Одна

Глава 7

Эта одежда мне не по размеру.

Она не подходит и не потому, что слишком тесная. Хуже, слишком просторная. У меня нет ремня, поэтому импровизирую и запихиваю толстые свертки бумажных полотенец под пояс. Это помогает, но не слишком. Очевидно, что брюки сшиты на женщину намного выше меня. Нагибаюсь, несколько раз подворачиваю штанины, безуспешно пытаюсь превратить брюки в капри. Белый верх висит на мне, проверяю ярлычок под воротником. Размер М. В пятидесятый раз за день я в отчаянии, что такая миниатюрная. Ну почему я не могу быть хоть на дюйм выше? Тогда блузка заканчивалась бы повыше на бедрах. Пытаюсь заправить блузку в брюки, но это делает талию слишком объемной и привлекающей нездоровое внимание. Лучшей идеей кажется оставить блузку навыпуск, чтобы никто не смог сказать, что брюки слишком широки для моей худощавой фигуры.

Выгляжу как идиотка. Глядя в зеркало, вижу ребенка, который пытается притвориться взрослым. Делаю несколько успокаивающих вдохов, прежде чем заставить одеревеневшие ноги спуститься в обеденную зону. Направляюсь к Алексу, который вернулся в бар.

Его лицо искажается от комического ужаса, когда он видит мое приближение.

— Серьезно? — говорит он.

— Больше там ничего не было. — Нервно пожимаю плечами.

— Ты должно быть шутишь. — Он качает головой. — Ты тонешь в одежде! Все потеряют аппетит, глядя на тебя.

Знаю, что на лице мелькает обида, которую не могу удержать.

— Я поговорю с Анной об этом, — бормочет он себе под нос и смотрит на мои ноги.

— Разверни штанины, — инструктирует он. — Ты выглядишь смешно.

— Не могу. Я споткнусь, — признаюсь я.

— Ты выглядишь так, словно одежда поедает тебя заживо. — Он лишь качает головой.

Не отрицаю этого.

— Ладно, идем. — Он вздыхает.

Я помогаю Алексу пополнить нижнюю полку. Он передает мне первую бутылку.

— Осторожнее. Мы только что вынули их из холодильника, так что они будут немного скользкими и холодными.

Киваю. Я могу справиться с холодом. Убеждаю себя, что могу справиться с чем угодно. Поэтому, когда бутылка выскальзывает у меня из рук и падает на пол как лопнувшее яйцо, не могу удержаться от изумленного вскрика. Алекс смотрит на разбитое стекло и лужу коричневой жидкости, которая расползается быстрее, чем полчище муравьев на пикнике.

— Мне так жаль. Правда, я... — Я охаю.

Я в ужасе. В глазах появляется незнакомое жжение. Пытаюсь сморгнуть его, но оно не проходит.

— Мне так жаль, — шепчу я.

— Все в порядке. — Алекс касается рукой моего плеча. Его голос недовольный, но он не кажется рассерженным. — Возможно, нам следует пойти в другой зал, — вздыхает он.

Помогаю ему убрать беспорядок, вытирая блестящий пол, пока он не начинает сиять ярче, чем раньше.

— Мне жаль, — снова говорю, когда мы закончили. — Обычно я не такая неуклюжая.

Алекс с сомнением смотрит на меня через плечо. Он недостаточно хорошо меня знает, чтобы понимать, что я говорю правду. Я не неуклюжая. Я просто не могла позволить себе быть такой, пока росла.

— Давай переключимся на столики, — говорит он мне. Киваю, настроенная доказать, как быстро могу учиться.

Не путаю никакие заказы, что поднимает меня в глазах Алекса.

— А ты шустрая, — признает он. Толика уверенности возвращается, и я чувствую себя достаточно восстановившейся, чтобы побыстрее отдать заказ особенно раздражительному посетителю. Поднос у меня в руках заставлен пастой и сэндвичами с деликатесами. Внезапно цепляюсь ногой за низ штанины и со вскриком начинаю падать. Сильная рука ловит меня и тянет вверх, пока я не обретаю равновесие. Поднос все еще у меня в руках, но немного соуса пролилось из пиалы. Издаю облегченный вдох. Уверена, половина ресторана видела, как я только что чуть не шлепнулась на пятую точку. С пылающим лицом расставляю тарелки и поспешно бормочу: «Наслаждайтесь». Быстро возвращаюсь назад, пытаясь не запнуться о штанины, успевшие за час развернуться.

Алекс наблюдает за мной.

— Сегодня у тебя не очень-то получается, — хмуро говорит он.

— Знаю. Мне жаль. Это, это необычно для меня.

Обычно я очень умелая. Но опять же, обычно я в одежде по размеру. Подтягиваю брюки повыше, стараясь подтянуть и бумажные полотенца.

