Осада

15

Габриэлла Кашня почти постоянно думала о своей новой квартире, в которую она вселилась всего три недели назад, но с тех пор так и не была там и даже не знала, что в ней творится.

И вот однажды она выбрала время, чтобы ненадолго заскочить домой. «Мне нужно навестить мать, а то она там совсем одна…» — так она сказала в отряде, где, собственно, никто и не спрашивал ее, зачем именно ей понадобилось домой. Габриэлле это не нравилось; ей хотелось, чтобы ее задерживали или, по крайней мере, сказали бы, чтобы она поскорее возвращалась обратно.

Мать Габриэллу вообще нисколько не интересовала. Старушке исполнилось семьдесят пять лет, и она уже никуда из квартиры не выходила по причине болезни. Врач сказал, что у нее склероз. Габриэлла не имела ни малейшего представления о том, что это за болезнь, и тогда врач объяснил, что ее мамаша просто чересчур стара. Вскоре дочь и сама убедилась в том, что ее мать как бы впала в детство и стала похожа на маленького ребенка, за которым нужно ухаживать: кормить с ложечки, убирать горшок и внимательно следить за каждым его шагом. Временами старушка вдруг безо всякой причины начинала скулить, как побитая собачонка, но дочь довольно быстро отучила ее от этой дурной привычки, щелкая деревянной ложкой по голове.

А совсем недавно Габриэлла Кашня прослыла настоящей героиней, о ней даже напечатали в газете.

Каждый раз, когда Габриэлла вспоминала об этой газетной статье, ей становилось немного не по себе, но в то же время она гордо улыбалась. В газете так расписали доблести Габриэллы, что она сама невольно смущалась, так как правды в той статье и наполовину не было. Уж такой ее нарисовал корреспондент, который не поскупился на красивые слова. «…Она чем-то похожа на легендарную Илону Зрини, только более современна… В ее гордом взгляде сквозит неиссякаемая энергия, направленная на достижение святой цели…» и так далее и тому подобное.

Габриэлле статья очень понравилась, хотя она и не поняла в ней многие витиеватые выражения; ясно ей было только то, что каждая венгерская женщина должна точно так же служить родине, как служит ей она, Габриэлла Кашня.

А один из коллег по отряду нилашистов, прочтя статью, сказал Габриэлле, что ее, видимо, не сегодня-завтра вызовут во дворец и там наградят. В тоне нилашиста, когда он это говорил, чувствовалась нескрываемая зависть, а Габриэлла слушала его и улыбалась во весь рот.

Аккуратно сложенную газету со статьей о себе Габриэлла постоянно носила в кармане шинели и частенько ловила себя на том, что теперь она старается вести себя так, как об этом написал журналист.

Однако больше всего она думала в последнее время о своей новой квартире и о старом шкафе, который она перевезла с прежней квартиры вместе с прочим хламом, завалив им всю кухню.

Это была трехкомнатная господская квартира с комнатушкой для прислуги и двумя туалетами (один рядом с ванной, а другой в прихожей) и ванной комнатой, где было даже биде, которое она видела только в витрине хозяйственного магазина. Однако времени у Габриэллы было так мало, что она, бегло осмотрев квартиру после переезда, заперла все комнаты и побежала на службу. Мать-старуху она поместила в комнатушку для прислуги и очень жалела, что не заперла на ключ и кухню, пользоваться которой мать все равно не сможет, а только все там пере-шевелит и перепачкает.

— Ничего, будет время, все уберу, — пробормотала Габриэлла себе под нос, опуская ключи в карман.

Когда после долгого отсутствия она приехала домой и вошла в прихожую, то повсюду увидела мусор. Прислонив автомат к стене, она заглянула в кухню, где пол был совсем чистым. «Неужели она сюда и не заходила?» — подумала Габриэлла и вошла в комнатушку к матери. В нос ударил спертый кислый воздух. В комнате было темно. Старушка лежала на своем соломенном матрасе.

— Вот я и пришла, — нарочито громко сказала Габриэлла и, видя, что мать не пошевелилась, еще громче добавила: — Вставайте! Вы разве не слышите? Это я, Габриэлла!..

Однако мать и на это ничего не сказала и даже не пошевелилась.

