Одна

Глава 8

— Это нарушение закона.

— Не совсем, — Пакс открывает передо мной дверь. — Только, если нас поймают.

— Разве ты не читал «1984»¹? Камеры повсюду, — серьезно говорю я и замираю в дверях. — Слушай, мой друг – помощник преподавателя Истории искусств, — объясняет он, положив руку мне на спину и осторожно подталкивая внутрь комнаты. Пакс делает шаг в темноту вслед за мной. — Это помещение не используется после восьми вечера. Он всегда оставляет ключи под цветочным горшком. Мы в безопасности.

— Это вообще обязательно? — Я пытаюсь разглядеть хоть что-то в кромешной тьме перед собой. Иду вперед, почти спотыкаюсь и взвизгиваю.

— Полегче, — тихо шепчет Пакс, хватая меня за локоть. Чувствую его крепкую фигуру за спиной. Мгновенно осознаю насколько мы приблизились друг к другу, когда все волоски на моем теле встают дыбом.

— Ты в порядке?

— Да, — говорю я. Лицо становится малиновым, и я благодарю темноту, скрывающую это. Проглатываю комок в горле. — Да, — произношу еще раз в этот раз уже обычным голосом.

— Может мне стоит держаться к тебе поближе? Просто на всякий случай.

От теплоты в его голоса у меня перехватывает дыхание. Немного отодвигаюсь, чтобы дать воздуху заполнить пространство. Он не тянется за мной, и я не могу скрыть волну разочарования, когда слышу, что он двигается совершенно в другую сторону. Трясу головой, пытаясь прояснить ее, в замешательстве от того, почему хочу быть с ним рядом, если на самом деле этого не хочу.

Через пару секунд пространство заливает свет. Моргаю, глядя на пятна, пока глаза не приспосабливаются. Вскоре вижу блестящие, будто только что натертые деревянные полы и нетронутые белые стены. На каждой стене висит несколько картин и рисунков. Мое внимание привлекает одна очень яркая картина, изображающая клоуна, стоящего на голове. Его лицо нарисовано вверх ногами, однако глаза перевернуты, смеясь над противоречием.

— Откуда ты узнал об этом месте?

— Может мой приятель был пьян, когда показал мне эту комнату, а может и не был. — Пакс улыбается, направляясь ко мне. — И может мы однажды завалились сюда проспаться после дикой ночки. — Он с озорством пожимает плечами. — Я также, вероятно, уверил его, что позабыл об этом месте.

— Слишком много вероятностей. — Я вскинула свою бровь.

— Это чистая правда, — клянется Пакс с преувеличенной невинностью.

— Именно сюда ты водишь девчонок? — я наполовину шучу, оглядываюсь вокруг. Едва произнеся эти слова, сразу же о них жалею, удивляюсь, почему вообще спросила, и надеюсь, что он не подумает, что меня это волнует. Притворяюсь, что внимательно рассматриваю картину перед собой.

— Нет, ты первая, — бодро отвечает Пакс, начиная вытаскивать вперед мольберт. Замечаю еще несколько у противоположной стены, и каждый накрыт куском тонкой ткани. Бутылки и банки с краской аккуратно стоят около одной из стен и на большой раковине.

Длинными худощавыми пальцами он ловко стягивает накидку с мольберта, позволяя ей мягко опуститься на пол.

— Ты рисуешь? — спрашиваю я.

— Иногда. То одно, то другое. Не достаточно, чтобы сделать на этом карьеру.

— Я тоже, — признаюсь я. — Это просто хобби.

— Это может быть терапией, — добавляет он. — Когда сломал ногу, было тяжело подолгу стоять и приходилось много сидеть. Научился делать кучу подобных вещей. Иногда занимался рисованием, чтобы скоротать время.

— И чем еще ты занимался? — вырывается у меня.

— О, ну знаешь, мне приходилось много сидеть и лежать. Это включало пару девчонок, камеру...

Мне потребовалось мгновение, чтобы догадаться, к чему он клонит.

— Фу!

— Эй, должен признать, это был отличный вариант карьеры. — Пакс сохраняет серьезное выражение лица, глядя на меня. — Что если бы я никогда не смог ходить снова? По крайней мере, все остальные мои мышцы сохранили полную функциональность.

