Отдай туфлю, Золушка! (СИ)

Глава 15 Ботаник

Неоновые огни: зелёные, малиновые, жёлтые, белые. Яркие линии и зигзаги. Их отражения пляшут на мокром асфальте. Ветер в лицо. Ветер, выдувающий глаза из глазниц. Заталкивающий дыхание внутрь. Визг сжигаемых тормозов. Вонь горящих от трения покрышек.

И она — чёрная, плещущая. Я лечу в неё, мир летит в неё, как муха в смолу.

Боль. Невыносимая. В каждой клеточке, в каждом мускуле, в каждом суставе. Лёгкие разрывает ядерным взрывом. Мир объят болью, как дом — пожаром.

— Пропустите меня! Там моя дочь! — голос, который я никак не могу узнать, потому что никогда не слышала его вот таким.

Темнота, наполненная одним лишь страданием и огнём.

Открываю глаза.

Пустая комната. Бетон? Камень? Тишина. Предрассветный сумрак, серые тени. Боли нет. Жара — тоже нет.

Я поднялась. Голова кружилась и меня тошнило. Не в смысле «мутило», а вот именно хотелось нагнуться и… Острая горечь подступала к самым губам. Мир качался. Влево, потом вправо. И снова влево.

Кровать, похожая на больничную. Стол, квадратный, металлический, с крашенной белой столешницей. Раковина. Белая, эмалированная. На бортике — стаканчик с зубной щёткой в пластиковой упаковке. Белый новый кусок мыла в пластиковой мыльнице. Перед столом — стул. Обычный, алюминиевый со спинкой, обитой вишнёвым дерматином. Две серых, почти сливающихся по цвету со стенами, двери: ванная и туалет — я проверила. Позволила себе склониться над унитазом. Смыла. Других дверей нет. Окон — тоже.

И — зеркало.

Скучное стеклянное полотно, узкое, похожее на дверь. Без рамочки, без украшений или светильников по сторонам.

Я рассмеялась. Ну, конечно, зеркало. Это ж так удобно — замок без коридоров! И в плане планировки — тоже. Смех прозвучал отрывисто и сипло, точно карканье ворона. Я подошла и попыталась увидеть, как я выгляжу. Почему-то была готова к бинтам везде и повсюду. Взлохмаченным и окровавленным.

Но ничего не увидела. Зеркало словно поглощало свет и не отзеркаливало ничего.

— Мне это всё приснилось, — прошептала я. — Всё. Золушка. Маменька. Ноэми. Все эти балы, приключения. Это просто бред больного сознания.

И… и Марион.

Я прислушалась к сердцу. В нём было тихо. И пусто. Как в чисто убранном помещении, где нет ничего лишнего, всё протёрто губкой с антисептиком, прокипячено и простерилизовано. Тишина.

— Не помяну любви добром, — прошептала я, — я не нашёл её ни в ком…

И — ничего. Ни малейшего сердечного движения в ответ. Пустота.

Тихо-тихо.

Я стояла и смотрела в зеркало, которое не отражало ничего. Совсем. Интересно, что будет, если я попробую туда шагнуть? Рассмеялась. Какие глупости! Всё это был сон, а, значит, принц Чертополох мне тоже приснился. А если так, то и волшебных зеркал не бывает.

Провела пальцем по стеклу. Ну вот же оно — твёрдое и гладкое.

Чудес не бывает.

Платье Золушки, неземная любовь… Марион. Детский сад, честное слово!

Я отвернулась. Отошла от зеркала на несколько шагов. Прошла из угла в угол. Пять шагов в ширину. Шесть — в длину. Надо же, почти квадрат! И почти восемь шагов в диагонали. По второй диагонали, как ни странно, тоже восемь. Почти. Чуть меньше…

Снова села на кровать. Легла. Посмотрела на идеальный серый потолок.

