Осада

5

С раннего утра арестованных сопровождал дождь, который то усиливался, то моросил, но не отставал от них, как и охрана.

По шоссе в западном направлении мчались груженные до верха автомашины.

На восток тоже шел поток грузовых машин, но в их кузовах сидели немецкие солдаты в касках.

Женщина шла сгорбившись, опустив голову на грудь; лицо ее посипело, она тяжело дышала. «Подкрепление… Порази вас гром…» — Она не закончила этого ругательства привычным упоминанием господа бога.

Арестованные шли гуськом по обочине бетонного шоссе.

Колени у женщины дрожали, ноги то и дело скользили по раскисшей земле. Только из-за Гизи она еще могла идти. Надежда на встречу с Гизи, словно мираж, призывно маячила перед ее глазами. Из-под колес мчавшихся по лужам машин высоко взлетали струи воды, капли грязной жижи били в лицо. Она не вытирала их. Лямки рюкзака больно врезались в плечи, и их она тоже не поправляла. Машинально переставляя ноги, она шла вперед. Ей казалось, что ступни у нее уже не болели, спина не ныла, только гудела голова и страшная усталость сковывала все тело. Время от времени женщина бросала взгляд в сторону дороги. Еще вчера она отворачивалась: не могла смотреть туда, где валялись какие-то мешки, чемоданы, а кое-где и трупы. А сегодня уже привыкла. Не ужасалась она и тогда, когда кто-то в изнеможении падал на край дороги и больше не вставал. Колонна, не останавливаясь, шла дальше, не останавливались и конвойные, обходя несчастного. Потом слышался одинокий выстрел. Когда впервые она услышала его, то вздрогнула.

Один из конвойных шел рядом по краю насыпи. Это был молоденький солдат с пушком на губе. Он часто курил и все время поправлял повязку на рукаве. Вот он взглянул на часы и тихо прошептал:

— Сейчас будет отдых, тетя…

«Все равно мне далеко не уйти… не дойти…»

— Стой! Отдыхать! — прозвучала команда.

Колонна остановилась.

Женщина свалилась в грязь, тяжело дышала. Даже не сняв рюкзака, прилегла на него.

Поблизости заплакал чей-то ребенок.

Конвойный вышел на обочину и, подойдя к женщине, наклонился над ней и сунул ей что-то в руку.

Это было яблоко. Женщина смотрела на него, не имея желания есть, но все-таки откусила кусок и удивилась, что не ощущает никакого вкуса.

Внезапно ее поразила необычная тишина.

Было непривычно тихо. Извилистая серая лента дороги безлюдно терялась вдали. Еще вчера в это время можно было отчетливо слышать артиллерийскую канонаду, а теперь не было слышно ничего.

«Наверное, фронт переместился дальше…»

— Встать! Марш! — раздалась команда.

Женщина никак не могла подняться. Ей помог встать солдат с пушком на губе.

— Не отставайте, тетя, — шепнул он, ободряюще пожимая руку, и отошел в сторону.

Затуманенным взглядом смотрела она вокруг. Шагнула вперед, но ноги, как чужие, совсем не хотели ей повиноваться. Она закачалась.

«Рюкзак…»

Тяжело дыша, она искала застежки лямок.

— Не делайте этого, тетя… Не бросайте его: он еще вам пригодится.

Это шептал солдат с пушком на губе.

Женщина глубоко вздохнула. «Пригодится… чертям собачьим…» — подумала она, но у нее не хватило сил, чтобы сбросить рюкзак и даже отстегнуть его лямки. Шатаясь, она продолжала идти. В левой руке она сжимала яблоко. Вдруг она почувствовала, что рюкзак будто бы становится легче.

Это шедший рядом с ней солдат слегка поддерживал рюкзак.

Вот уже третий день рядом с ней шел этот молоденький солдат с еле заметным пушком на верхней губе. Он не отходил от нее, ни с кем не менялся местами, как это делали другие конвойные. Он пристал к ней еще у кирпичного завода, когда они сдавали ценности и деньги. У нее было немного денег, и она не очень жалела, когда выложила их. Обручальные кольца разрешили оставить при себе, на остальное, да и на деньги ей было наплевать.

Камень на кольце она обмазала сажей, чтобы не блестел и не так бросался в глаза. Женщина знала, что кольцо замечают прежде всего из-за камня. Возле кирпичного завода в момент отправления колонны она перехватила взгляд солдата с пушком на губе; он внимательно смотрел на ее кольцо. Она незаметно повернула кольцо камнем внутрь… «Пусть просит что угодно, только не кольцо…» Солдат ничего не просил, но все время шел рядом.

Колени ее время от времени подгибались. Воздух с шумом вырывался из легких.

Солдат шел рядом и поддерживал рюкзак.