Габриэлла щелкнула выключателем и скверно выругалась: электрического света не было. Она вышла в кухню. Старый шкаф боком стоял возле стола, как его поставили при переезде. Габриэлла поискала свечу, но в шкафу ее не оказалось, и она снова выругалась. Вскоре она все же нашла огарок свечи, но спичек в коробке было мало, и она от одной спички зажгла свечку и прикурила сигарету.

Держа огарок свечки в руке, Габриэлла вернулась в комнату для прислуги и, поставив свечу на стол, подошла к матери.

Старушка лежала на спине с открытыми безжизненными глазами, какие бывают только у мертвых.

Габриэлла нахмурилась и, чтобы не ошибиться, коснулась рукой глаз матери, которая даже не моргнула.

Дочь не обрадовалась смерти матери, хотя до этого она частенько подумывала о том, что им обоим было бы лучше, если бы старушка поскорее умерла. Однако и горевать Габриэлла тоже не горевала.

«Нужно будет ее куда-нибудь деть, спрятать, что ли…» Хоронить старушку у дочери не было ни малейшего желания: не хотелось заказывать гроб, нести умершую на кладбище, рыть могилу… Сколько времени на все это надо! Жаль было, что Дунай далеко, а то все просто можно было бы сделать… Открыв маленькое оконце, выходившее во внутренний дворик, чтобы хоть немного проветрить помещение, дочь вышла из кухни. Взяв веник и совок, подмела пол в прихожей и снова вернулась в комнатушку матери, где внимательно осмотрелась и увидела, что все продукты, которые она оставила матери в отдельных чашках и кастрюльках, были свалены на столе в одну кучу. Плетенка с вином оказалась совершенно пустой. Выбросив остатки полусгнивших продуктов в оконце, Габриэлла снесла в мойку на кухне грязную посуду.

Закурив новую сигарету, Габриэлла достала ключи и, отперев дверь, вошла в комнату.

От неожиданности она так и застыла на пороге: в комнате царил настоящий хаос. Пройдя во вторую, а затем в третью комнату, она и там обнаружила страшный беспорядок. Ничего не понимая и вся дрожа от охватившей ее злости, Габриэлла вдруг заметила маленькую дверь, оклеенную точно такими же обоями, что и стены, и выходившую в прихожую. Ее она просто не заметила при первом, беглом осмотре квартиры.

«Черт бы ее побрал…» Она даже зубами заскрежетала от злости. Веником она подмела пол во всех трех комнатах. В первой комнате были два больших окна, стекла из которых вылетели при артобстреле. Раздвинув немного занавески, Габриэлла выглянула из окна на улицу. «Угловая комната…» — сразу сообразила она и, подойдя ко второму окну, посмотрела из него, и тут ей в голову пришла безумная мысль: «Как только стемнеет, выброшу мать из окна на улицу, а когда буду уходить из дома, скажу привратнику, чтобы он вместе с жильцами закопал труп какой-то незнакомой старухи, который валяется на тротуаре как раз под моими окнами. Мать мою он все равно ни разу не видел, а лишь со слов внес в список жильцов, и только… Кто будет опознавать в этом содоме какую-то старуху, которую никто не знает. Утром труп подберут, отвезут куда-то и закопают…»

Подойдя к шкафу, Габриэлла выдвинула один за другим несколько ящиков, в которых в беспорядке лежало постельное белье. Посмотрев несколько вещей, она с разочарованием задвинула ящик. У нее было такое состояние, будто ее обокрали. Хозяин этой квартиры был то ли адвокатом, то ли врачом, так как на дверной табличке перед фамилией было вырезано слово «д-р». Габриэлла была уверена в том, что все свои богатства адвокат спрятал где-то здесь, в доме. «Нужно будет хорошенько посмотреть в подвале и на чердаке поискать. Может, там что найду…»

Габриэлла тщательно осмотрела всю комнату. Особенно долго она копалась в письменном столе, где лежали какие-то бумаги и множество фотографий. А вот большой пушистый ковер, лежавший на полу, ей понравился, и она не без удовольствия прошлась по нему. «Наверняка персидский…»

Затем она перешла в спальню, постельное белье в которой все было розового цвета, а в бельевом шкафу лежало в аккуратных стопках женское белье. Габриэлла несколько вещей прикинула на себя, но ей все оказалось велико.