Алекс рукой останавливает меня.

— Это что бумажные полотенца у тебя в штанах? — недоверчиво интересуется он.

Замираю, решая – солгать или не стоит.

— Да, — отвечаю я.

Его глаза округляются, занимая почти половину лица. Он смотрит на меня, а я на него, пытаясь не показать смущения.

Его губы начинают дрожать, и он закусывает нижнюю губу.

Затем он хохочет.

Мне ничего не остается. Я тоже хохочу.

***

Возвращаюсь домой, когда время ужина осталось далеко позади. Я бы оставалась и дольше, если бы мне позволили, но Алекс не смог придумать для меня никаких заданий. Мне удалось избежать нескольких происшествий, когда приняла ключевое решение закатать штанины и скрепить их степлером. Они не разворачивались до конца моей смены.

Засунув ключ в ржавый замок, сильно налегаю на него, прежде чем замок поддается, позволяя мне распахнуть дверь. Шагнув внутрь, произношу: «Я дома». Не жду ответа, вероятно Нэт отсутствует. Завтра День труда, что подразумевает последний вечер, когда можно поразвлечься перед началом официального учебного года во вторник. Я привыкла к тихим местечкам. Мы с бабушкой обычно приходили домой только поспать. Даже когда жили в Миннесоте, наш маленький домик никогда не был шумным. Мы не уделяли слишком много внимания тому, чего там не было. Научились наслаждаться тишиной, ценить ее обыденность. Тишина была единственным спокойствием в нашей жизни.

Я оставила форму в своем шкафчике и снова была в джинсах и толстовке. Переодеваюсь в более комфортную одежду: спортивные штаны и короткую серую футболку. Наша комнатка небольшая, но совершенно очевидно у кого какая сторона. Моя сторона выглядит более пустой, аккуратной с немногими мелочами. Сторона Нэт – это взрыв цвета. Однажды нас навестил ее друг и назвал ее жизненное пространство «каким-то порождением клоуна». Ее небольшая односпальная кровать накрыта неоново-розовым покрывалом и дополнена неоново-зелеными наволочками. На стене висят несколько картинок в серебристых и оранжевых рамках, которые светятся в темноте. Ее стол загроможден лавовой лампой с индийскими спиралями, настольной лампой кроваво-красного цвета с Бетти Буп и коробкой от вчерашнего ужина на вынос. Со вздохом беру и выкидываю коробку от ужина. Я занимаюсь этим с тех пор, как она заселилась. Сомневаюсь, что Нэт вообще это замечает.

Достаю свой последний батончик гранолы, решая съесть его сейчас или оставить на завтрак. Знакомый мучительный голод гнездится на дне желудка, но решаю игнорировать его. «Боль – единственное напоминание о том, что я еще жива», — повторяю бабушкину мантру. Сила этих слов уменьшается с годами, но знакомого высказывания достаточно, чтобы ощутить ее присутствие.

Нагибаясь, залезаю под кровать, чтобы вытащить картонную коробку. Ставлю ее на колени, осторожно открываю створки и мягко касаюсь лотка с акриловыми красками. Он грязный и сильно подержанный. Улыбаюсь, потому что, когда касаюсь его, это напоминает мне о маме и бабушке. О времени, которое слишком быстро закончилось.

Отставляю его в сторону, нахожу несколько кисточек. Они также подержанные. Я изо всех сил пытаюсь содержать их в чистоте, но следы использования невозможно скрыть. Далее идет лоток с акварелью. Ставлю его перед собой, чтобы вынуть альбом для набросков. Желудок урчит, когда достаю пачку бумаги, напоминая мне, что я решила не есть сегодня. Игнорируя мольбу тела, аккуратно складываю все обратно в коробку.

Ложу под спину подушки, достаю карандаш и поднимаю коленки с блокнотом на уровень глаз. Пролистываю до чистой страницы, касаюсь текстурированной бумаги, ощущаю ее мягкую шершавость, как бальзам. Живот снова издает звуки. Следующее за этим остаточное жжение не из приятных. Глубоко вдыхаю, успокаивая внутренности и приступаю к наброскам.

Сначала намечаю короткими изгибистыми линиями миниатюрную фигуру. Оставляю ее безликой, вместо этого сосредотачиваюсь на контурах тела, позволяя им течь непрерывно и взаимосвязано, словно пряди волокна. Прорисовываю каждый волос на ее голове, пока он не переплетается с постелью из лозы и травы вокруг нее. Лозы и земля являются ее частью. Под ногтями вечная грязь. Почти ощущаю ее, и этот отголосок воспоминания уводит меня дальше, заставляет рисовать активнее. Не останавливаюсь, пока линии и холмики травы и лозы не окружают ее миниатюрную фигуру, протягиваясь как руки, чтобы забрать вниз.

