Отдай туфлю, Золушка! (СИ)

Глава 28 Ко мне возвращается память

По зеркалам побежали молнии, похожие на раскалённые ручейки магмы. Жжение в лёгких становилось практически невыносимым. Я открыла рот, силясь вдохнуть.

— Готова? — заорала Мари.

— Да!

— На счёт три. Раз.

Она схватилась за огромный рычаг, чёрный, с серебряной звездой в навершии.

— Два.

Я шагнула к отражению, в котором блестела мокрая асфальтовая мостовая, и жёлтый свет преломлялся в лужах. Большая Зеленина. Узнаю эти угрюмые «шестиэтажные громады». Мари повисла на рычаге. Он поддался не сразу. Дрогнул, нехотя. Скрипнул. А затем вдруг тяжело наклонился. Часы зазвенели разбитым хрусталём.

— Три!

И я прыгнула, зажмурившись.

Коленки обожгло болью. Холодный — камень? асфальт? — сбил кожу. Мне кажется, или лица коснулись капли мелкой мороси? Получилось? Сердце застучало так, что едва не проломило рёбра. Не веря в своё счастье, я открыла глаза.

Зеркала. Чёрный камень. Рычаги.

Я завопила, вскочила и пнула металлический штырь.

— Давай ещё раз, Мари! Что-то пошло не так! На счёт два, да? Так быстрее.

Но она не ответила. Я оглянулась и попятилась. У рычагов темнела (или белела, если говорить о волосах) зловещая фигура Чертополоха. Мари не было.

— Где… где… Что ты с ней сделал, урод⁈ — закричала я и бросилась на него.

Попыталась ударить апперкотом в челюсть. Фаэрт перехватил мою руку. Стиснул запястье. Затем схватил вторую. Я ударила ногой в его пах. Он резко выдохнул, отшвырнул меня в стену.

— Прекрати, — рыкнул зло.

Но я снова вскочила и бросилась на него, опустив голову. Тогда он снова схватил меня за запястья, крутанул и моими же руками прижал спиной к своей груди. Притиснул, фиксируя. Я изо всех сил дёрнулась, но это было бесполезно. Тиски. Металлические тиски. Я ударила пяткой по его сапогу. Смешно. Атласные туфельки, конечно, страшное оружие…

— Аня, перестань. Я ничего с ней не делал.

— Что? — прошептала я.

Это мир потемнел или с глазами что-то произошло?

— Я не делал с Мари ничего.

Я облизнула губы.

— Как ты меня назвал?

— Твоё настоящее имя — Анна. И, если ты перестанешь вырываться и пытаться причинить мне вред, я отвечу на твой вопрос, где Мари Рапунцель.

— Хорошо, — выдохнула я.

— Дай слово.

Я истерично рассмеялась:

— Нет уж! Мы это проходили. Никаких сделок, Фаэрт. Больше — никаких сделок.

Он раздражённо выдохнул, защекотав дыханием моё ухо:

— И как мне тебе верить?

— Никак. Не верь. Твоё право.

— Вы стоите друг друга, — проворчал Чертополох. — Хорошо, я поверю. Но тогда сам дам обещание тебе: ещё одна попытка ударить меня, и я ударю в ответ. Я не бью женщин и, видимо, ты станешь первой.

— Точно первой?

Он подумал.

— Нет, — признался с новым вздохом. — Так ты меня услышала, Аня?

— Услышала.

— Тогда спустимся в комнату и поговорим нормально.

— Нет уж. Знаю, там действует магия, а здесь — нет. Мне сложно будет идти против тебя с магией.

— Идти против меня без магии так же безнадёжно, — возразил Фаэрт и разжал руки.

Я тотчас отпрыгнула и обернулась к нему:

— Так где Мари? Куда ты её отправил, твоё колдуншество?

— Её отправил не я, её отправила ты.

— Что? Ещё смешнее что-нибудь придумай, — я нервно рассмеялась.

Но на его лице не было и следа насмешки. И я вдруг поняла: он говорит правду. Сглотнула. Попятилась:

— Что значит — я? Как это?

— Вы открыли портал между мирами и остановили время. Поэтому Рапунцель затянуло в Первомир.

— Но она же не… Это же я шагнула в отражение! Это я должна была вернуться. Домой!