Третья комната ей не особенно понравилась, зато в ней хранились женские вещи, которые вполне можно было носить. «Видимо, это комната их дочери… — решила Габриэлла. — Если мне ее тряпки не понравятся или не подойдут, то хоть продам…» Габриэлла была твердо уверена в том, что всю жизнь она будет ходить в зеленой блузе под черной нилашистской формой и безо всяких женских побрякушек и украшений. В углу комнаты стоял большой письменный стол на гнутых ножках, в одном из ящиков которого она нашла конверт с фотографиями дочери хозяина, на которых та была запечатлена то одна, то с каким-то молодым мужчиной, видимо женихом.

Ничего интересного и ценного здесь она больше не нашла, но сам стол ей очень понравился. Тогда она достала из кармана шинели небольшой полотняный мешочек и, развязав тесемку, высыпала его содержимое на стол: с десяток золотых колец, несколько наручных часов, браслет и две цепочки с кулонами. За последние три недели Габриэлле только дважды пришлось сопровождать транспорт с арестованными в гетто. Ей нравилась такая работа, но отнюдь не потому, что в ходе ее она могла отобрать у арестованных кое-что из драгоценностей для себя. Порой ей самой не нравилось, когда нилашисты, вернее говоря, те их них, кого она считала довольно порядочными людьми, как голодные псы набрасывались на отобранное у жертв добро. Сама она еще стеснялась рыться в барахле прямо на месте расстрела, а случалось это чаще всего на набережной Дуная, где расстрелянных сразу же сбрасывали в воду.

Вернувшись в кухню, Габриэлла достала из ящика старого шкафа шерстяной чулок. Зайдя в комнату со столом с гнутыми ножками, Габриэлла начала укладывать в чулок свою последнюю добычу. Однако скоро передумав, сложила в него отдельно только одни часы. «С кило, наверное, будет, а то и больше…» — решила она и заперла чулок и полотняный мешок в ящик стола.

Всю жизнь Габриэлла мечтала разбогатеть, чтобы стать похожей на героинь любимых кинофильмов, которые живут в роскоши и никогда не ломают себе голову над тем, что они завтра будут есть. Они только и делают, что занимаются любовными утехами да раскатывают в шикарных лимузинах. Поскольку же богатство с неба не падало, нужно было работать. До войны Габриэлла хотела работать, но только в хорошем месте. Как-то она зашла в бюро по найму рабочей силы и сказала, что хотела бы работать у хозяина, похожего на Пала Явора из фильма «Страшная весна», или же в дорогом ресторане, который посещают богачи. «Вас в такое место вряд ли возьмут», — ответил ей инспектор по найму с насмешкой в голосе, но все же направил ее в кафе «Жербо» на площадь Вёрёшмарти прачкой. Габриэлла раз шесть обошла всю площадь, но никакого «Жербо» так и не нашла. Там, правда, имелось одно кафе-кондитерская, но только на ее вывеске было написано совсем другое слово «Gerbeaud», которое она и прочитать-то толком не смогла.

Когда же Габриэлла обратилась со своим вопросом к полицейскому, тот ткнул пальцем в это самое кафе, а затем с удивлением спросил: «Вы хотите туда зайти?» Габриэлла объяснила, что она собирается там не завтракать, а работать. Через десять минут она вышла из кафе на улицу и направилась прямо к инспектору по найму рабочей силы, который, увидев ее, сказал: «Я так и знал, что вы окажетесь неподходящей для такого аристократического кафе… Однако могу предложить нечто более подходящее: идите к Илковичу прачкой».

За довольно короткое время ей пришлось поработать во многих местах: где уборщицей, где рабочей на кухне. Вот после такой-то работы Габриэлле и захотелось разбогатеть самой, хотя в душе она ненавидела всех богатых. Еще она терпеть не могла красивых женщин. К ней же с довольно грязными предложениями обычно обращались лишь пьяные извозчики, оборванные железнодорожники и словоохотливые солдаты…

И разбогатеть-то ей хотелось в основном для того, чтобы стать похожей на одну из героинь из красивого фильма. Время шло, а Габриэлле никто не предлагал сняться в каком-либо фильме, хотя она от кого-то слышала, что часто талантливые режиссеры ищут и находят для съемки в своих новых фильмах самых обыкновенных простолюдинов. Желание разбогатеть привело Габриэллу Кашня в нилашистскую партию «Скрещенные стрелы». Она поверила в то, что, став членом этой партии, ей быстро удастся вылезти из нищеты за счет добра, конфискованного у евреев, большевиков и богатых аристократов.