Интересно, а откуда в комнате свет? Ни окон, ни лампочек я не заметила. Казалось, что светился сам воздух. Предположим, он наэлектризован. Ведь наэлектризованный воздух может светиться. Но тогда бы, как минимум, волоски на моём теле стояли бы дыбом, разве нет? И кожа бы чувствовала… Это в лучшем случае, ведь чтобы воздух засветился, напряжение должно быть мощным. Я не очень дружила с физикой, когда это не касалось механики и бензинового двигателя, и не могла рассчитать минимум напряжения, которое необходимо для подобного явления, но…

Снова встав, я опять подошла к зеркалу. Это странно, но оно даже не было тёмным. Оно было… никаким. Просто дырка в стене, в которой не было ничего, даже чёрного цвета или темноты. Снова коснулась рукой. Да вот же оно — стекло. Гладкое и прохладное. Жутковато. И, посмеиваясь над собственной глупостью, я зажмурилась и шагнула в стеклянную гладь.

Открыла глаза.

Ошалела.

Просторный зал со сводчатыми потолками, опирающимся на строенные тонкие колонны. Готика. От колонн по потолку расходятся дуги рёбер. На каменные серовато-жёлтые плиты пола падают разноцветные пятна от солнечных лучей, пронзающих витражи на узких стрельчатых окнах. Некоторые из них распахнуты, и из них веет чистым холодным воздухом.

Завороженная, я шагнула навстречу свету.

— Ты умеешь играть в шахматы?

Резко обернувшись, я увидела позади незнакомого мужчину, сидящего в кресле. На вид ему было около тридцати. Короткие льняные волосы, серые глаза. Простая рубаха. Шнурок, которым завязывается горловина ворота, развязан, а потому видна впалая грудь, бледная, как и сам мужчина в принципе. Лицо осунувшееся, но гладко выбритое. Руки с длинными, словно у музыканта, пальцами. Нижнюю часть тела скрывает шерстяной плед в вишнёво-зелёную клетку.

— Умею. Кто ты?

— Гильом, — он досадливо дёрнул костлявым плечом. — Прошу.

И указал на изящный столик, лакированная поверхность которого представляла из себя шахматную доску, собранную из разных пород дерева: шоколадно-коричневого и светлого. Берёза? А коричневые квадраты? Я поискала глазами на что сесть. Нашла лёгкий стул из ротанга, поставила к столу, развернула спинкой вперёд и оседлала.

— Белые или чёрные? — уточнила деловито.

— Я всегда играю чёрными.

Е2 — Е4, я решила не оригинальничать. Гильом снова сморщился, словно от зубной боли. Вывел чёрного коня…

Меня разгромили подчистую на шестом ходу. Я сидела и хлопала глазами, осознавая произошедшее.

— Ты же гений! — прошептала потрясённо. — Гильом!

— Нет. Просто ты не умеешь играть в шахматы, — с тоской признался мужчина, скучающе откинувшись на спинку кресла.

— Так научи, — я пожала плечами. — Кстати, не подскажешь, как называется этот странный санаторий? Ну или что там…

— Холодный замок. Сам хозяин зовёт его Вечным.

— А хозяин — Чертополох? Принц Фаэрт? — недоверчиво уточнила я.

Гильом прикрыл глаза. Помолчал, а затем неохотно, сквозь зубы, бросил:

— Очевидно.

Значит, всё это было? Всё же было!

— А ты — его сын? Или брат?

Мужчина закрыл высокий лоб рукой. Губы его чуть подрагивали от раздражения. Досада исказила лицо.

— Нет.

Видимо, то, что я спрашивала, было уж очень глупо.

— Ну и ладно, — я поднялась. — Тогда всего хорошего.

Не хочет общаться — не надо. Не заставляю. И пошла мимо колонн.

— Тебе надо было ходить слоном, — вдруг пояснил любитель шахмат. — Ты бы вынудила меня либо выдвинуть коня, либо защищаться пешкой. Если бы я пошёл пешкой, ты бы могла атаковать её другой. Мы бы разменяли пешку на пешку, но это позволило бы тебе вывести на поле ферзя…

Послать его в задницу? Шахматный задрот, честное слово! Я резко обернулась, прищурилась:

— Тебя в жизни ещё что-то кроме шахмат волновать способно?

