерческий директор «Эйр Индиа интернэшнл», летевший вместе со мной из Бомбея в Дели, сообщил, что полет длится около трех часов, что в индийской столице имеется «современный аэродром невдалеке от центра города», и перечислил все современные отели. Сидевший рядом швейцарский турист, листая путеводитель, пытался убедить меня в привлекательности Кутб Минара, Красного форта, Джантар Мантара и мечети Джума Масджид, а в заключение лаконично заметил: «Остальное неинтересно». Его сосед задумчиво покачал головой: он предпочитал кафе или бар «Альпы», и его улыбка говорила о близком знакомстве с ресторанами, где можно получить виски. Наконец, индиец с гордостью рассказал о прекрасном городе-саде, который задуман как огромный ансамбль, раскинувшийся на большой территории, и уже сейчас составляет кусочек новой Индии. Мне же с самого начала довелось увидеть Старый и Новый Дели — историческую резиденцию Великих Моголов и недавно отстроенные кварталы — совсем иными, чем они вставали из рассказов моих попутчиков.

В те дни Дели напоминал лагерь беженцев. Куда бы вы ни взглянули — ив самых убогих переулках, и на аристократических проспектах виднелись похожие на палатки сооружения, дребезжащие повозки, коровы, груды домашнего скарба. А между ними — люди, задавленные нищетой и грязью, устало переговаривающиеся или в тупом молчании уставившиеся в одну точку. Их с опаской обходили обитатели ближайших вилл. Некоторые из несчастных расставили принесенные откуда-то кровати — деревянные рамы, переплетенные крест-накрест пеньковыми веревками, которые в окружающей обстановке производили впечатление «благосостояния». Другие соорудили себе из тряпок, палок и кусков жести некое подобие лачуг — жилища нищих, составлявшие резкий контраст с расположенными поблизости белыми особняками богачей. Но в большинстве своем люди лежали прямо на земле, под серо-белыми бумажными тряпками, едва прикрывавшими наготу их владельцев. Это зрелище вызывало ужас и сострадание.

Я спросил шофера о судьбе несчастных. Он лишь пожал плечами:

— Наводнение! Это случается почти каждый год. После трех месяцев дождей, приносимых муссонами, многоводный Ганг и его притоки выходят из берегов. Крестьяне бегут в города и приносят с собой все, что им удается спасти. На этот раз в Дели собралось, очевидно, около 20 тысяч беженцев.

Мы попытались спуститься к Джамне, притоку Ганга, на берегах которого расположен Дели. Но нам не удалось пройти: улица была перегорожена бочками из-под смолы, и полицейские никого не пропускали, так как внизу продолжал бурлить поток, заливший низинные части города.

В Дели все напоминало о разбушевавшейся стихии. Радио и газеты регулярно сообщали об уровне воды, каждый спрашивал себя, что будет завтра, а беженцы терпеливо ждали, когда наконец получат помощь и смогут вернуться к своим хижинам и опустошенным полям.

Пострадавшие толпились на большой площади. Их прибывало все больше и больше, и они молча становились в длинную очередь: еда для жертв наводнения — первая помощь правительства. Пока больше ничего им дать не могли — слишком много было беженцев, и не в одном только Дели.

Я заговорил об этом с экспертом правительства по сельскому хозяйству, и на его лбу сразу же появились морщины.

— Катастрофы от наводнений — одно из самых грозных бедствий для страны. С Гималаев в равнину низвергаются могучие потоки, волны, достигающие метра в высоту, со страшной силой разрушают все, что упорным трудом создал человек, вода заливает дома и поля. Крестьяне бессильны что-либо сделать и вынуждены бежать, чтобы спасти хотя бы жизнь, а их имущество уносит поток. Наводнения случаются так часто, уничтожают нее так безжалостно, что многие индийцы считают их явлением сверхъестественным и неизбежным. Однако современная техника в состоянии бороться с ними. Если построить вдоль Гималаев плотины и отрегулировать течение рек, то их можно будет держать в узде. Это, правда, обойдется во много миллиардов рупий — сумма, огромная для нашей страны, — но тем не менее правительство уже приступило к строительству. Конечно, сооружение плотин следовало начать гораздо раньше, но ведь само наше правительство образовалось только в 1947 г., а до этого мы были всего лишь английской колонией.