Так Габриэлла приобщилась к власть имущим. Сначала она чувствовала себя как-то странно: за несколько дней она достигла того, о чем еще совсем недавно не смела и мечтать. Когда она появлялась где-нибудь в форме, ее боялись не только обыватели, но и полицейские и домоуправы. Так, управляющий дома, квартиру в котором она захватила явочным порядком, уже не искал встречи с ней, чтобы напомнить о необходимости заплатить за квартиру, а когда они все же случайно встретились, то он подобострастно, низко кланялся госпоже Кашня, отвечая на ее признание, что она все забывает уплатить за квартиру, словами: «Не извольте беспокоиться, уважаемая, как-нибудь при случае внесете…» Вскоре Габриэлла, правда, все уплатила, но слова «как-нибудь при случае…» очень понравились ей, так с ней еще никто никогда не разговаривал.

На днях Габриэллу перевели в батальон особого назначения. В душе она сожалела о том, что чулок с драгоценностями будет теперь пополняться очень медленно. Более того, ей даже пришла в голову мысль, что ее, быть может, потому и перевели в батальон, чтобы она не мешала нилашистам делить свою добычу в спокойной обстановке. Габриэлла решила зайти к кому-нибудь из руководителей партии и пожаловаться на свою судьбу, но потом подумала, что те, видимо, заняты сейчас более важными делами, а вот когда ее пригласят в Королевский дворец для вручения награды, то тогда она непременно поинтересуется своей дальнейшей судьбой.

Где-то рядом разорвался снаряд, и дом содрогнулся, на паркет посыпались осколки оконного стекла.

Габриэлла вскочила из-за стола и подбежала к окну. Оказалось, что снаряд разорвался довольно далеко. «А так тряхануло…» — подумала она и с опаской посмотрела на стол с гнутыми ножками. Впервые она испугалась за свое богатство, спрятанное в ящике стола. «Упадет сюда снаряд — и пиши пропало…» Габриэлле казалось, что она такого не переживет: уж лучше носить чулок и полотняный мешочек с собой в кармане шинели, хотя это тоже глупо, так как в случае ранения или еще чего-нибудь ей так или иначе придется распрощаться со своим богатством. На миг она задумалась над тем, куда можно было бы спрятать драгоценности: «Может быть, в подвале закопать, но ведь их и там могут найти и похитить…»

Взяв в руки чулок и мешочек с награбленным, она обошла всю квартиру, разыскивая надежное место, куда можно было бы спрятать драгоценности. Самым надежным местом ей показалась комнатушка для прислуги, в которой, как ни странно, оказались самые толстые стены. Свеча тем временем догорела и погасла. Габриэлла не сразу отыскала свечи, которые лежали в ящике старого шкафа. Она зажгла одну и, вернувшись в комнатушку, положила драгоценности на стол.

— Пойдемте, мама… — тихо проговорила она, поднимая тело матери с постели, и только тут почувствовала, какой легкой та оказалась: «Хотя оно и понятно…» Положив тело старушки на пол, Габриэлла собрала грязное постельное белье и, бросив его в печку, подожгла. Затем она затолкала драгоценности в середину соломенного матраса, на котором спала и умерла мать, и, застелив его чистой простыней, свернула рулоном, связав его чистой скатертью.

«На такое добро никто не позарится даже тогда, когда его выбросит взрывной волной на улицу…» И тут ей первый раз пришла в голову мысль о том, что будет с ней самой, если русские войска займут город, а жильцы, занимавшие эту квартиру, вернутся к себе домой. «Прикончить бы их надо заранее… Все равно мои драгоценности и тогда будут принадлежать только мне… Это моя постель…»

Когда начало темнеть, Габриэлла перетащила мать в большую комнату, положив ее у окна, а примерно через полчаса, когда совсем стемнело, подняла труп на подоконник. В это время по соседству разорвался снаряд, и дом вздрогнул. На улицу посыпались осколки стекол и куски штукатурки. Воспользовавшись этим, Габриэлла легким движением руки столкнула труп на улицу.

