Невеста

Глава 10

Он не безрассуден, не халатен и не доверчив по своей природе. Но он умеет распознать в человеке ценного союзника.

Во многих комнатах этого дома можно было бы спокойно поговорить, но мы сидим за кухонным столом. Перед Лоу стоит кружка черного кофе, из которой поднимается пар, пока за окном восходит солнце.

Моя ночь, как и большинство других, прошла без сна. Его тоже, судя по тёмным кругам под глазами. Лицо у него измождённое, но по-прежнему поразительно красивое. Он давно не брился, и видно, что ему не помешал бы отдых и передышка хотя бы на две недели без переворотов.

У меня есть смутное подозрение, что ему не светит ни то, ни другое.

— Я не мог понять, почему ты согласилась, — говорит он мне между глотками, почти буднично. Все наши предыдущие взаимодействия были полны напряжения, поскольку он постоянно заставал меня в щекотливых ситуациях. Сейчас же… мы не стали закадычными друзьями, но мне интересно, таким ли становится Лоу, когда вся его энергия не направлена на защиту своей стаи? Мощная фигура, излучающая спокойствие и уверенность. Его губы даже тронула слабая улыбка, когда он увидел, как я спускаюсь по лестнице, и он жестом предложил мне сесть напротив него. — Почему ты снова пошла на это.

— Ты думал, у меня комплекс мученицы? — обняв колени руками, я наблюдаю за тем, как его губы смыкаются вокруг ободка кружки. — У меня нет верности ни к вампирам, ни к людям, за одним единственным исключением. И я её найду.

Он ставит кружку на стол и прямо спрашивает: — Ты уверена, что она жива?

— Надеюсь, что да. — Моё сердце сжимается. — Даже если нет, мне всё равно нужно знать, что с ней случилось. — Если я не выясню, никто больше о ней не вспомнит. Никто, кроме горстки сирот, которые дразнили её за косоглазие, коллег, не разделявших её чувства юмора, людей, с которыми она встречалась, но к которым не испытывала особых чувств. Это недопустимо. — Она бы сделала то же самое для меня.

Лоу без колебаний кивает. Подозреваю, что верность для него болезненно знакомое понятие.

— Ты знаешь, какую статью она писала? Что вызвало её интерес к Ане?

— Нет. Обычно она хотя бы вскользь рассказывала о сюжетах, над которыми работала. А так она занималась финансовыми вопросами.

— Преступлениями?

— Иногда. В основном анализом рынка. У неё диплом по экономике.

Лоу задумчиво барабанит пальцем по краю стола. — Что-нибудь о взаимоотношениях оборотней и людей, или вампиров и людей?

— Она же росла в качестве ребёнка-компаньона для Залога. Она бы и близко не подошла к этой теме.

— Разумно, — он встаёт, подходит к холодильнику без крови. Его широкие плечи заполняют всю кухню, пока он берёт несколько продуктов и возвращается с ними к столу. Банка арахисовой пасты, которая заставляет насторожиться мои самые тёмные желания. Хлеб для тостов. Какое-то ягодное желе, которое меня просто ставит в тупик.

Серена любила ягоды, и я пыталась запомнить их названия, но они такие нелогичные. Голубика? Не голубая. Ежевика? Не похожа на ежа. Клубника? Не растёт клубками. Малина? Не маленькая, ну или не такая уж и маленькая. И так далее.

— Я хочу просмотреть её сообщения перед исчезновением. У тебя же наверняка к ним ещё есть доступ?

— Есть. И уже проверила — никаких зацепок.

Он достаёт два ломтика хлеба. Его предплечья сильные, с большими мышцами, на которых то тут, то там виднеются белые шрамы.

— Если замешаны оборотни, ты можешь просто не понять, что искать. Я поговорю с Алексом, и передам…

— Эй, — я ёрзаю и подтягиваю ноги под себя. — Я ничего не передам, пока ты не расскажешь, что сам стал бы искать.

Он приподнимает бровь. — Мизери, ты не в том положении, чтобы торговаться.

— Как и ты.

Бровь поднимается ещё выше.