Я кричала и, кажется, заплакала. Голос мерзко задрожал.

— Это не так работает, — устало выдохнул Фаэрт. — Ты не можешь вернуться в Первомир, Аня. Никогда. Но если портал открыт, то кто-то должен в него войти. Или портал затянет того, кто стоит рядом. Рядом оказалась только Мари.

— Скажите, что вы лжёте. Пожалуйста! — я вытерла слёзы, но они, проклятые, всё бежали и бежали. Я снова вытерла.

Фаэрт молчал. Чёртов колдун!

— Почему? — прошептала я, глотая слёзы. — Почему я не могу вернуться?

Чертополох протянул мне руку ладонью вверх.

— Пошли вниз. Мне нужна магия, чтобы вернуть тебе память.

— То есть, ты не только сердце у меня забрал?

— Не только.

— Будь ты проклят.

Он всё ещё протягивал мне руку, но я демонстративно проигнорировала её и решительно направилась к лестнице. Верить Чертополоху нельзя, я знаю, но… Выбора у меня не было ведь.

Через несколько ступенек колдун щёлкнул пальцами, и мы тотчас оказались перед портретом неизвестной темноволосой красавицы.

— Вина?

— Иди ты.

— Сядь.

Я не стала спорить и опустилась на диван. Стиснула руки.

— Может и сердце вернёшь?

— Нет.

— Тогда давай, начинай.

Он подошёл и положил мне руки на виски. Мир закружился, заискрился радугой. Голова загудела, словно трансформаторная будка.

Песочница. Какой-то пьяный дядька пристаёт к моей маме, а я луплю мерзавца совочком. Я ужасно большая и сильная. И появляется он…

Папа. Огромный, кудрявый, красно-рыжий. Его чёрные глаза смеются. Он подхватывает меня на руки.

— Шлем всегда одевай, слышишь?

— Надевай, — поправляет вредная мама.

— Без горшка только белые воротнички гоняют…

Овсянка…

Наш рыжий толстый кошарик…

— Не говори маме! Я исправлю, я честно выучу эту долбанную теорему. Ну, пап! А то я расскажу, как ты звездонулся в прошлую субботу.

— Засранка, — ворчит папа. — Если к выходным не пересдашь, точно заложу.

Мир вертится, вертится…

— Дрон, ты умеешь целоваться?

— Положим.

— Докажи.

И мы целуемся. Конопатому Дрону четырнадцать, мне тринадцать, и мне очень интересно узнать, что такое поцелуй.

— Ну и как? — жадно интересуется мальчишка.

— Слюняво, — кривлюсь я.

— Ты бы хоть платье надела, Ань, — ворчит мама. — То, голубое, красивое, которое я тебе купила неделю назад. Восемнадцать лет раз в жизни бывает.

— Девятнадцать тоже раз в жизни. И двадцать, и двадцать один, — хохочу я, застёгивая косуху. — Да и всё уже, осталось полтора часа до следующего дня! Мам, я утром вернусь. Мы с ребятами в Выборг метнёмся. Да и за рулём Серёга будет, а у него стаж — ого-го!

Папа стоит в дверях и подмигивает за маминой спиной. А потом жестами показывает на башку, дескать, Анька, горшок не забудь. Как будто я когда-то ездила без шлема! Ну, после лихих шестнадцати.

— И всё равно я бы хотела, чтобы ты осталась сегодня дома…

Я обнимаю мою интеллигентную мамочку, целую в щёчку.

— Пока! — и бегу вниз, туда, где мне уже сигналят братаны.

Вот только Серёга пьян, и за штурвал придётся сесть мне.

Нам навстречу летят огни, фары слепят глаза. Позади орёт пьяный Серёга, мой бывший, но расстались мы друзьями. Его лапы сжимают мою талию. Ночь, а потому трасса практически пуста.

— Дом мой — покой, — кричит он мне на ухо, — бог сна, вечная тьма…

Я подпеваю. Правда вряд ли наш вой можно назвать песней. Ветер обжигает лицо прохладой. Вдруг Серёга начинает целовать мою шею. Там, где над седьмым шейным позвонком чёрный дракончик кусает шипастую розу.

— Отвали, Серый, — рычу, но он, кажется, не слышит.

Ветер не даёт слышать.

— Детка, ты такая вкусная! — хрипит пьяно.