Единственная оставшаяся часть – ее тело. Переворачиваю карандаш, стираю середину тела и рисую там круг. Его края четкие, но я хочу затемнить их, пока они не становятся первым и единственным, что я вижу. Когда, наконец, заканчиваю, опускаю ноги, позволяя рисунку упасть вместе с ними. С этого небольшого расстояния вижу идеальную окружность, окруженную колючими лозами. Вижу волосы, превратившиеся в косы, и волосы, что добавились к изгибам тела. Дальше мой взгляд скользит вниз и вижу фигуру женщины и слабый изгиб ее ног – она неподвижно лежит на вершине холма. Круг в ее животе. Вместо руки из звезд, протянувшейся заполнить пустоту, там ничего, кроме черной дыры.

Пустота.

Я захлопываю блокнот.

***

Ночь только началась.

А мне хочется, чтобы она уже закончилась.

Сон, словно призрак, которого я ощущаю, но не могу коснуться. Не важно, как долго я лежу, или как сильно зажмуриваю глаза, сон дразнит меня; так близко и все же недостаточно. Наконец решаю встать и отправиться на прогулку. Натягиваю джинсы и толстовку, в которых была раньше и покидаю комнату. Звуки смеха и музыки долетают с двух сторон, и предупреждают меня о нескольких сегодняшних вечеринках.

Мои шаги в кроссовках едва слышны, когда прохожу мимо. Несколько компаний идут в мою сторону, но я прижимаюсь ближе к стене и их путь не нарушается. Они никогда не увидят меня. Это настолько укоренившаяся часть меня, что мне уже интересно, а была ли я когда-нибудь другой. В той же манере проскакиваю старшую школу, тенью, которую люди редко замечают, но припоминаю, что это могло быть из-за странного парня. Который стоял над душой как сторожевой пес: защищающий, бдительный, осторожный.

Одержимый.

Он не всегда был таким. А может и всегда, но я так в ком-нибудь нуждалась, что предпочитала не замечать этого. Мне хотелось иметь брата. Друга. Кого-нибудь, кто понимал бы меня так, как смог бы понимать он.

Вот только он не был братом. И хотел быть больше, чем другом. Какое-то время он был моим парнем. Никогда не покидал меня, даже когда бабушка это сделала. Из-за его верности я чувствовала себя обязанной позволять прикасаться к себе, позволять впитывать свою мягкость, словно она была его собственной.

Он не разочаровал меня так, как родители. За его постоянство я позволила ему забрать меня. Позволила притворяться, что жизнь, которую мы вели, была нормальной. Что мы были нормальными.

Он был постоянно в моей жизни, единственный, кто никогда не оставлял меня. И, в конце концов, я отплатила ему величайшим предательством.

Сбежала.

Он может пытаться искать меня, но остальные не станут, только не после того, что произошло той ночью, не после того, что я сделала. Если бы они стали искать меня, то начали бы с Нью-Йорка, я заставила их поверить, что мечтала уехать туда. Затем они могли бы проверить другие города. Могли подумать, что я попытаюсь спрятаться в крупном городе. Они никогда не догадаются искать меня здесь, прямо у себя под носом; посещающую университет, куда никогда не собиралась. Денег, которые бабушка откладывала годами, хватало на год обучения и оплату жилья. В следующем году мне придется обратиться за финансовой помощью. Наверно, в следующем году смогу изучать только один или два предмета. «Не имеет значения», — напомнила я себе. По шагу за раз. Если закончу колледж, то стану первой женщиной Хендрикс, которой это удалось.

Буду первой, кто добьется успеха в жизни.

Мысль должна подбодрить меня, но она только напоминает мне насколько высоко каждое препятствие, сколько всего мне еще нужно преодолеть.

Ночной воздух оказывается не таким прохладным, как мне кажется. Поблизости стоит компания ребят. Обхожу их, на автомате сойдя с дорожки. Я вижу их глаза и фигуры. Слышу смех и обрывки разговоров, доносимых ветром.

— Вот здорово... так она сказала...

— На улицах везде занимаются петтингом...

— Эй!

Не поднимаю головы, думаю сколько мне еще придется пройти, прежде чем тело устанет также, как и рассудок.

— Эй!

Думаю о «У Мэдди» и о том, что мне нужно быть там завтра в десять утра. Будет ли там Элейна?

— Эй! — меня кто-то хватает рукой. — Кто-то настолько маленький не должен так быстро ходить. Разве это не противоречит законам физики или вроде того?

Мне приходится дважды моргнуть, прежде чем я могу поверить, кто передо мной. Пакс улыбается мне своей фирменной улыбкой с одной ямочкой.