— Ладно, может, у меня меньше рычагов, чем у тебя. Но если мы будем этим заниматься, мне нужно знать, какую выгоду ты из этого получишь, потому что я сильно сомневаюсь, что ты вдруг стал заботиться о моей случайной подруге-человеке, чтобы помочь мне разыскать её.

Он мастерски умеет сверлить взглядом. Смотрит своими ледяными глазами, не говоря ни слова, и я начинаю ёрзать на стуле, покрываясь испариной. Как этому парню удаётся сделать так, чтобы у кого-то с базальной температурой тела тридцать четыре с лишним градуса и практически отсутствующими потовыми железами появилась испарина?

— Это из-за Аны, верно? Ты думаешь, Серена её искала.

Ещё один пристальный взгляд. Теперь к пронзительности добавился намёк на оценку.

— Слушай, очевидно, что тебе хочется выяснить, как человек узнал о существовании твоей сестры. И я не прошу тебя доверять мне…

— А я, пожалуй, всё же доверюсь, — наконец решительно произносит он. А затем начинает намазывать арахисовое масло на хлеб, словно только что решил важный вопрос и теперь нуждается в перекусе.

— Ты… доверишься?

— Тебе.

— Не понимаю.

— Нет, — выражение его лица не нежное, но становится более… понимающим. Добрым. И, безусловно, немного весёлым. — Я так и думал, что не поймёшь.

— Я просто предлагала обмен информацией.

— И ты можешь сделать много ужасных вещей воспользовавшись информацией, которую я собираюсь тебе дать. Но ты сама побывала в шкуре Аны. И тебе больно, потому что ты побежала ей на помощь, когда солнце ещё не село, — Лоу указывает на покрасневшую кожу моей правой руки и протягивает мне пакет со льдом.

Он, должно быть, достал его раньше из морозилки. Ох, и как же это приятно.

— Хотя твои действия и были опрометчивыми, я сомневаюсь, что ты могла бы предать Ану.

— Не менее опрометчивы, чем использовать её в качестве приманки. К слову, отличные методы воспитания, — добавляю я немного ехидно.

— За ситуацией следили восемь оборотней, — говорит он, ничуть не обидевшись. — А в её наряде был маячок. У Макса не было машины, поэтому мы знали, что он попытается передать Ану кому-то другому. Она никогда не была в реальной опасности.

— Конечно, — я пожимаю плечами, притворяясь, будто мне всё равно. — И дети ведь такие мягкие, легко приспосабливаются и идеально подходят на роль пешек в играх великих лидеров, верно?

— Я смогу защитить Ану только если буду знать, откуда исходит угроза, — он наклоняется через стол. Аромат его крови словно волна омывает мою кожу. — Я не такой, как твой отец, Мизери.

В горле внезапно пересохло. — Ну, ты ошибаешься. Я бы и Ану подставила, если бы пришлось выбирать между ней и Сереной. — У меня есть приоритеты, очень мало сочувствия, и мне не доставляет удовольствия лгать, когда другие честны со мной. Может быть, Ана и начинает мне нравиться, но не она спала рядом со мной целую неделю, когда мне было четырнадцать, и я заработала себе припадки, пытаясь впервые спилить клыки… тёркой для сыра.

— Да? — он звучит так, будто не верит мне. — Надеюсь, до этого не дойдёт.

— Я не думаю, что дойдёт, — соглашаюсь я. — И да, нам определённо стоит объединить усилия. Как брат Аны и сестра Серены.

Его взгляд встречается с моим, серьёзный и тревожный. — Не как муж и жена?

Потому что мы и те, кем являемся, даже если это ужасно легко забыть. Я отвожу взгляд, фокусируясь на комочке арахисовой пасты на краю банки. Это паста без кусочков орехов, что… ну да.

Я кладу на стол холодный компресс и откидываюсь на стуле, как можно дальше от неё.

— Кстати, в следующем месяце ей исполняется семь, — говорит он мне. — Просто у неё лучше получается лгать словами, чем пальцами.

— А её родители… Где они?

Он слегка запинается в движениях и отставляет банку с желе.

— Мать мертва. Отец где-то на территории людей.

— Оборотни на территории людей?

