Глава 16
Пакс владелец старенького «Форда Таурус», доставшегося ему от родителей. Знаю это, так как Кейд постоянно называет этот автомобиль старой развалиной. Пакс не обижается и с легкостью смеется, когда Кейд начинает подшучивать над «глупеньким» двигателем. Мне не нравится, что я уже начинаю судить, но ничего не могу с собой поделать. Предполагаю, что Кейд владелец такой роскошной машины как «Ферарри». Представляю, как он и Пакс едут в этом автомобиле по городу, собирая девчонок как яблоки с деревьев, как Кейд ведет автомобиль, а Пакс, как в кино, медленно опускает окно машины. В моем воображении он сияет улыбкой, и я слышу низкий тембр его голоса, когда он знакомится с красивой рыжеволосой девушкой с зелеными глазами. Недовольно морщу свой нос. И почему я снова согласилась на это свидание? Украдкой смотрю на водительское сиденье Пакса, который неожиданно присоединяется к Кейду, ужасно пародирующему одну из рэп песен. Он кивает мне головой, приглашая спеть вместе, но я отказываюсь.
— Пение – это не мой конек, — объясняю я.
— И не наше тоже, — отвечает Пакс.
Несомненно. Кейд начинает читать реп:
— «Выкладывайся по полной, зачем ты их спрашиваешь? Не слушай придурков, которые говорят, что ты слишком безрассудный...»
— Это песня Ти Ай «Происходят большие перемены», — произносит Пакс сквозь низкие басы. Кейд по-настоящему проникся ей, тряся головой так сильно, что я боюсь, как бы она не отлетела.
— Эй, — Пакс машет, чтобы привлечь внимание и передает мне свой телефон. — Быстрее, запиши его. Мы сможем шантажом раздобыть у него места в первый ряд на следующий концерт в «Блю». («Блю» – это местный клуб, в котором выступают группы.)
— Разве вы, ребята, не лучшие друзья? — Я беру черный смартфон.
— Черт, так и есть, но некоторые возможности слишком блестящие, чтобы их упускать. — Глаза Пакса сверкают.
Он делает музыку громче и Кейд следует его примеру, поднимая голос до тех пор, пока не начинаю слышать надрыв. Пакс не блокирует телефон, так что я с легкостью получаю доступ к видеокамере.
— «Шикую, как баскетболист, где бы вы меня не увидели...»
Мне приходится подавлять смех, потому что Кейд выглядит смешно и поет просто ужасно, но он по-настоящему увлечен словами.
— Этот парень думает, что он белый Ти Ай, просто потому что они оба лысые, — громко шепчет Пакс. — Это глупо. — Он закатывает глаза.
— У тебя нет доверия улиц, чувак! — кричит Пакс. Кейд отмахивается от него. Я смеюсь, записывая все это на камеру, и быстро опускаю телефон, пока Кейд не замечает, что я сделала. Чувствую небольшую вину, когда передаю телефон обратно Паксу, но не могу представить, что он сделает с записью что-нибудь слишком плохое. Я устраиваюсь на сидении, пока Кейд высаживается.
Как только он выходит, Пакс переключается с радио на свой айпод и раздается «Радиоактивность» от «Имаджен Дрегонз».
— Обожаю эту песню, — сообщает он.
Я слышала ее раньше.
— Она не плоха. Любишь слушать поп-рок?
— Мне нравится любая хорошая музыка. Мама училась исполнять йодли, когда я был маленьким, так что мне приходилось их слушать, пока рос. У отца были более эклектичные вкусы. Ему нравилось все от Боба Диланаи «Аэросмит» до «Ран Ди-Эм-Си».
— Правда? — Я вскидываю брови.
— О, да. Он практически обмочился от восторга, когда «Аэросмит» и «Ран Ди-Эм-Си» объединились, чтобы спеть «Иди сюда».* (*Walk This Way)
Смеюсь. Слышала эту песню раньше. Мне говорили, что она была очень популярна в конце семидесятых. Не знаю, как выглядел его отец, но представляю взрослого белого мужчину в идеальной футболке поло, поющего припев «Иди сюда».
— Его пение было куда хуже, чем только что у Кейда, — хмыкает Пакс. Он изображает пронзительный вопль Стивена Тайлера в припеве, и я начинаю хохотать.