Хватаю накидку с пола и кидаю в него. Он уворачивается, бросаясь ко мне.

— Сейчас ты за это поплатишься, — предупреждает он, прежде чем прыгнуть на меня. Визжу, не в силах удержать смех, что щекочет горло, словно трепещущая на ветру трава. Мы валимся на пол, и он оказывается сверху, используя свои натренированные ноги, чтобы прижать мои руки к бокам. Я извиваюсь, использую свои бедра, чтобы избавится от него, но мои попытки тщетны, словно у смертного играющего с богом. С широкой улыбкой он поднимает свои пальцы над моим телом и останавливается возле моей шеи.

— Послушай меня, — начинает он, ждет, пока я успокоюсь и продолжает, — я отпущу тебя, если пообещаешь мне кое-что.

Его пальцы практически на моем подбородке. Взбрыкнула, пытаясь их укусить.

— Ого! — Он смеется, но его тело остается неподвижным, словно застывший цемент. — Темпераментно, — произносит Пакс почти как похвалу, и я неожиданно чувствую себя польщенной.

— Почему бы тебе сначала не отпустить меня, а затем мы сможем договориться? — предлагаю я своим самым убедительным тоном. Тот же тон я использовала с бабушкой, но это никогда не срабатывало. И все же надеюсь на лучший результат с Паксом.

Он претворяется, что раздумывает над этим.

— Я не могу тебе этого позволить, — наконец произносит он. — Что если ты потом откажешься от своих слов?

— Я не стану, — вру я.

— Стоит ли мне доверять красивой девушке, которая пыталась откусить мне пальцы? — спрашивает он, и ловит меня в ловушку своими яркими глазами. Пакстон наклоняется, пока его лицо не оказывается всего в нескольких дюймах от моего. С такого расстояния чувствую запах его мятного лосьона после бритья. Вдыхаю глубже, различаю мускусный и мужественный запах, принадлежащий только самому Паксу. Если бы сексуальность имела запах, то она бы пахла именно так. Его крепкое тело лежит на мне, словно кирпичи на клумбе. Сердце начинает болезненно биться в груди. Я никогда не ощущала ничего подобного, ни когда меня в первый раз поцеловали, ни когда Брейден держал меня в объятиях и шептал признание в любви. Биение внутри меня словно шторм, и чем дольше смотрю в глаза Пакса, тем сильнее он бушует, пульсируя и дрожа, пока мое дыхание не становится прерывистым и неровным.

— Пакс.

Не осознаю, что произнесла его имя, пока его взгляд не перемещается на мой рот. Настороженно высовываю язык, чтобы облизать внезапно пересохшие губы.

— Джулс. — Он произносит мое имя так тихо, что я мимолетно задумываюсь, уж не вообразила ли это.

— Ты должен доверять мне, — шепчу я.

— Разве? — Он касается своим носом моего.

— Да, — выдыхаю. Если попытаюсь произнести что-нибудь еще, наши губы соприкоснутся.

Он откидывается назад, чтобы посмотреть на меня. Одним пальцем обводит изгиб подбородка.

— Прекрасная лгунья.

Он произносит это не как оскорбление. А с намеком на... желание. Я трясу головой, и от этого движения палец Пакса оказывается во влажной глубине моего рта. Издав стон, он внезапно подскакивает. Что-то бормочет, запустив руку в волосы.

— Мне следует быть поосторожнее с тобой, — говорит он. — У тебя есть способ, как заставить меня забыть.

— Забыть что? — Я приподнимаюсь на локтях.

— Что ты не моя.

Пока. Непроизнесенное слово повисает в воздухе.

Жду, что в голове зазвучит тревожный сигнал, а подсознание начнет шептать мысли о побеге. Но ничего не происходит. В теле шумит какой-то странный гул, вибрация чего-то, что не могу опознать.

Пакс не ждет от меня ответа на свое признание. Он идет к раковине и тянется к шкафчикам. С этой точки вижу ямочки у него над бедрами, когда задирается рубашка. Полоска загорелой кожи выглядит такой же крепкой, как и была на ощупь. Отвожу взгляд, когда он возвращается.