Немного послушав, с облегчением вздохнула. Заперев входную дверь, она повесила автомат на грудь и спустилась вниз. Домоуправ как раз стоял в подворотне. Ответив на его заискивающее приветствие, Габриэлла коротко бросила:

— Как-нибудь загляну еще, когда служба позволит.

— Да, конечно, заходите… — промямлил тот смущенно и, заикаясь на каждом слове, добавил: — Уважаемая, дело в том, что… ваша мамаша… не спускается в убежище… А ведь согласно приказу все должны…

— Она живет у родственников, — грубо перебила Габриэлла. — Я совсем забыла сказать вам об этом… Вычеркните ее из списка жильцов: она на новом месте прописана…

— Извините, я не знал…

Габриэлла с невозмутимым видом прошла мимо и вышла на улицу, даже не взглянув в сторону лежавшей на тротуаре матери.

Габриэлла не шла, а почти бежала в расположение своего батальона особого назначения, где, однако, никто не обратил внимания на ее отсутствие. Это ей очень не понравилось. Как бы между прочим, ей только сказали, что взвод, в котором она числится, отправился выполнять какое-то важное и срочное задание.

Узнав адрес, Габриэлла довольно быстро разыскала свой взвод, а самого командира взвода нашла в убежище.

— Хорошо, что ты пришла, Кашня, — сказал он Габриэлле вместо того, чтобы поздороваться, — а то тут нас здорово теснят… русские.

От командира взвода сильно разило палинкой, хотя пьяным он вовсе не казался. Вызвав к себе одну из жиличек дома, он распорядился провести Габриэллу в какое-то здание по соседству.

— Займешь огневую позицию в угловой комнате! — приказал он Габриэлле. — Оттуда хорошо вести огонь как по площади, так и вдоль улицы. Там сама увидишь, только патронов побольше набери. Дом тот во что бы то ни стало нужно удержать. Позже я пришлю тебе кого-нибудь на подмогу…

Габриэлла пошла вслед за женщиной. Они так долго шли по длинному лабиринту соединявшихся между собой подвалов и подземных переходов, что Габриэлла даже подумала: а не в расположение ли противника случайно ведет ее эта подозрительная женщина? Взяв автомат на изготовку, она решила, что если что-то случится, то обязательно убьет свою проводницу.

Однако ничего страшного не случилось. Вскоре женщина остановилась у пробитой в стене бреши и, ткнув рукой вперед, сказала:

— Вон там…

Габриэлла сначала выглянула, а затем пролезла через отверстие в какую-то комнату. Женщина-проводник повернулась и быстро пошла обратно.

Возле открытых ящиков с патронами и ручными гранатами, прислонившись спиной к стене, сидел солдат-нилашист. Голова его как-то неестественно склонилась набок. Перед ним на полу валялось несколько снаряженных магазинов. Габриэлла громко поздоровалась, но солдат даже не пошевелился, а когда она подошла к нему вплотную и слегка встряхнула его за плечи, тот растянулся на полу.

«Убит!..» — обожгла ее мысль. Она быстро подбежала к бреши и громко крикнула женщине, которая привела ее сюда:

— Немедленно вернитесь! Слышите?!.

Однако женщина была уже далеко и вовсе не собиралась не только возвращаться, но и даже останавливаться.

— Назад! Немедленно ко мне! — что было сил крикнула еще раз Габриэлла.

Охваченная порывом гнева, она выпустила вслед женщине длинную очередь. «Чтоб ты сдохла!..» Прислушавшись, она уловила стук женских каблучков по цементному полу. «Крыса трусливая!.. — про себя выругалась Габриэлла. — Вполне могла бы снаряжать мне магазины… А может, она меня просто испугалась?..» Засунув в карман несколько автоматных магазинов и повесив на пояс полдюжины ручных гранат, Габриэлла поспешила в дом.

На лестничной клетке, на перилах, головой вниз висел мертвый солдат. Габриэлла бегом поднялась на второй этаж. Прошла по длинному темному коридору с распахнутыми настежь дверями. Последняя дверь вела в угловую комнату, окна которой выходили на площадь. Перед одним из окон на коленях стоял солдат и время от времени стрелял короткими очередями.