— Не смейся. Это довольно тяжело изобразить, — сообщает он, потирая горло.
— Я смеюсь не над тобой, а вместе с тобой.
— Враки!
— Ладно! Не смогла удержаться. — Я не могу скрыть широкую улыбку. — Ты был похож на умирающую гиену.
— Этот вопль умирающей гиены заработал для «Аэросмит» миллионы, — замечает он.
— Подловил.
— А какая музыка нравится тебе? — спрашивает Пакс, переводя тему.
Моих губ касается улыбка.
— Любая хорошая, — повторяю я его ответ. Правда в том, что я не сильно увлекалась музыкой, пока росла, так что все мои знания исходят из того, что слышала по радио в автобусе каждое утро перед школой.
— А, так у нас есть кое-что общее.
— Потому что у нас гибкие музыкальные пристрастия? — смеюсь я.
— Эй. — Он прикидывается обиженным. — Наши уши особенные. Это талант – любить такую разнообразную музыку.
— Или у нас просто нет музыкального вкуса.
— Эй, — оскорбляется он. — Говори за себя. Мама пять лет занималась классической музыкой. Что-то из этого, несомненно, передалось мне.
— Докажи. — Я бросаю вызов. — Исполни йодль.
— А что я получу взамен?
— Второе свидание, — мгновенно отвечаю я.
— Мы едва начали первое. — Он хмыкает. — Что если ты мне не понравишься?
— Невозможно, — дразнюсь я.
Мгновение он смотрит на меня.
— Ладно, — уступает он. — Давай так: еще два свидания, и я провожаю тебя на занятия всю следующую неделю.
У меня отваливается челюсть.
— Со мной тяжело договориться. Или так, или никак. — Он пожимает плечами.
Я шокирована не поэтому. Неужели он хочет видеться со мной всю следующую неделю? Ощутила легкое головокружение, словно каждая клеточка внутри пыталась двигаться.
— Ты много просишь, — голос кажется хриплым, я откашливаюсь. — Ты и в самом деле этого хочешь?
— Да. — Он не медлит.
Было ли это тем, чего я хочу?
— Да. — Ответ вылетает быстрее, чем успеваю подумать.
— Тогда договорились.
Мне не следует чувствовать радость, но все равно чувствую. По крайней мере, я думаю, что охватившее меня крепкое, слегка головокружительное чувство – это радость. Я складываю руки на колени.
— Мы проедем по тоннелю, — сообщает он за секунду до того, как на нас опускается темнота.
Именно так это и ощущается. Тоннель. Кажется, словно я была в переходе, и теперь Пакс пытался вытащить меня на другую сторону.
Не уверена, что хочу идти.
Вздрагиваю, когда Пакс накрывает ладонью мою руку.
Не думаю, что у меня есть выбор.
***
Мы паркуемся под скалой. В буквальном смысле: съезжаем на обочину, поднимаю взгляд, а там – скала.
— Что это за место? — спрашиваю я, выходя из машины. Если бы знала, что мы поедем сюда, надела бы что-нибудь менее блестящее. Насекомые любят блестящие вещи.
— Это место, куда я прихожу отдохнуть. Подумал, что мы можем побыть здесь недолго, а потом направиться в центр. Сейчас немного рановато туда ехать.
— Ладно.
— Я так и знал. — Он улыбается, подходя и вставая рядом со мной.
— Что?
— Ты для меня идеальна.
Я закашливаюсь.
— Большинство девушек не согласились бы отправиться сначала сюда, а потом в центр города, — объясняет он. — Они стали бы слишком сильно переживать о своих волосах и одежде, а ты? Ты другая. Неприхотлива. — Он издает неуверенный смешок. — Думаю мне нужно что-нибудь неприхотливое в жизни.
Мне любопытно, что это значит, но, если спрошу, он захочет поторговаться из-за информации, а к этому я еще не готова.
Пакс берет меня за руку и все, о чем могу думать – какой он теплый. Его тепло не подобно огню; скорее это легкий жар от углей. Уютный. Комфортный.
Приятный.
Сердце начало колотиться в горле и мне приходится несколько раз сглотнуть, чтобы оно опустилось на место.
— Ты в порядке? — спрашивает Пакс пока мы поднимаемся. Вокруг нас несколько троп, окруженных деревьями.
Я киваю.
— Ты кажешься запыхавшейся.