Не знал покоя и центр города. Толпы людей теснились перед большими отелями. Там разгорались и бурлили ожесточенные споры. Индийцы в белой форме кельнеров дежурили у входов и никого не пропускали внутрь. Плотные жалюзи на окнах были опущены, обычно оживленные холлы опустели, ни один автомобиль не останавливался у подъездов. Бастовали работники отелей, требуя оплаты отпусков и повышения жалованья до 60 рупий в месяц вместо 30. Вполне законные требования!

Полицейские подозрительно осматривали каждого, кто приближался к бастующим. Время от времени они угрожающе размахивали огромными бамбуковыми палками, такими же длинными и тонкими, как их ноги, торчавшие из коротких штанов. На стенах висели красные флаги, лозунги и наскоро написанные транспаранты с требованиями рабочих. С ограды перед зданием отеля «Мейденс» какой-то индиец обращался к собравшимся со взволнованной речью. Звучали аплодисменты, призывы, возгласы одобрения и, как какой-то рефрен, монотонный голос полицейского: «Проходите, не останавливайтесь». Гостеприимная надпись «Плавательный бассейн» продолжала зазывать в парк, как будто ничего не случилось, но там не было ни души. На время забастовки делийским богачам пришлось отказаться от послеобеденного купания в кафельном бассейне и коктейлей под пальмами.

Так сразу же, в первый день, мы увидели роскошь и нищету Дели, попали в самую гущу проблем, волнующих всю Индию. Некогда высокоразвитая система регулирования рек при колонизаторах пришла в упадок, и теперь благосостояние целых областей находилось в зависимости от капризов природы — засухи и наводнения. Миллионы крестьян не имели даже жалкого клочка земли, в городах заработная плата была так ничтожно мала, что на нее едва можно было существовать, а миллионам людей, лишенным даже этого заработка, приходилось нищенствовать. Таково тяжкое наследие британского колониального владычества, доставшееся правительству Индии, когда в 1947 г. оно взяло на себя управление страной. Многое с тех пор уже изменилось к лучшему, но потребуются годы, десятки лет упорного труда всех индийцев, пока можно будет устранить безземелье, создать оросительную систему и обеспечить работой все население.

Я переночевал в «Гранд-отеле», одной из немногих гостиниц, удовлетворивших требования бастующих. Он, правда, не так комфортабелен, как отель «Амбассадор» в Бомбее, но зато расположен в стороне от городского шума и пыли.

Номера примыкали непосредственно к парку; дверьми к ним служили проволочные сетки. Такие же сетки на окнах открывали воздуху доступ в помещения, а на постелях вместо одеял лежали простыни. Но и они казались липкими от жары. Только когда действовал огромный вентилятор на потолке, знойный воздух становился немного терпимее.

Большая светло-желтая ящерица, которая быстро переползла со стены на потолок, привела меня в ужас. Словно персонаж из сказки, на которого не действуют законы земного тяготения, геккон уверенно передвигался по гладкой поверхности, как говорят, «головой вниз». Прибежавший на мой зов слуга, ничуть не удивившись, с успокоительной улыбкой заметил:

— Не беспокойтесь, в Индии они повсюду.

Он оказался прав. В Гималаях, на Юге Индии, в Калькутте и Мадрасе — повсюду я видел этих бойких пресмыкающихся. Они весьма миролюбивы, не причиняют никакого вреда человеку и даже приносят пользу: ловят комаров, как кошки — мышей. А поскольку в этом жарком поясе москиты значительно большее зло, чем серые грызуны для нас, с пребыванием гекконов в доме охотно мирятся. Когда в конце путешествия я увидел в бангалурском отеле швейцарца, испуганно указывавшего на геккона, я мог с полным убеждением заверить его:

— Не беспокойтесь, в Индии они повсюду.