Женщина боялась этого солдата. Боялась его доброты. Он приносил ей то одно, то другое. Даже воды. Тайком, разумеется. «У меня нет денег», — сказала она ему. Солдат пожал на это плечами и сказал: «Мне не нужны деньги, поверьте, тетенька». Она же никак не могла понять, что он от нее хочет, почему уделяет ей такое внимание.

Постепенно женщина смирилась и уже не обращала внимания ни на солдата, ни на его доброту. Она смотрела в спину впереди идущего, на его грязные башмаки, которые все дальше уходили от нее.

— Быстрее, тетя, — услышала она.

Уже смеркалось. На краю дороги валялась какая-то женщина, судорожно прижимая к груди узел. Платок ее сполз набок, глаза были закрыты, седые волосы спадали на лоб, широко открытым ртом она жадно ловила воздух.

«И я буду скоро так же…»

Кто-то обошел ее и сказал:

— Идите, тетя… идите…

Женщина знала, что если она отстанет, то ее застрелят на месте, но сейчас даже это уже не волновало ее. Она уже не верила ни в загробную жизнь, ни в самого бога.

Вдруг до ее слуха донесся какой-то жужжащий звук.

Впереди кто-то что-то крикнул, но она не поняла, что именно. Рюкзак вдруг стал очень тяжелым, солдат с пушком на верхней губе бросился ничком на землю.

Жужжащий звук перерос в громоподобный грохот.

Женщина остановилась и подняла глаза к небу. На какое-то мгновение она увидела самолет. Он летел низко над колонной, было видно даже лицо пилота, выглядывавшего из кабины, а на крыльях пламенели красные звезды.

Потом появился еще один самолет, за ним еще…

Хотелось кричать, перекричать рев моторов, чтобы услышали пилоты: «Стреляйте! Расстреляйте в пух и прах всех нас и весь этот проклятый мир…» Но из ее горла вырывался только жалкий хрип.

Рев моторов постепенно перешел в спокойное жужжание, а потом и вовсе стих.

Конвойные громко ругались. Прикладами автоматов они сгоняли разбежавшихся по полю людей. И вскоре колонна двинулась дальше.

Солдат снова шел рядом с женщиной и опять одной рукой поддерживал ей рюкзак.

— Видите, тетя, вас даже враг не трогает. Берегите же себя и вы…

«Враг…» Это слово кружилось у нее в голове, как назойливая осенняя муха вокруг лампы. Ее душили рыдания. Перед глазами возник самолет. Ей хотелось бы дотянуться до самолета, встряхнуть летчика, встряхнуть как следует, изо всей силы, чтобы он сбросил свои бомбы, стрелял бы из пушек, не жалел бы и ее, потому что эта земля полна преступлений, здесь преступен сам воздух, преступно все — доброта, снисходительность и даже сочувствие.

У женщины дрожали ноги, яростная злоба придавала силы и несла ее тело вперед. Она медленно брела в колонне, а рядом все тот же солдат шел, поддерживая рукой ее рюкзак, и тихо подбадривал:

— Не бойся, тетя. Авось бог поможет…

«Бог… Бог…»

Шедшие впереди нее грязные башмаки опять ушли вперед. Она смотрела на них расширенными глазами, но ноги ее, однако, не двигались быстрее.

— Выйдите из строя, тетя… — прошептал все тот же голос.

«Провались ты…» Она думала о солдате, а видела перед собой пилота самолета. Перед глазами мелькали темные круги, лужи на обочине стали расплываться, растоптанные следы разбегались в разные стороны, а нога никак не могла попасть в след впереди шедшего узника.

— Не останавливайтесь, тетя…

Кто-то опять обогнал ее и заглянул в глаза.

С неба снова послышался гул самолетов. Она подняла глаза, но машин не увидела. Впереди опять что-то кричали, темп движения колонны сильно замедлился. Вдруг позади послышался странный хлопок.

Она посмотрела назад.

Там вдали огненные стрелы чертили небо.

Самолеты появились чуть позже. С открытым ртом она смотрела на самолеты.

«Стреляйте…»

Из одной машины вырвался сноп пламени, за самолетом потянулся длинный шлейф черного дыма. Потом он накренился и, войдя в штопор, рухнул на землю.

— Ура! Сбили русского!..

Солдат с пушком на губе ликовал, лицо его раскраснелось от радости.

На мгновение в глазах у женщины потемнело. Ноги отказывались двигаться.

— Ну идите же, тетя…

Она продолжала стоять.

Самолеты скрылись в облаках.

— Идите! — торопил ее солдат.

Она покачала головой.

— Нет.

— Идите, тетя. Отставших убивают… Вы знаете об этом…

Солдат буквально умолял ее.

«С меня довольно…» — думала она и качала головой.

Люди обходили их и шли дальше.