Не сказав ни слова, Габриэлла Кашня опустилась на колени у соседнего окна, возле которого валялся убитый. «Много же они наших побили…» — подумала она и отодвинула труп немного в сторону.

«Дом на перекрестке…» Только теперь она поняла, почему этот дом так важен для них. «Но сейчас самое важное решается не на улице, а на площади…» Габриэлла внимательно осмотрела площадь и заметила дульные вспышки во многих местах: стреляли из автоматов и винтовок. Устроившись поудобнее, она выпускала несколько коротких очередей в те места, где замечала вспышки от выстрелов.

Пули свистели у нее над головой, отбивая со стен большие куски штукатурки и обсыпая ее известковой пылью.

«Заметили, значит…» — решила Габриэлла и невольно отодвинулась в глубину комнаты. Но вести огонь не прекратила. Над головой просвистела серия пуль. «Из пулемета начали бить…» Ей хотелось поскорее обнаружить пулеметчика и уничтожить его, но сделать это оказалось не так просто. Посмотрев на следы пуль в верхней части стены за своей спиной, она сообразила, что пулемет бьет откуда-то слева. Осторожно выглянув из окна, Габриэлла сразу же обнаружила его по дульным вспышкам. Расстреляв в том направлении целый магазин патронов, она остановилась только тогда, когда автомат ее замолк. Вставив новый магазин, Габриэлла бросила беглый взгляд на второе окно, у которого солдат в тот момент тоже менял диск.

— Палинка у тебя есть? — крикнул ей солдат.

«Надумал тоже…» Габриэлла гордилась тем, что она никогда не подбадривала себя спиртным, и потому не удостоила солдата ответом.

Выждав с минуту, он сам подполз к ней.

— Ах, это ты?! — удивился солдат и нахмурился. — А я и не заметил, что этого кокнули… — смущенно пробормотал он и начал обшаривать убитого. Фляжку он нашел довольно быстро, но, встряхнув ее, убедился в том, что она пуста, и со злостью выбросил ее в окошко.

Как только солдат и Габриэлла перестали вести огонь из дома, несколько поутихла стрельба и со стороны площади.

Внимательно осмотрев площадь, Габриэлла разглядела темные фигуры людей, которые перебежками приближались к их дому. Она тут же открыла огонь, и в тот же миг огненный шквал обрушился на окно. Она отползла немного назад.

В этот момент раздался мощный взрыв. Дом содрогнулся, посыпались обломки кирпичей, штукатурка, куски дерева.

«Бомба…»

Над площадью вспыхнул какой-то странный свет.

Когда дым и пыль несколько рассеялись, Габриэлла увидела в отблесках пламени на площади фигуры солдат в серых шинелях. «Здесь вам не прорваться…» Она начала стрелять короткими очередями.

Послышался вой мины, которая разорвалась перед самым домом.

Прямого попадания Габриэлла не боялась и чувствовала себя в относительной безопасности, укрывшись за широким и высоким подоконником. Она не перестала стрелять и тогда, когда почувствовала, что мины стали рваться все ближе и ближе. От их разрывов дом, подобно судну в бурном море, качало из стороны в сторону. Вдруг раздался такой грохот, что Габриэлле до боли заложило уши, а на спину свалился большой кусок штукатурки.

Под вторым окном зияла большая рваная пробоина. Оконная рама ввалилась в комнату, накрыв собой уже мертвого солдата. Габриэлла подползла к пробоине и начала стрелять через нее, а когда по окну защелкали пули, вернулась на старое место и стала вести огонь оттуда.

Как долго все это продолжалось, Габриэлла не знала. В голове жила одна-единственная мысль, что она во что бы то ни стало должна продержаться до прибытия подкрепления. Она была уверена, что продержится и что начальство станет еще больше гордиться ею, а быть может, даже сам Салаши похвалит ее…

В этот момент Габриэлла почувствовала сильный удар по затылку. Она застонала, чувствуя, как чья-то сильная рука, схватившая ее за ворот шинели, приподняла ее с пола, а другая — вырвала у нее из рук автомат.

И снова по затылку словно молотком ударили. В глазах у нее потемнело, и она потеряла сознание.