Лицо Лоу напряглось. — Вот тут, Мизери, я и совершаю прыжок веры.

Сердце у меня оледенело. Вспыхнуло воспоминание: мой первый день в одиночестве среди людей, после того как отец, Ваня и весь остальной конвой вампиров уехали. Ужасающий запах их крови, их странные звуки, непонятные существа, столпившиеся вокруг меня. Осознание того, что я единственная представительница своего вида за многие мили. Я не хочу этого для неё. Не хочу этого ни для кого.

— Ана… человек? Залог?

Он мотнул головой. Меня захлёстывает облегчение.

— Хорошо. Она оборотень. Тогда почему… — я замолкаю.

Потому что Лоу снова покачал головой.

Я знаю, как пахнут вампиры, каковы их потребности и ограничения. И Ана не одна из нас. Остаётся только одна единственная возможность.

— Нет, — говорю я.

Лоу молчит. Его нож звякает о край тарелки, и он скрещивает руки на груди. Выражение его лица не меняется, и это сводит меня с ума.

— Это невозможно. Они… Нет. Не оба. — Почему он молчит? Почему не поправляет меня? — Генетически это не… Так ведь?

— Видимо, возможно.

— Как? — Тут столько уровней невозможности. Чтобы человек и оборотень вообще захотели заняться тем, что необходимо для зачатия ребёнка. Чтобы это сработало физически. Чтобы это имело последствия. Оборотни, может, и не так сильно стараются, как вампиры, но их рождаемость по-прежнему ниже, чем у людей.

Вскочив на ноги в порыве нервной, недоверчивой энергии, я тут же снова сажусь, когда мои израненные подошвы протестуют. — Но ведь она твоя родственница, правда? Глаза…

— Глаза моей матери, — кивает он. — Она была одной из заместителей Роско. Наблюдала за лесами между территориями оборотней и людей. Официально при правлении Роско дипломатических отношений не было. На практике же постоянно велись очень ограниченные переговоры с людьми, особенно в районах с высоким уровнем конфликтов. Полагаю, так она впервые встретила отца Аны, но меня тогда не было рядом, — в его голосе звучит сожаление, и я вспоминаю рисунки красивого дома. Единственное запертое место в его комнате.

— Он не твой отец, верно?

— Мой отец был оборотнем, и он умер, когда я был ребёнком.

Я не собираюсь спрашивать, были ли мои люди причастны к этому, потому что уверена, что знаю ответ. — Зачем ты мне это рассказываешь?

Он какое-то время молчит, опустив глаза. Только проследив за его взглядом, я понимаю, что он смотрит на наше обручальное кольцо на своём безымянном пальце.

— Знаешь, что делает Альф хорошим вожаком? — спрашивает он, не поднимая глаз.

— Без понятия.

Он фыркает, смеясь. — Я тоже. Но иногда бывают решения, которые кажутся правильными, глубоко в костях, — он облизывает губы. — Ты — одно из них.

Кровь приливает к моим щекам. Лоу никак не мог этого не заметить, что унизительно. Я просто благодарна, что он продолжает говорить, не упоминая об этом.

— Я жил в Европе, когда моя мама была ранена, но сразу же прилетел обратно. Когда стало очевидно, что она может не поправиться, она рассказала мне о биологическом отце Аны.

— Её биологический отец — человек. — Невообразимо.

— Я думал, она бредит из-за лекарств. Или просто ошибается.

Я склоняю голову набок. — Что заставило тебя передумать?

— У Аны есть особенности. Такие, из-за которых я стал воспринимать слова матери не просто как бред, вызванный морфином.

— Какие, например?

— Во-первых, Ана не обращается.

— Ого. А она уже должна?

— Ребёнок оборотня обязательно обратиться. На самом деле, в полнолуние им сложно не обратиться. Её кровь тёмно-красная, а не зелёная. В то же время у неё есть черты оборотня. Она ловче, и сильнее человека. Её жизненные показатели скачут. После смерти матери я очень скрытно сделал анализ её ДНК. Джуно — генетик, и она смогла помочь, — он снова берет нож, намазывая больше желе. Банка с арахисовой пастой всё ещё на месте. Открытая. — В то время Альфой был Роско — легко было предсказать, что он сделает, если узнает, что в его стае есть полукровка.