— Не все же такие замечательные спортсмены как ты, — произнесла я, довольная, что нашлась с ответом и не выдала то, что на самом деле со мной происходит.
— Этот «замечательный» спортсмен вынужден тренироваться по тридцать часов в неделю, — замечает он.
Для меня это звучит как убийство времени, которое можно было бы потратить на зарабатывание денег. Понимаю, что его родители не были богаты, иначе не работали бы в «У Мэдди».
— Должно быть, тебе это нравится, — говорю я.
— Вроде того. — Он пожимает плечами. — Мне нужно было что-нибудь для поступления в колледж. Играл в старших классах, потому что это был единственный вид спорта, в котором я был умеренно хорош. Университет предложил мне стипендию, если буду за них играть, поэтому согласился.
Таращусь на него, широко раскрыв глаза. Внезапно я смеюсь.
— Что? — Он выглядит слегка озадаченным. Мы останавливаемся, и он поворачивается ко мне лицом.
Я собираюсь достаточно, чтобы объяснить.
— Ну, ты просто самый популярный парень в университете. Есть несколько щитов с твоим портретом, а выходит ты даже не настолько любишь футбол.
Не могу удержаться и начинаю смеяться снова. Он тоже понимает ироничность ситуации, потому что его губы слегка подрагивают.
— Я люблю футбол. — Он пытается пойти на попятные.
— Слишком поздно, — самодовольно говорю я. — Я уже узнала твой секрет.
Он притягивает меня ближе, пока наши тела не соприкасаются. Он ощущается так же, как мне запомнилось. Внезапно я больше не смеюсь. Пакс прижимает палец к моим губам. Я замираю, боясь даже вздохнуть. Его палец кажется тяжестью.
— Обещаю не рассказывать, если ты не расскажешь, — произносит он низким голосом.
— Что? — Я едва шевелю губами, выдыхая это слово.
На его лице расцветает сексуальная улыбка.
Это должно было мне подсказать.
Без предупреждения Пакс хватает меня под колени. Я падаю, но прежде, чем мое тело касается земли, Пакс забрасывает меня на плечи и бежит. Он кричит и вопит как пещерный человек. Я болтаюсь, смеясь и ругая его.
— Опусти меня, — говорю я, не в силах перестать смеяться. Ощущаю каждый его шаг. Его плечи словно каменные.
— Не-а, ты сама напросилась!
— Отпусти меня! — Я пытаюсь говорить серьезным голосом, но вместо этого смеюсь, когда он обо что-то спотыкается на тропинке. Это, конечно, не смешно, учитывая, что если падает он, то и я тоже падаю, но он издает наисмешнейший звук, похожий на что-то между громким криком и воплями обезглавленной курицы, поэтому я не могу злиться на него. — Ты нас убьешь! — кричу я.
— Не драматизируй, — отвечает он, шлепая меня по заднице. — Ты легче, чем мешки, которые тренер заставляет нас таскать во время тренировок. — Чтобы доказать это, он бежит быстрее.
—А-а-а! — визжу я, когда мы начинаем спускаться. Рукой обвиваю его шею, цепляясь насмерть.
— Ты меня душишь.
— Ты заслуживаешь быть задушенным! — кричу я. Это грубые слова, но они заставляют Пакса рассмеяться, и он слегка подпрыгивает на бегу.
—А-а-а! — снова кричу я. — Ты сумасшедший! — Я крепко цепляюсь за него.
— Очарован по сумасшедшему! — отвечает он, снова шлепая меня по заднице. Я резко выдыхаю и, хотя и не двигаюсь, кажется, что тоже бегу. Вероятно, мой смех распугивает животных, потому что слышу хлопанье крыльев улетающих птиц.
Вскоре Пакс замедляется. Чувствую, что он падает на колени, а я задеваю что-то ногами. Он обнимает своей рукой мою коленку и медленно подтягивает к себе, таким образом он оказывается на земле, держа меня словно маленькое дитя – одной рукой придерживая мои ноги, а другой обвивая мои плечи. Его лицо находится прямо над моим. Он улыбается.
— Что это было? — задыхающимся голосом спрашиваю я, имея ввиду то, как он меня принес.
— Это было прелюдией вот для этого.
Думала, что он собирается меня отпустить, чтобы я осмотрелась. Что он отодвинется и уберет руки. И даст мне пространство. Он этого не делает.