— Мадам художница готова? — спрашивает он с ужасным французским акцентом.

— Oui, — отвечаю я также ужасно.

— Стоит ли мне улечься здесь обнаженным для тебя? — Пакс идет в центр комнаты.

Он снова возвращается к своей веселой сущности, а жар предыдущих мгновений исчез, запертый в дальнем углу, пока кто-нибудь из нас не освободит его снова.

— Что, если не стоит.

— Кажется, я различил намек на разочарование?

— Ты различил намек на раздражение, — с улыбкой возражаю я. — Твоя болтовня вредит моему творческому порыву.

Приношу стул и ставлю его перед мольбертом. Нахожу хороший острый карандаш на полке рядом и откидываю волосы, готовясь рисовать его.

— Возьми один из этих стульев, — поручаю я.

Он повинуется, поднимает стул над головой, прежде чем поставить его в середине комнаты. Пакс садится на сидение и, устраиваясь, закидывает одну руку за спинку, а другую перед собой. Никогда не видела, чтобы кто-нибудь был настолько сексуален с такой непринужденностью. Мне приходится сконцентрироваться на белой бумаге перед собой, чтобы выровнять дыхание.

«Что такое с этим парнем?» — задумываюсь я, поднимая карандаш. «Почему он беспокоит меня больше, чем кто-либо раньше?» Взглянув на него еще раз украдкой, замечаю жаркие взгляды, которые он бросает на меня из-под густых ресниц. Его взгляд способен проникать в человеческую душу. Я уже видела, как его глаза ярко сияют от улыбки, и все, что могу сделать – это не утонуть в них. Кто он? Красивый, горячий квотербек из Мэдисона? Или командный игрок, научившийся улыбаться, несмотря на трудности? Внезапно понимаю, как хочу изобразить его.

— Не двигайся, — приказываю я. — Мне нужно на тебя смотреть.

— Люблю женщин, которые распоряжаются, — он подмигивает.

— Постарайся не моргать, — произношу, касаясь карандашом бумаги.

— Это может причинить боль.

— Без боли нет результата, — говорю я, набрасывая его контуры рукой.

Я не имела привычки рисовать или писать красками. Не часто делала что-либо, кроме работы и мечтаний о временах, когда все станет лучше. Бабушка рассказала мне, что мама не рисовала, пока не стала подростком. Тогда она окончательно поняла, что мечты нереальны, а единственные стоящие вещи материальны и быстротечны. Поэтому, также, как и бабушка, она начала использовать искусство, чтобы отвлечься, но оно никогда не могло отвлечь ее достаточно сильно. Это переросло в такую борьбу, что однажды она ушла и больше не вернулась. Последний раз о ней слышала три года назад, когда ее в четвертый раз осудили за проституцию и отправили за решетку на десять лет. Тогда она была во Флориде. Я даже не помню, как она выглядит.

Я нашла бабушкины принадлежности для рисования после ее смерти. Бабушка была не самым аккуратным человеком, но ее инструменты хранились в идеальном порядке, тщательно разложенные, чтобы продлить жизнь каждой кисти и каждой краски. Я не слишком хорошая художница по сравнению с бабушкой, но научилась ценить отдушину, куда можно выплеснуть эмоции. Обнаружила, что лучше истекать кровью на бумаге, чем рыдать в одиночестве. Это было не так больно.

Мой взгляд возвращается к Паксу, задерживаюсь на плавных линиях его тела; он сидит, согнув одну ногу под углом девяносто градусов и положив лодыжку на бедро другой ноги. Эта поза не была наглой или скромной, она была уверенной. Пакс излучает уверенность каждой клеточкой. Уверенность человека, который имел дело с какими-то трудностями и благодаря им стал сильнее. Уверенность человека, который должен быть гораздо старше.

Я останавливаюсь. А что люди видят, когда смотрят на меня?

Я так погружаюсь в свои мысли, что не слышу, как Пакс громко откашливается.

— Ты в порядке, Джулс?

— Хмм... Что? Да, в порядке. — Моргаю, возвращаюсь к жизни.