— Роско был, мягко говоря, не в восторге, да?

Он бросает на меня взгляд, выражающий явное преуменьшение.

— И она была сестрой того парня, который пах так, будто он метил на его место, — бормочу я, не подумав. Замечаю удивление Лоу. — Что? Я кое-что знаю.

— Роско никогда не был миролюбивым Альфой, но за последние несколько лет его позиция постепенно переросла в крайнюю агрессию. Он требовал контроля над определёнными демилитаризованными зонами и начал внедрять политику нулевой терпимости. За последние десять лет мы убили больше людей и вампиров, чем за предыдущие пять — и они убили больше нас. Вот тогда несколько его заместителей открыто выразили своё несогласие. Их недовольство встретилось новым всплеском насилия. В это же время в прошлом году от рук других оборотней погибло больше оборотней, чем представителей любого другого вида. Моя мать была одной из них, — он сжал губы. — Я вернулся домой, бросил вызов Роско и победил. Четыре его самых преданных заместителя выступили против меня, и я снова победил. Были и другие, всё слабее и слабее, и это казалось такой бессмысленной тратой… — он потёр челюсть ладонью. Я начинаю понимать, это его привычный жест, когда он размышляет. — Это была моя ошибка. Мне не следовало их оставлять в живых.

Я внимательно наблюдаю за ним, размышляя, хотел ли он вообще становиться Альфой. Интересно, что бы я чувствовала, возглавляя тысячи людей без истинного призвания к этому. По крайней мере, отец процветает в этой полном интриг политической жизни, кишащей обманом и мелкими стычками с другими членами Совета.

— Дай угадаю: те, кого ты победил, но оставил в живых, переименовали себя в Лоялистов и сейчас радикализируют молодых Максов, как одержимые.

Он кивает. — Это небольшая группа, но они готовы опуститься гораздо ниже, чем я могу себе позволить. И их поддерживает Эмери, пара Роско. Конечно, она всё отрицает, и она достаточно умная, чтобы не допустить, чтобы недавние нападения были связаны с ней, но у нас есть информация.

— Будь я на твоём месте, я бы следовала методам их обожаемого Роско и беспощадно подавляла любое инакомыслие.

Его губы чуть заметно тронула улыбка, словно он подумывает сделать именно это, и я тоже улыбнулась. Наши взгляды встретились на мгновение, прежде чем он продолжил:

— Ана не знает, кто её настоящий отец.

— А кого она считает…?

— Винсента. Он был ещё одним заместителем Роско, и они с мамой то сходились, то расходились на протяжении многих лет. На него напали на территории вампиров, когда Ане было около года. Все остальные в стае, благодаря стараниям моей матери, свято верят, что Ана — дочь Винсента.

— А как ты объяснил то, что она не обращается?

— Это не широко известно, да и есть другие причины, которые могут это вызвать, включая психологический блок. Они редки, но…

— Не так редки, как наполовину оборотень наполовину человек. Кто ещё знает?

— Джуно и Кэл, потому что мы выросли вместе, и они мне как семья. Ещё Мик. Он был одним из заместителей Роско, единственный, на кого могла положиться моя мать, когда меня не было. Кроме них, мама никому не рассказывала. Но я начинаю сомневаться в этом. Я могу только представить, что Серена может быть заинтересована в Ане…

— …потому что она наполовину человек. И если Серена знает…

— …тогда неизвестно, кто ещё в курсе, — заканчивает он.

Я барабаню пальцами по столу, обдумывая всё это. — Макс ничего полезного не рассказал о Лоялистах?

— Он мало что знает, кроме имён нескольких низкопоставленных членов. Лоялисты завербовали его, потому что у него есть связи с некоторыми из моих заместителей и лёгкий доступ к Ане, но они недостаточно доверяли ему, чтобы раскрыть что-либо. Он не знал, кому он должен был передать Ану.

— Ты думаешь, Лоялисты знают об Ане?