— Например?

— В твоём… комнате, или как это помещение называть правильно? появляется незнакомая тебе девица, внезапно, вдруг, а тебе — плевать? А если я, например, киллер и пришла, чтобы тебя грохнуть?

Он хмыкнул.

— Если бы ты была киллером, ты бы уже меня… э-э-э… грохнула. Да и твоя физическая форма оставляет желать лучшего. Ты явно после болезни. В таком состоянии на дело не ходят.

— Положим. А если я — воровка? Ну, с голодухи там.

— Сомнительно. Взгляд вора невозможно ни с чем перепутать: он острый, внимательный, цепкий. Твой же скорее созерцателен и тосклив. Ты, как и я, просто пленница этого замка. Без надежды на освобождение.

— А что ещё обо мне можешь сказать?

Я вернулась и снова села верхом на стул. Любопытный персонаж. Гильом пожал плечами:

— В тебе нет магии. И у тебя нет своей сказки. Ты попала в наш мир из Первомира, это тоже понятно…

— Что⁈ Откуда ты это взял?

Он закатил глаза. Снова дёрнул верхней губой.

— Ты много видела обстриженных девушек в Трёхкоролевствии? Я — нет.

— Ну, мало ли, меня насильно забрили? Корь или что там…

— Тогда бы ты этого смущалась, стеснялась и робела. Но нет, ты чувствуешь себя уверенно.

— Привыкла.

— «Санаторий».

— Что?

Гильом тяжело выдохнул, но смирился с моей тупостью:

— Я не знаю, что значит слово «санаторий». А ты — знаешь. Но при этом ты не в курсе, кто я такой. Это забавно. Я не могу определить к какому классу ты относишься. А если я не могу, значит — ни к какому. Ты не относишься к нижнему классу — у тебя слишком нежные руки. Ты не занималась физической работой. Зато явно занималась тренировками: у тебя развиты плечи, спинная трапеция. Ноги. Есть мускулы на руках. Ты много бегала, и в целом производишь впечатление мальчишки. Девочки целыми днями вышивают, читают, одним словом — неподвижны. Ну или заняты тяжёлой работой. Но мы уже выяснили: ты не из нижних слоёв населения.

— Почему? Может, я крестьянка?

Он хмыкнул.

— Где лёгкая сутулость? Где грубая кожа? Где вот этот затравленный взгляд? Ты же не можешь не понимать, что перед тобой аристократ. Где убогость мысли?

— Дочь обедневшего рыцаря?

— Которая смотрит на кавалера без тайной мысли выскочить за него замуж и как-то решить своё имущественное положение? Смотрит наравных?

— Куртизанка?

Гильом расхохотался.

— Исключено. У них очень быстро появляется специфический, оценивающий взгляд. Ты смотришь на меня как на равного. Прямо, без жеманства и кокетства. Но ты при этом женщина. А любая женщина по статусу ниже мужчины. Ты из Первомира.

— А ты здесь часто встречаешь людей из Первомира? — я внезапно охрипла.

— Случается. Замок на стыке миров. Всякое бывает.

Я облизнула губы, которые пересохли почему-то. Положила руки на спинку стула, опустила на них подбородок. Прищурилась. Итак, я не ошиблась. И не сошла с ума. Ну или мы сошли с ума оба. Но, по теории математической вероятности, вряд ли.

— А кто ты сам? Ты удивился, что я не узнала тебя, значит, если бы я была жительницей одного из трёх королевств, то я бы точно узнала? И кто же ты?

Гильом откинулся на спинку кресла, посмотрел на меня из-под полуприкрытых век.

— Отгадай. Если ты глупа, то зачем мне с тобой разговаривать? А если умна, то сама поймёшь.

— Но я всего несколько дней в Родопсии, — запротестовала я. — Я ни о ком не слышала особенно. Имя Гильом мне ни о чём не говорит! Как я могу отгадать того, что не знаю.