Очнулась Габриэлла оттого, что кто-то тряс ее, словно она была не человеком, а грязной пыльной тряпкой. Автомата возле нее уже не было. Она схватилась руками за ремень, но на нем не оказалось ни одной гранаты. Холодный страх сковал Габриэллу.

Наконец тот, кто держал ее на весу, опустил ее на пол и начал обыскивать, шаря руками по всему телу, но, как только коснулся груди и сообразил, что перед ним женщина, повернул ее лицом к себе.

Это был громадного роста солдат в полушубке и меховой шапке. Замахиваясь то правой, то левой рукой, он отвесил Габриэлле две такие оплеухи, что она зашаталась. Затем солдат влепил ей еще несколько пощечин, от которых у нее зазвенело в ушах. Габриэлла дотронулась до подбородка, боясь, что у нее выбита челюсть, но та оказалась на месте, только сильно болела.

Солдат произнес какие-то непонятные слова.

«Пленных нельзя бить… — хотела было сказать Габриэлла, но солдат снова замахнулся, хотя на этот раз и не ударил. — Я никого не обидела…» Габриэлла беззвучно шевелила губами. Вдруг она вспомнила, что пленные перед противником должны стоять с поднятыми руками, и тут же подняла руки вверх.

Солдат же вытолкнул ее из квартиры в коридор, по которому взад-вперед сновали русские солдаты.

Солдат в полушубке довел Габриэллу до ворот дома и жестом приказал идти дальше одной.

Ноги у Габриэллы предательски задрожали. «Расстреляет!..» — мелькнула в голове мысль, которая как бы парализовала ее.

Солдат громко выругался и, вытолкнув ее из ворот, легонько подтолкнул в сторону площади.

Дул ветер. Площадь была темна и безлюдна.

«Как только я немного отойду от него, он выстрелит мне в спину…»

Однако никто в нее не стрелял, и она медленно плелась по площади, все еще держа руки над головой. Затем Габриэлла почувствовала, что мерзнет, и вообще ее охватило такое чувство, что она совсем маленькая девчонка и такая же беспомощная, какой была ее мать перед смертью. Габриэллу сковал ужас. Когда она дошла до середины площади, в голову пришла мысль: а что, если свернуть в сторону и скрыться на улице? «Вдруг да удастся…» Оглянулась. За ней никто не шел. Тогда она свернула вправо и таким же медленным шагом, каким шла до этого, но не опуская рук, направилась на улицу. Когда Габриэлла дошла до второго дома, кто-то вскочил с земли и, подбежав к ней, приставил к горлу штык. Она послушно пошла туда, куда ей приказали по-венгерски. Возле дома ее остановил другой солдат и, жестом подозвав к себе, завел в подворотню, где сидело еще несколько венгерских солдат. Ее ввели в какую-то комнату и закрыли за ней дверь.

В комнате было темно и чем-то воняло. Судя по голосам и огонькам сигарет, здесь находилось человек двадцать солдат, которые о чем-то тихонько переговаривались между собой.

Габриэлла опустила руки. Лицо ее все еще горело от полученных оплеух. Она достала сигарету и дрожащей рукой прикурила. Жадно затянулась несколько раз.

Неожиданно солдаты замолчали, а затем один из них спросил:

— Ты женщина?

— Да, — ответила она.

Стало подозрительно тихо. Обеспокоенная этим молчанием, Габриэлла с опаской спросила:

— А почему вы спрашиваете? Разве это так уж плохо?

— Не плохо, — ответил тот же голос, а после небольшой паузы добавил: — Как раз наоборот…

Габриэлла сделала несколько глубоких затяжек. «Как раз наоборот…» Брови ее удивленно полезли вверх. Ей не понравилось, что солдаты перешептываются и, видимо, что-то замышляют против нее. Немного помолчав, она спросила:

— Неужели вы способны изнасиловать своего человека?

Кто-то из солдат хихикнул, а затем сказал:

— Человека нет… а тебя попробуем по очереди…

И в тот же момент на рот Габриэллы легла чья-то рука. Кто-то сильный бросил ее на лавку и начал срывать с нее одежду. Она хотела закричать, но рот ей сжали еще крепче, и крик превратился в стон. С этого момента она ненавидела своих соотечественников, скрипела зубами, старалась вырваться, но ей это не удалось. Вскоре она потеряла сознание…