Задумчивая пауза. — Возможно. Но скорее всего, они используют моего единственного оставшегося родственника, чтобы заставить меня выслушать их требования. Они знают, что я полноправный Альфа, и что никто не сможет бросить мне вызов, — в его голосе больше смирения, чем гордости. — Это не самый продуманный план с их стороны, но они отчаялись. И чертовски раздражают, — он массирует переносицу.

— Разве они не могут просто отделиться и создать свою стаю?

— Пожалуйста, пусть делают что хотят, это сильно облегчит мне жизнь. Но у них нет ни ресурсов, ни необходимого лидерства для этого. Им нужен контроль над финансовыми активами стаи Юго-Запада. Эмери происходит из длинной родословной могущественных оборотней, и она считает это своим долгом. Но в течение последних нескольких месяцев Лоялисты саботируют строительные проекты, разрушают инфраструктуру, нападают на моих заместителей. Никто, кто прибегает к подобному, не должен контролировать крупнейшую стаю в стране.

— Даже курятником, если на то пошло, — сказала я, закусив нижнюю губу и обдумывая услышанное. — Кто отец Аны?

— Мама никогда мне не говорила. У меня сложилось впечатление, что у него уже была семья, и когда она попыталась рассказать ему об Ане, он…

— Не поверил ей?

— Да.

— Нельзя его винить. Итак, возвращаясь к Серене. Кроме тебя, только Джуно, Кэл и Мик знают об Ане. Кто-нибудь из них мог бы…? — я бросаю на него долгий, многозначительный взгляд, который, как я надеюсь, подскажет ему, чего я не собираюсь озвучивать.

Он качает головой и начинает обрезать корки с бутерброда. Я слежу за ритмичными движениями его рук, завороженная его грациозностью, и вспоминаю, что именно так раньше любила есть Серена, когда мы были… моложе Лоу, это точно. Я бы не подумала, что такой большой и страшный волк может быть таким привередливым в еде.

— Не хочу сеять раздор, и обещаю, что это лишь косвенно связано с желанием Джуно вырезать мне органы, но, может быть, тебе стоит проверить, не проболтался ли кто-нибудь из них.

— Я проверил. Несмотря на то, что они рисковали жизнью ради меня десятки раз, — он говорит это сердито, словно ему горько и больно, словно стыдится, и меня озаряет мысль: возможно, Лоу — тот лидер, который измеряет свою силу не победами в битвах, а доверием, которое он способен оказать другим. В нём есть что-то, в его манере командовать есть какая-то особая сила, которая сочетает в себе прагматизм и идеализм.

Отложив корки в сторону, он вновь уперся ладонями в стол, глядя мне прямо в глаза. — Я спросил. Они не замешаны и никому не рассказывали.

— Ладно, да, но. Есть такая штука, которую люди иногда делают, и для которой у вас, ребята, нет эквивалентного обозначения. Вампиры называют это «ложью».

Он бросил на меня испепеляющий взгляд. — Я сразу бы понял, если бы они меня предали.

— У тебя типа нюх на ложь? Это реально работает?

В этот раз он был менее впечатлён моими познаниями в секретах оборотней. Возможно, потому что это вовсе не секреты.

— Не всегда. Но запах меняется вместе с чувствами. А чувства меняются вместе с поведением.

Я нахмурилась. — До сих пор не могу поверить, что ты знал, что Макс лжёт, и всё равно приставил охрану ко мне.

— Я приставил к тебе охрану ради твоей безопасности.

— О. — Правда? Я об этом не подумала. Мне потребовалось целых две секунды, чтобы переосмыслить последние пять дней, и… О, да, действительно. — Я могу позаботиться о себе.

— Против молодого оборотня без подготовки, да. Против кого-то вроде меня, сомнительно.

Я могла бы фыркнуть и обидеться, но мне нравится думать, что я знаю свои пределы.

— А он накапливается?

— Что?

— Запах. Просто интересно, поэтому ли я пахну для тебя рыбным супом? Неужели я так много лгала в своей жизни?