— Что ты здесь делаешь одна? — спрашивает он.

— А ты? — интересуюсь в ответ.

— На самом деле я с парнями. — Он смеется. – Увидел, как ты идешь мимо и последовал за тобой.

— Переживал, что собираюсь скатиться с тропинки?

— Я уже понял, что ты выучила урок, — отвечает он со знакомым веселым блеском в глазах. — Но лучше поберечься, чем потом сожалеть.

— Я выпила немного лишнего той ночью, — признаюсь я.

— Случается. — Он пожимает плечами. — Однажды на втором курсе я напился и прятался на дереве в течение трех часов. Парни нашли меня только потому, что я задремал и свалился.

— О, нет! — Я охаю. — Ты поранился?

— Пара швов. Вывихнутое плечо. Ничего такого, с чем бы не справился большой парень вроде меня. — Он подмигивает.

— Ну, конечно.

— Знаешь, что я только что понял? Я не знаю твоего имени. Знаю, что ты теряешь пуговицы на блузке, когда напиваешься...

Я охаю и румянец цвета клубники, заливает мое лицо.

— Это, это была случайность! Кое-кто специально сделал это со мной. Она сказала, я поблагодарю ее позже... — замолкаю, когда понимаю, как нелепо это звучит.

— «Случайно» и «специально» обычно не встречаются в одном предложении. Ты сегодня пила? — поддразнивает он.

— Нет. — Протестую и энергично трясу головой.

— То был мой первый раз, — заявляю я.

— Итак, теперь я знаю, что ты пила единственный раз в жизни, что работаешь в «У Мэдди» и у тебя была ночь спонтанности. Это четыре факта. — Он поднимает четыре пальца. — Так как тебя зовут?

Замираю, раздумываю сказать ему или нет. Через пару секунд решаю, что вреда не будет.

— Джулиана Хендрикс.

— Джулиана Хендрикс, — повторяет он, перекатывая имя во рту. Я наблюдаю, как движутся его губы.

— Люди зовут меня Джулс.

— Джулс, — эхом повторяет Пакс. — Мне нравится.

Сегодня ночью светит полная луна, и мы прямо под ней, поэтому я вдруг замечаю, какие густые у Пакса ресницы. Рассматриваю, как они обрамляют его глаза и, кажется, заставляют зрачки выглядеть еще темнее. Даже притом, что вблизи видно ярко-зеленые крапинки.

— Хм? — бормочу. Ну конечно вселенная наградила подобными ресницами парня вроде Пакса, который наверняка не может их оценить. Вселенная любит подобную иронию, награждая и лишая по прихоти.

— Я спросил ты что на меня пялишься?

Это вырывает меня из размышлений. Прикусываю нижнюю губу, смущенная и встревоженная, что он меня поймал.

— Потому что, если так, — продолжает он, — будет весьма справедливо, если я тоже начну глазеть.

Если бы мой мозг был телевизором, то сейчас там не было бы ничего, кроме статических помех. Я не могу придумать ни единого ответа. Он шагает ближе и, кажется, наслаждается моей неловкостью. Это должно выводить меня из себя, но я замечаю, что он ни на секунду не сводит своих глаз от моего лица. Внезапно ощущаю себя антиквариатом, который оценивают перед покупкой. Даже не знаю, злюсь ли я, возмущена или... заинтересована.

— Я художница, — бормочу. — Я… я рисую предметы и иногда людей и поэтому... пялюсь на тебя, — безмолвно заканчиваю я. Не в силах заставить себя признать это вслух.

— Это впечатляет. — Он вскидывает бровь. Не уверена, что этот жест означает.

Он медленно улыбается беспечной улыбкой, напоминающей мне о вальяжном утре и завтраке в постель.

— Это был твой способ попросить меня попозировать?

— Что? — лепечу я. — Нет.

— Я не стесняюсь.

— Нет, — повторяю с красным лицом. Почему мой голос недостаточно твердый?

— На самом деле думаю это отличная идея. Это даст тебе практику, а я смогу провести время, глазея на тебя.

— Что?

— У тебя по-настоящему интересное лицо. А мимика просто бесценна. Ты когда-нибудь пробовала себя рисовать?

Мгновенно в сознании вспыхивает изображение девушки с дырой.

— Я не...

Он обнимает меня рукой, и я замолкаю.

— Джулс, — произносит он хрипловатым голосом, которого я не слышала раньше. Он посылает мурашки по спине и заставляет пульс беспорядочно скакать. Пакс наклоняется, пока его губы едва не касаются моего уха, и я начинаю слышать его дыхание, как свое собственное.

— Ты готова к испытанию?

Вам знакомо чувство, когда хочется сказать «нет», когда уже начинаешь говорить это, но вылетает «да»?

Именно это и происходит.