— Партию? — улыбнулся он. — Выиграешь — скажу сам.

И мы сыграли ещё. А потом ещё и ещё. Я вскочила, злая, как байкер, у которого угнали байк.

— Да иди ты! Буду тебя называть «Гильом-зануда» или «Гильом-ботаник».

— Ботаник? — с любопытством переспросил он. — Интересно. И как ты вычислила моё пристрастие к изучению флоры?

Он задумался. Я чуть было не брякнула: «случайно», но… Ощущать себя тупой оказалось неприятно, поэтому я лишь мило растянула уголки губ:

— Отгадай.

Гильом закусил губу. Нахмурился. Сложил перед собой пальцы домиком. Я упорно молчала. Зануда думал. Затем взлохматил коротко стриженные волосы. Покосился на меня.

— Я бы допустил мысль, что твоя догадка случайна, — признался в полной растерянности, — но это невероятно. Если посчитать вероятность, что из всех существующих в мире увлечений ты случайным образом назвала именно моё пристрастие, просто наобум, то… Нет. Вероятность слишком низка, чтобы её можно было принимать всерьёз. Практически равна нулю.

Я упорно молчала, удерживая на лице максимально загадочное выражение. Гильом побарабанил пальцами по столу.

— Ты всё же отгадала, кто я? Верно? Ты солгала, я прав?

— Не солгала, а пошутила. Возможно. Но, может быть и нет.

На его лице появилось мучительное выражение. Видимо, зануда не мог оставить задачу нерешённой. Ага, кажется, кто-то попался! Сдаваться он, очевидно, тоже не привык.

— Отсюда есть выход наружу? — я снова улыбнулась жертве милейшей из улыбок.

Гильом раздражённо махнул рукой куда-то в сторону.

— Если бы ты меня узнала… — пробормотал он. — Нет, это тоже исключено. Тебе о ботанике проговорился Фаэрт, да?

Но я уже направлялась в указанную сторону и не стала отвечать. Пусть помучается. Ибо нефиг.

Высокие стеклянные двери, обрамлённые рамкой из вишни. Много-много света. И — сад. Я спустилась по широким, загнутым сверху, ступеням и оказалась на тропинке, посыпанной мраморной крошкой. Над зелёными кронами белели вершины гор. Солнце ярко светилось на небосклоне. Благодать, да и только!

«Где-то тут — озеро Желаний», — подумала я. Сердце странно промолчало. Даже лёгкого сожаления не появилось. Удивительно. Я же вроде как любила Мариона. Разве нет?

Я прошла мимо цветущих кустов роз, мимо розовых, чёрных, рыжих и белых лилий. Мимо нежных космей и жемчужного лилейника… Свернула на тихое журчание. Фонтан: девушка с разбитым кувшином, а вокруг зеленеют клёны, и по трещинам дикого камня поднимается тёмно-зелёный мох. Напротив скульптуры была изящная скамеечка, покрашенная белой краской. Я села и принялась созерцать стекающие по камню струи. Ветер приятно обдувал лицо.

— А ведь магия у них запрещена, — прошептала я, лениво жмурясь. — Но чудесное преображение Золушки — это точно волшебство, разве нет? Я совершенно уверена, что стеклянная туфелька магической силой не обладала. Да и феей для Синдереллы была я, а колдовать я не умею…

Что ж это выходит, младшая сестрёнка умеет магичить? Или, может, ей помогла Кара? Но с чего бы?

Вопрос был любопытный.

«Ты не относишься к нижнему классу — у тебя слишком нежные руки» — вдруг вспомнила я. И поняла то, что несколько раз цепляло моё внимание, но я не успевала обдумать, так как с чего-то решила, что непременно должна спасти Золушку.

Точно! Руки!

Золушка ведь с детства тяжело работала: подметала, мыла, готовила, стирала, шила, поливала огород. Ёжики зелёные, да просто натаскать из колодца воды на всю семью — это уже громадный труд. Но ручки у неё были нежные, как у принцессы! Ни тебе мозолей, ни цыпок. И ноготки такие, словно только что делала маникюр.