Это был искренний вопрос, но Лоу тяжело вздыхает и оставляет меня в неведении. Он убирает еду обратно в холодильник, за исключением одного: арахисовой пасты. Должно быть, мой мозг, так измучен мыслями о биологической возможности существования людей-оборотней, что посылает сигнал моей руке зачерпнуть немного арахисовой пасты с края банки себе в рот. И, чёрт возьми, как же это вкусно, прошло так много времени…

— Какого чёрта?

Я открываю глаза. Лоу с любопытством смотрит на то, как я сосу свой указательный палец.

— Ты сейчас ела?

— Нет, — я краснею, смущённая. — Нет, — повторяю я, но арахисовая паста прилипает к нёбу, искажая слог.

— Мне говорили, что вампиры не едят.

Я не могу вспомнить, когда последний раз испытывала такое смущение.

— Серена заставила меня, — выпаливаю я.

Лоу огляделся по сторонам, не найдя ни единой Серены.

— Не сейчас. Но она заставила меня попробовать впервые, — я вытерла палец о майку. Унизительно. — Последующая зависимость — целиком моя вина, — пробормотала я с признанием.

— Интересно, — его взгляд острый, и он кажется не просто заинтересованным, а заинтригованным.

— Пожалуйста, убей меня сейчас.

— Значит, вы можете переваривать пищу.

— Частично. Наши коренные зубы в основном рудиментарные, так что жевать мы не можем, но арахисовая паста гладкая и кремовая, и я знаю, что это неправильно, но… — я содрогаюсь от того, насколько она вкусная. А ещё от того, насколько позорным и излишним считается среди вампиров есть еду. Даже жизнь среди людей не выбила из меня эту веру. Даже то, как Серена в два часа ночи уплетает три стаканчика лапши быстрого приготовления, потому что она «слегка проголодалась». — Это так недостойно. Пожалуйста, не говори никому и выбрось мой труп в озеро после того, как я пропущу себя через измельчитель отходов, что я и собираюсь сделать прямо сейчас?

Его губы тронула тень улыбки.

— Ты смущена.

— Конечно.

— Тем, что ешь то, что тебе не нужно для выживания?

— Да.

— Я постоянно ем ради удовольствия, — он пожал плечами, будто его плечища сами с ним согласны. У нас здоровый аппетит. Нам нужна еда. — Просто представь, что это кровь.

— Это не одно и то же. Вампиры не пьют кровь ради удовольствия. Мы вливаем её в себя, когда это необходимо, а потом даже не думаем об этом. Это телесная функция. Как, ну не знаю, пописать.

Он садится напротив меня и — чтоб его — ненавижу его за то, как он толкает банку с арахисовой пастой в мою сторону, не сводя с меня глаз.

Он бросает мне вызов.

И это многое говорит о том, насколько я подсела на эту глупую, вызывающую привыкание ореховую пасту, раз подумываю съесть ещё немного.

А потом я просто делаю это.

— А что вампиры делают для удовольствия? — спросил он, слегка охрипшим голосом. Мне совсем не хочется сверкать перед ним клыками, но это сложно, когда облизываешь арахисовую пасту с пальцев.

— Не уверена. — Моё пребывание среди них было исключительно в детстве, когда правил было много, а развлечений — мало. Оуэн, единственный взрослый вампир, с которым я регулярно общаюсь, любит сплетничать и делать язвительные замечания. У отца есть свои стратегические ходы и тихий захват власти. Как остальные развлекаются в свободное время, понятия не имею. — Трахаются, наверное? Пожалуйста, забери это от меня.

Он не забирает. Вместо этого он слишком долго и пристально смотрит, радуясь моему отсутствию контроля. Когда он опускает глаза, это, кажется, требует определённых усилий.

— Что, по-твоему, может расследовать Серена? — его голос хриплый. И отрезвляющий.

— Она никогда не упоминала об оборотнях, даже вскользь. Но и коллег из финансового отдела она не любила. Возможно, она метила на повышение и искала материал за пределами финансовой тематики. Хотя, она бы мне рассказала. — «Неужели? Она явно что-то от тебя скрывала», — ехидно шепчет внутренний голос. Я его заглушила. — Одно я знаю точно, она бы не стала публиковать статью, которая могла бы подвергнуть ребёнка опасности.