Солдат огляделся по сторонам.

— Тогда идите быстро в кусты. Отдохните немного. Идите же, я сейчас приду.

Она все стояла, уставившись в грязь под ногами.

— Не дайте убить себя, тетя…

Она подняла взгляд на солдата.

— Отдохните, потом вы опять сможете идти дальше.

В глазах солдата заблестели живые огоньки.

— Вон туда спрячьтесь, в кусты, чтобы другие конвойные не увидели.

«Зачем?» — подумала женщина, отведя взгляд от солдата, и снова уставилась в землю.

— Не думайте столько, тетя…

Она вспомнила Гизи. Может быть, она смогла бы встретиться с ней в лагере. Ей стало неприятно, что она забыла о ней. Дочь и лагерь означали теперь для нее одно и то же. Солдат прав, надо во что бы то ни стало дойти и попасть в лагерь.

Она медленно спустилась с насыпи к кустам.

«Хороший он парень», — подумала она о солдате.

Дойдя до кустов, женщина поскользнулась, упала на колени, рюкзак съехал в сторону и свалил ее на землю. Она попыталась высвободиться из его лямок, но это ей не удалось. Только тут она заметила, что все еще сжимает в левой руке яблоко. Она вспомнила, что его дал солдат.

Есть яблоко не хотелось, и, разжав пальцы, она выпустила его из рук.

Оно упало на промокшую от дождя землю. Это было красивое красное, величиной с кулак яблоко сорта джонатан.

«Хороший он парень…»

Удар по голове она еще почувствовала, услышала и звук выстрела, а потом все погрузилось во тьму. Ругательства уже не дошли до ее сознания.

— Бежать хотела, сука?! — кричал на нее солдат с пушком на губе, сдирая с пальца кольцо с камнем. Спрятав кольцо в карман и продолжая громко ругаться, парень еще раз выстрелил старушке в голову.

— Провести меня хотела, жидовка?!

Он проворно взбежал на обочину и во всю силу легких заорал:

— Шевелись!.. Не отставать!..

Конвойный с опаской осмотрелся. Приказ был ясен: оружие применять только в случае побега. Отставших добивали конвойные, шедшие в хвосте колонны, их было трое. Они работали вместе, а найденные у убитых ценности считались национальным достоянием, если, конечно, не попадали в их собственные карманы.

Но солдату никто ничего не сказал. И он пожалел, что не раскрыл рот старухе: а вдруг там были золотые зубы? «Жаль, что не посмотрел», — подумал он. «Зато есть кольцо…» — мысленно утешал он себя.

Солдат был уверен, что кольцо с камнем — это огромная ценность.

Он заметил его у женщины сразу, еще до отправления колонны, камень был не совсем темным: он видел его блеск. Еврейка, наверное, чем-нибудь обмазала свой бриллиант. Солдат довольно осклабился: только напрасно старалась.

Он сунул руку в карман и тщательно потер камень. Потом не спеша закурил и вместе со спичками вынул из кармана и кольцо, прижав его к коробку. При свете горящей спички осмотрел. Пальцы были грязными, но камень блистал пленительной чистотой.

У города Дьёр колонна остановилась на ночевку.

На другой день солдат улучил момент и заскочил к ювелиру.

— Верность! Да здравствует Салаши! — крикнул он, открывая дверь, и энергично выбросил правую руку вперед. Подойдя к стойке, солдат положил на него кольцо. — Хочу продать.

Ювелир с постным лицом взял кольцо в руки, одновременно поверх головы солдата посмотрел на улицу. Солдат сразу как-то съежился и неожиданно почувствовал себя совсем маленьким, прямо-таки мальчишкой, и все только из-за того, что ювелир так уничтожающе пренебрежительно принял его. С паренька сразу же слетела вся спесь и самоуверенность.

— Царапины, — равнодушно проговорил ювелир, потом взял лупу, вставил ее в глаз, осмотрел камень и, бросив мимолетный взгляд на нилашиста, сухо сказал:

— Сто пятьдесят пенгё.

— Только-то?

— Сто пятьдесят и то много, — пожал плечами ювелир, — на нем же одни царапины. Между прочим… — начал было он, но замолчал, а спустя секунду продолжал: — Я думаю, вы вряд ли обрадуетесь, если я спрошу, откуда у вас это кольцо.

Солдат покраснел как рак и растерянно затоптался на месте.

— Давайте сто пятьдесят. Мне очень нужны деньги.

Ювелир спокойно кивнул.

Солдат, не считая, сунул банкноты в карман и, небрежно попрощавшись, выскочил из магазина.

«Сто пятьдесят?!» Он страшно разозлился на женщину. «Старая сука… Сто пятьдесят…» Солдата охватило такое чувство, будто старуха обманула его самым бессовестным образом.