— Правда? Потому что, кажется, что ты грезишь наяву. — Он делает паузу. — Обо мне.

Таращусь на него.

— Тебе нет нужды мечтать, потому что я здесь воплоти. Если хочешь, можешь подойти сюда и сесть мне на колени, сможешь изучить натуру для рисунка, — лукаво предлагает он.

— Нет, спасибо, — говорю я со всей южной сладостью, которую могу изобразить.

— Ой. Отвергнут.

Сосредотачиваюсь на наброске его лица. Затемняю зрачки, пытаясь воссоздать нужное количество тени, чтобы показать то, что вижу.

— Хочешь узнать теорию? — Он не дожидается ответа. — Моя теория заключается в том, что симпатичная девушка не может дважды отказать парню в течение двух минут. Это идет в разрез с их традиционными южными ценностями.

Замираю, не в силах его игнорировать. К чему он клонит?

— Поэтому знаю, что тебе придется принять мое следующее предложение. Джулс Хендрикс, ты пойдешь со мной на свидание?

Роняю карандаш на пол.

— Я так полагаю – это «да».

Высовываю голову из-за мольберта, глядя на него. «Неужели это потому, что он видел мое декольте? — с подозрением думаю я. — Может, я излучаю флюиды шлюхи?»

— Не думаю, что это хорошая идея, — наконец произношу я.

— Почему нет? — Он бросает мне вызов.

— Я совсем тебя не знаю.

— В этом и смысл свиданий. Чтобы узнать друг друга.

— Мне не интересно, — вру я.

— Тебе нравятся женщины? К этому я тоже нормально отношусь.

Почти начинаю смеяться, но вовремя сдерживаюсь.

— Так все это было уловкой, чтобы заманить меня сюда, и ты мог попросить о свидании? — спрашиваю я, указываю на карандаш и мольберт перед собой.

— Может да, а может и нет.

Ничего не отвечаю на это.

— Я бы попросил тебя в ночь, когда мы встретились, но ты была не в том состоянии, чтобы согласиться, — говорит он.

Молчание.

— В тебе есть что-то очень интересное, Джулс. И я пока не разобрался в чем дело, — тихо признается он.

— Мы все по-своему уникальны, — непринужденно говорю я, продолжая делать набросок. Теперь во время работы тишина. Вскоре все слова и мысли исчезают из моей головы. Поддерживаю образ того, что вижу, когда мысленно смотрю на Пакса. Заканчиваю, встаю и отодвигаю стул назад.

— Закончила, наконец? — Пакс громко зевает.

— Да.

Делаю шаг назад, чтобы насладиться своей работой. Она не обычная и не то, что он ожидает, но мне нравится.

— Хочешь посмотреть? — робко спрашиваю я.

Он кивает, встает и потягивается. Отхожу назад, чтобы дать ему больше доступа.

— Джулс! — рявкает он, остановив взгляд на наброске.

Я не удивлена его реакцией.

— Это необычно, но мне нравится, — говорю я.

— Ты нарисовала мне лицо старика на теле мальчишки! — Пакс указывает на рисунок. Он так возмущен, что я принуждаю себя не улыбаться.

Сохраняя спокойствие, смотрю на него.

— Старик изображает мудрость жизни, которую ты приобрел, — сообщаю ему. — Я нарисовала тебе тело мальчика, потому что твой организм пережил серьезную травму и стал сильнее. Ты исцелился как ребенок, но внутри ты мужчина. — Указываю на часть грудной клетки, которую набросала под рубашкой мальчика. — Ты состоишь из противоречий, Пакс, — тихо говорю я, глядя в пронзительные изумрудные глаза. — Иногда это сбивает с толку, но это уникально и прекрасно.

Мы стоим неподвижно несколько мгновений, утонув в глазах, друг друга. Искусственный свет усиливает его загар, подчеркивая каждую мышцу. Впервые позволяю себе задуматься, насколько красив этот парень; как девушки мечтают, чтобы принц, подобный ему, увез их в далекие края.

— Меня не волнует, насколько это креативно. — Пакс нарушает молчание. — Ты мне должна. — Он указывает на набросок своей лысой головы. — И мы сходим на это свидание.