Не уверена, что Лоу мне верит, но он потирает челюсть, тщательно собираясь с мыслями.

— В любом случае, наши цели совпадают.

— Мы оба хотим выяснить, кто рассказал Серене об Ане.

Впервые с тех пор, как начался этот фиктивный брак — нет, впервые с тех пор, как эта ведьма Серена не появилась, чтобы помочь мне сменить постельное, я чувствую реальный, искренний всплеск надежды. Л. Э. Морленд — это не просто случайная хлебная крошка, а нить, за которую можно ухватиться и потянуть.

— Я предоставлю тебе доступ к любой необходимой тебе технике — не то чтобы ты когда-либо спрашивала моего разрешения, — добавляет он тягучим голосом. — Тебе стоит изучить коммуникации Серены за недели до её исчезновения. Знаю, ты уже пробовала, но тебе стоит сопоставить их с нашими данными. Я дам тебе информацию о местонахождении Аны, которая может помочь пролить свет на ситуацию. И Алекс будет тебе помогать и следить за тобой. — Я корчу гримасу, на что он строго добавляет: — Ты всё ещё вампир, живущий на нашей территории.

— А я-то подумала, что мы уже перешли на уровень терпимого союза в нашем браке. — Меня не беспокоит наблюдение. Просто, похоже, Алекс такой же хакер, как и я — единственная область, в которой я позволяю себе соревноваться. — Ладно. Спасибо, — добавляю я немного угрюмо.

Он коротко кивает. Разговор немного затихает, затем переходит в неловкое молчание, что означает, что Лоу со мной закончил.

Меня выпроваживают.

С ненавистью и тоской одновременно бросаю последний взгляд на банку с арахисовой пастой, встаю и засовываю руки в карманы шорт.

— Начну сегодня же вечером.

— Я попрошу Мика принести тебе что-нибудь, чтобы намазать их.

Я растерялась. Потом замечаю, как его взгляд медленно скользит по моим голым ногам.

— А, ноги? — я вздрагиваю, но мне не холодно. Теперь, когда я об этом задумалась, здесь уже несколько дней не было холодно.

— И плечи. И бок.

Я хмурюсь. — Откуда ты знаешь, что у меня болит бок?

— Издержки профессии. — Я наклоняю голову набок. Разве у него не диплом архитектора? Неужели я похожа на Пизанскую башню? — Мы учим молодых оборотней изучать потенциальных врагов на предмет слабых мест. Ты всё время трёшь грудную клетку.

— А-а-а. — Эта профессия.

— Тебе нужна медицинская помощь?

— Нет, просто очередные ожоги, — я поднимаю майку, собирая её под лифчиком, слегка наклоняясь, чтобы показать ему. — Моя майка съехала, и солнцу удалось добраться…

Внезапно его зрачки становятся размером с радужки. Лоу резко поворачивает голову в другую сторону. Сухожилия на его шее натянулись, а кадык ходит ходуном.

— Тебе лучше уйти, — говорит он грубо и резко.

— О.

Его плечи расслабляются. — Иди, прими ещё одну из своих ванн, Мизери, — его голос хриплый, но более ласковый.

— Точно. Запах. Извини за это.

Я была у подножья лестницы, когда Ана стремительно слетела вниз по ступеням, чуть не врезавшись в меня. Её глаза были полны слез, и моё сердце сжалось. — Ты в порядке? — спросила я, но она, пробормотав что-то о плохом сне и о том, что проснулась испуганной, помчалась к брату.

— Иди сюда, милая, — говорит он ей, а я повернулась, чтобы понаблюдать за ними. Он посадил её к себе на колени, откинул волосы назад и поцеловал в лоб. — Это был всего лишь кошмар, хорошо? Как и все остальные.

Ана всхлипнула. — Хорошо.

— Ты по-прежнему не помнишь, о чём он был?

Несколько всхлипов. — Только то, что в нём была мама.

Их голоса понизились до тихого шёпота, и я повернулась, чтобы подняться по лестнице. Последнее, что я услышала, было хриплое: «Хорошо, но ты же срезал корочки?» и глубокий, тихий ответ, который очень напоминал: «Конечно, милая».