Пакс целует меня.
Я не ожидала, что его губы будут такими нежными. Не ожидала ощутить их мягкость, когда все остальное его тело такое крепкое. Он касается меня губами так же, как я впервые касалась кистью холста. В этом нет колебаний, но есть чудесное чувство, когда видишь первые черты своей работы. Все было светлым, белым и нетронутым, а этот мазок цвета был знаком неповиновения, росчерком намерений.
Эта мысль проскакивает у меня в голове, когда Пакс прижимается к моим губам. Это знак чего-то большего. Он обхватывают мое лицо большими ладонями, словно я чашка, из которой он пьет. Вместо того, чтобы чувствовать отвращение, я кажусь себе хрупкой и желанной; в какой-то мере безупречной.
Пакс обхватывает мои губы и проникает языком внутрь меня. Он вливается в меня нежно, прикусывая мою нижнюю губу и языком облизывая ее. Между нами вырывается стон, и я не могу точно сказать от кого именно из нас он исходит. Пакс крепче прижимает меня к себе, и я обвиваю его шею своей рукой, наклоняя его ближе.
Легкий поцелуй становится крепче.
Он вкушает это, как что-то неизведанное, что-то дикое, сладкое, незабываемое, а я всем этим наслаждаюсь, как бесплодная земля, отчаявшаяся ощутить вкус жизни, упивается дождем. Одной рукой он поддерживает меня, а другой гладит мое тело. Чувствую, как он слегка дотрагивается пальцами до моей руки, продвигаясь все ниже по моей спине, все ниже и ниже, пока его рука не оказывается в самом ее низу. Я издаю стон и медленно ложу его руку на изгиб своей попы. Не собиралась этого делать, но так хочется. Все, что мы делаем – непринужденно и естественно. Все это заставило меня расслабиться и не думать о жизни, не волноваться ни о чем. В первый раз жизни я полностью отключила свои мысли.
Он прижимает меня так крепко, как будто отпустив, ветер унесет меня высоко в небеса. На один мучительный момент я почувствовала тепло и пустоту, удовольствие и боль – все в одно время. Это дурманящее чувство, которое затягивает. Если бы могла слиться с ним в одно единое целое, то я бы прочувствовала его до последней капли.
Внезапно Пакс отстраняется, разъединяя наши губы. Вздохи заполняют пространство между нами; жаркие, поверхностные вздохи, которые никак не охлаждают чувства. Мы встречаемся взглядами.
— Ух ты.
Кто это сказал? Не знаю, может мы оба.
Наблюдаю, как он сглатывает. Его шея прекрасна.
— Ты – это...
Я нервно смаргиваю.
— Что? — шепчу я.
— Всё.
Не уверена, что это значит, но то, как он это произнес, заставляет меня думать, что это величайший комплимент из всех.
— Ты и сам не так уж плох, — тихо отвечаю я.
— О, ну знаешь... природное обаяние и все такое.
Я щиплю его грудь. Это словно пытаться ущипнуть стену. Он приподнимает бровь, словно говоря, что неуязвим. Пробую снова – щиплю его сосок.
Пакс подскакивает. Я триумфально улыбаюсь.
Он целует меня в губы, но перед тем, как я хочу поцеловать его в ответ, он отклоняется. Пакс смотрит на выражение моего лица.
— Я хочу, чтобы у нас было настоящее свидание и, если буду продолжать целовать тебя, то мы отсюда никогда не уйдем. — Он отпустил меня. — Я потратил на это весь день, и мы должны этим насладиться по полной.
Присаживаясь, заметила, что сажусь не на землю, а на мягкое покрывало, которое до этого совсем не замечала. На расстоянии фута от меня стоит корзина для пикника. Я поворачиваюсь к нему с широко раскрытыми газами и только сейчас осознаю, что же мы здесь на самом деле делаем.
— У нас что – пикник? — спрашиваю я.
— Пикник на скале с видом на закат, да.
В изумлении смотрю, как он хватает корзину и рукой достает различные вкусности.
— Вот об это я обжег свой палец, поэтому надеюсь, тебе понравится эта штука. — Его слова прозвучали жалостливо, и я уже готова попросить показать его палец и поцеловать, чтобы боль прошла, но мой взгляд падает на то, что он достает. Сначала вижу печенье.