Как?

Это невозможно. Если только ты не используешь магию, не так ли? Никакого загара до черноты. А волосы? Разве могут они быть такими роскошными, если ты не ухаживаешь за ними, а с утра до ночи занята работой? Те, кто носит длинные волосы, меня поймут. У Золушки, у трудяжки, встающей с петухами и падающей в золу без задних ног, волосы должны быть тусклыми, с секущимися кончиками. И, кстати, грубые деревянные сабо тоже должны были изуродовать ступню.

Я хмыкнула. Не Гильом, конечно, но тоже умею рассуждать разумно. Почему раньше-то я не обращала на это внимания?

Ну а если сестричка владеет магией, но при этом старательно скрывает свой талант, то что она скрывает ещё?

И, кстати, куртка. Тот шов… Ну невозможно так заштопать кожаную куртку! Уж мне-то лапшу на уши не вешайте, а? Да ни одна мастерица не сможет! Потому что невозможно. А магией — почему бы и нет?

— Развели тебя, как лохушку, — прошептала я.

То есть, я могла бы не срывать спину, вручную протачивая швы того самого «лунного» платья? Обо всём сестрёнка могла и сама позаботиться. А я бы просто отправилась на бал и плясала в своё удовольствие сколько угодно.

Вот же дура!

— Никому нельзя верить, — прошептала я, закрыв глаза и подставляя лицо солнцу.

— Верно, — раздалось где-то слева от меня.

Чертополох!

— Зачем я вам? — уточнила я, не открывая глаз.

— Незачем.

— А тогда зачем вы заключили со мной сделку?

— Не так часто человек в обмен на что-то предлагает себя, — пояснил колдун, садясь рядом.

— То есть, вы просто не смогли удержаться? — я саркастично хмыкнула. — А теперь ломаете голову, что со мной делать дальше?

— Не совсем.

Мы помолчали. Где-то в кустах позади пищали воробьи: чего-то не поделили, видимо. Воробей — так называл меня Марион. Я прислушалась. Ничего. Совсем ничего. Ни грусти, ни тоски, ни боли. Странно.

— Почему я ничего не чувствую? — машинально спросила вслух.

— Я забрал твоё сердце, — равнодушно пояснил Фаэрт. — А без сердца нет чувств.

— Ерунда! Сердце — всего лишь мускул с клапанами, который гоняет кровь. Чувства в мозгах. Или мозги вы у меня тоже забрали?

Я всё же открыла глаза и повернулась к нему. Он смотрел вперёд, не оглядываясь на меня.

— Мускул остался на месте, — пояснил небрежно. — Я забрал сердце.

— Альтернативная физиология — наше всё. Ну и зачем вам моё сердце?

— Магия любви.

— Вы в интонацию хоть немного эмоций добавьте, а то разговариваю словно с роботом.

Чертополох покосился на меня чёрным глазом.

— Любопытно, — прошептал он.

— Станиславский бы сказал: «не верю». Повернитесь другой стороной.

— Зачем?

— Хочу посмотреть.

Он не отреагировал.

— Кто вас так изувечил? — настойчиво продолжала я. — Это пожар? Или какое-то кожное заболевание, например? Или…

— Пожалуй, я немного перестарался, — пробормотал Чертополох.

Оглянулся, посмотрел на меня обоими глазами. Щёлкнул пальцами. В них возникла искорка алого цвета. Я заворожено смотрела, как она мерцает и дрожит в его руке. Колдун легко дунул, и искорка вспорхнула и устремилась ко мне. Что-то кольнуло в сердце. Я вскрикнула. Прижала руку к груди.

— Всё ещё интересно, что меня изувечило? — поинтересовался Фаэрт.

Я вздрогнула. Вскочила, попятилась. Лиловый глаз. Жуткие шрамы. Монстр! Монстр, забравший у меня сердце, а, если пожелает, заберёт и душу. И, не отвечая, я кинулась бежать. И услышала позади тихий смех.