— Мой друг, Пилсбери, помог мне приготовить их, — объясняет он и кладет передо мной тарелку печенья с измельченной шоколадной начинкой.
— Вы с Пилсбери проделали отличную работу, — невозмутимо отвечаю я.
— Мы отличная команда, — соглашается он столь же серьезно.
Следующим он достает то, что выглядит как два больших сэндвича-панини.
—Моцарелла, помидоры, латук, цыпленок, бекон и сметанный соус чипотле5, — говорит он.
— Впечатляюще.
— Мне потребовалось всего два часа и три попытки, чтобы найти идеальную комбинацию.
То, как он говорит это, вызывает у меня желание его поцеловать.
Следующим Пакс достает то, что по идее должно быть десертом. Оно находится в прозрачном пластиковом контейнере, и он приподнимает крышку, чтобы я могла заглянуть.
— Бирамису, — с гордостью сообщает он.
— Бирами – что?
— Бирамису, — повторяет он. — Это мужская версия тирамису. Нашел в интернете. Решил, что мне нужно что-нибудь для сохранения мужественности, раз уж я приготовил все остальное.
— О чем ты? Отважные парни делают панини, — подразниваю я.
— Я их сделал, потому что каждая девушка, с которой встречался, обожает панини, а бывшая подружка Кейда бросила своего производителя панини прямо в его квартире. Они сейчас не общаются, поэтому он не может их вернуть. — Он бросает на меня взгляд.
Мое настроение немножко падает, когда Пакс говорит о других женщинах. Сколько именно женщин у него было? Прошлое – это прошлое, напоминаю себе, но эта мысль зудит у меня в голове как занудный комар. Видимо Пакс замечает мое недовольное выражение лица и переключает тему разговора.
— Так как тебе нравится Мэдисон? — спрашивает он, разворачивая сэндвич.
— Хороший город. — Я думаю о Нэт и дурацких историях, которые она мне рассказывала. — Сумасшедший, но хороший.
— Кстати, я абсолютно нормальный, — заверяет меня Пакс. — Нисколечко не сумасшедший, — недолгое молчание. — И вообще нож, который я ношу за своей спиной, предназначен только в целях самозащиты.
— Да ну? — Я приподнимаю бровь, нисколько не испугавшись.
— Вообще-то должно быть трудновато приударять за девушкой с таким ножом. Свой я держу под замком в машине, так, на чрезвычайный случай. — Он протягивает мне сэндвич. — Осторожно. Я также мастер по бросанию камней.
— Правда? А я спец по стрельбе из рогатки. Можем создать команду супергероев.
Беру сэндвич. Пакс смыкает ладонь на моей.
— У нашей команды должно быть название «Камни и шары». (Игра слов. Созвучно «трясти яйцами»)
— Супер. — Я и глазом не моргнула. — Мне нравятся шары.
— Какие именно шары? — Он слегка усмехается, сжимая руку крепче.
Чувствую, как биение сердца отдается в моих ушах. Я никогда раньше так не делала, но мы с полуслова понимаем друг друга, так естественно и непринужденно. У меня нет ощущения, что мы только что познакомились. Такое чувство, что мы уже много лет знакомы.
Глаза Пакса засверкали приятным изумлением и непреодолимым напряжением. Чувствую, что я его привлекаю. Что его тянет ко мне как магнитом. Он ждет моего ответа, а моя наглость тем временем только растет.
— О, ну знаешь, всякие. — Я пытаюсь говорить непринужденно. — Большие, маленькие, скомканные, в полоску, подвесные... А какие шары нравятся тебе?
— Я люблю футбол... это считается?
— А, тогда тебе нравятся овальные коричневые шары. Каждому свое.
Тишина.
— На самом деле, мне нравятся мягкие шары, — серьезно сообщает он. — Парочка мягких шаров. Тех, из которых растут соски.
Я разрываюсь между смехом и смущением краснея до того, что начинает казаться, что лицо сейчас растает.
— Честно говоря, моя любимая вещь – это не шар, — продолжает он, уставившись на меня. — А девушка с прекрасными серыми глазами, напоминающими мне идеальный шторм. — Я делаю глоток воздуха. — Она чувствительна и сильна. Хочу знать, что движет ею, но, в то же время, и хочу спасти ее от всего этого. — Он приближается ко мне. — Такую девушку, как она я никогда не встречал до этого. Она милая и забавная. Самое прекрасное создание, которое я когда-либо встречал.
Все, что он говорит, необычайно трогает меня. Таких чувств, как сейчас, я никогда не испытывала раньше. Говорит искренне. Таким мужчинам, как он, наверно, свойственно говорить женщинам слова подобного рода, но чувственность в его глазах не может быть фальшивой. То, как у него перехватывает дыхание, когда я подсаживаюсь рядом, не может быть не искренним.
Наши губы встречаются на полпути.
Никто никогда не говорил мне, что влюбиться в кого-нибудь может быть так чертовски просто.
Мое сердце не было подготовлено для кого-то вроде Пакса.
Этот поцелуй так же сладок, как и первый. Его губы заставили меня почувствовать, будто я плыву на огромной волне. Адреналин прорывается сквозь мое тело, отчего мои легкие сжимаются. Возбуждение охватывает меня, кипит во мне, как лава закипает в вулкане. Пакс нежно прикусывает мои губы, а потом целует. Он обхватывает мое лицо своими руками.
— Серьезно, мы с тобой никогда не доберемся до центра города, если будем продолжать в том же духе. — Он так тоскливо на меня смотрит, когда я отодвигаюсь от него назад, что я аж хихикаю.
— Давай поедим, — говорю я, хватая панини, которые положила на корзину. Сначала откусываю маленький кусочек, чтобы оценить его кулинарные способности. Я приятно удивлена, почувствовав целый букет вкусов: острый мексиканский соус чипотле и идеально расплавленный по всему сэндвичу сыр.
— Настолько хорошо, да? — спрашивает он, наблюдая за моим лицом.
Я киваю.
—Ммм-хмм, — бубню, закрыв глаза.
— Этот вкус как маленький оргазм, — говорит он хрипловатым голосом. Мне не нужно ничего отвечать, потому что мои глаза закрыты. Даже зажмурившись, представляю себе Пакса. Его густые, темные волосы, чуть-чуть вьющиеся на концах. Зеленые глаза. Волевое, с ямочками лицо, квадратной формы.
Продолжая в том же духе, мы доедаем оставшуюся еду, при этом начиная смеяться и шутить о разных вещах, не имеющих никакого особого значения в наших жизнях. Все доев, помогаю Паксу убраться, аккуратно складывая покрывало в корзину. Я так тронута тем, что он потратил так много времени на все это, ведь ему еще нужно было приехать и все приготовить. Думаю, мне нужно тоже что-то для него спланировать, хотя бы для того, чтобы выразить свою благодарность.
— Не думай, что я забыла. — Прилепив на лицо улыбку, я тыкаю Пакса в ребра.
— Что забыла? — Он смотрит невинными глазами.
—Твой талант. Исполнение йодлей. — Закатываю глаза.
— Полагаю, ты хочешь второе свидание, да?
— Йодль. — Тыкаю его снова, сильнее.
Он встает и идет к краю обрыва. Внизу ничего нет, одно лишь озеро. Солнце медленно уходит в закат, оставляя на воде золотые и оранжевые отблески. Пакс поворачивается ко мне и мельком смотрит на меня, чтобы убедиться, что я готова.
— Давай уже. — Сжимаю лицо ладонями.
Пакс глубоко вдыхает.
— Я-ла-ла, я-ла-ла, я-ла-ла, ю-ху! Я-ла-ла, я-ла, я-ла-ла-ла, ю-ху!
Как только затихает последняя нота, слышу, как отзывается сова.
—У-ху! У-ху!
— Ты уверен, что исполнял йодль, а не изображал сову? — Я хохочу.
— Эй! К твоему сведению, это мама меня научила. — Он оборачивается.
Не уверена, шутит ли он или говорит серьезно. Поскольку знаю, что его мать мертва, не хочу сказать ничего, что могло бы быть оскорбительным.
— А она говорила, что ты был хоть сколько-нибудь хорош?
— Нее, она говорила, что я хуже, чем туманная сирена.
Я смеюсь. Он присоединяется. Мы сидим так еще немного на фоне самого красивого заката, что мне приходилось видеть. Это идеальный пикник. Романтический вечер, который не думала, что когда-нибудь испытаю. Он снова берет мою руку и это кажется естественным.
У нас все происходит легко.