И его рука ползёт мне под косуху, туда, где грудь натянула футболку.

Сволочь!

— Руки убрал! — ору ему, на секунду обернувшись назад.

— Не киксуй…

Я снова оборачиваюсь к трассе, и — чёрт! — бэха перед моим носом спешно встраивается в ряд. Выворачиваю, колесо ведёт. Что-то лопается. Мир летит к чертям. Байк пробивает ограждение. Чёрная вода. Врыв сверхновой в лёгких. Темнота…

Только лампочки. Обычные светодиоды в потолке.

Полумрак. В коридоре на скамейке из стульев двое: мужчина и женщина. Ждут. Я парю рядом, пытаясь позвать папу. Но он меня не слышит, обнимает мать, прижимая к себе. Папа рано начал лысеть и разом сбрил свои крышесносные красно-рыжие кудри. А мама такая худенькая и маленькая, словно испуганная девочка. Они сидят перед дверью реанимации, а я не знаю, что мне делать и что сказать, и надо ли вообще чего-то говорить.

Из темноты коридора появляется странный очень высокий темноволосый мужчина в чёрном длинном пальто и старомодной шляпе и подходит к ним.

— Майя, — зовёт маму. Они знакомы? Я вроде знаю всех друзей моих родителей. — Время пришло.

Мама вскакивает, бросается на него с явным намерением расцарапать лицо. Папа обнимает её, удерживая.

— Это ты! — кричит мама. — Ты всё подстроил, Волк!

— Нет. Я лишь знал тогда, что это будет.

— Я тебе не верю.

— Ей осталось жить пять минут. Решайся, Майя. Если ты отдаешь мне тыкву, я просто ухожу.

— А если Аню? — хрипло уточняет отец.

— То я возьму её с собой. И она продолжит жить.

Отец прижимает мать к себе, гладит по светлым волосам, но не сводит мрачного взгляда с незнакомца, лица которого я не вижу, только широкоплечую спину.

— Мы увидим её?

— Нет. Но она будет жить. Просто в другом мире.

— Поклянись, что с ней всё будет хорошо, — просит мать дрожащим голосом.

Мамочка ещё пытается чего-то требовать, хорохорится, но я вижу: отчаяние её сломило. Мужчина тяжело вздыхает, и по этому вздоху, полному безгранично-холодного терпения, я вдруг понимаю, кто перед мной.

— Она будет жива.

— Ты не причинишь ей зла? — настойчиво допытывается мать. — Поклянись…

— Майя, Анин отец — мой младший брат. Осталось несколько секунд. Решайся.

— Аня — твоя племянница? Почему…

— Майя!

— Как мне это сделать?

— Скажи: я отдаю тебе Аню, мою дочь.

— Я отдаю тебе Аню, мою дочь.

— Сделка состоялась. Сделка завершена.

— Нет! — кричу я. — Нет! Я не желаю….

Колдун достаёт из кармана золотую брошку в форме тыквы, нажимает, и она вдруг, щёлкнув, распахивается. Я пытаюсь схватиться за что-нибудь, за двери, за сиденья. Незнакомец прямо смотрит сквозь меня чёрными глазами:

— Аня, — говорит жёстко, — перестань сопротивляться.

И меня затягивает в тыкву.

— Может всё-таки вина? Правда бывает жестока.

Я распахнула глаза и сквозь слёзы увидела, что Фаэрт сидит передо мной на корточках и устало смотрит в моё лицо. Я всхлипнула, снова закрыла глаза и лицо руками.

— То есть там, — прошептала, — дома, я мертва?

— Да.

— Поэтому я не смогла вернуться?

— Да.

Я подобрала ноги на кресло, уткнулась в колени.

— Ты меня поэтому лишил памяти, чтобы я не тосковала по дому и не страдала?

Он помолчал, ответил неохотно, сквозь зубы:

— Да.

— И ты с самого начала знал, кто я? Когда мы вот прямо там, в беседке, когда…

— Нет. Я видел тебя только двухлетней белобрысой девочкой и понятия не имел, как ты выглядишь взрослой.

— И ты вот просто взял и… и закинул меня, не глядя, в незнакомый мир и бросил одну, дядя?

Я нарочно с издёвкой выговорила последнее слово.

— Не совсем. Аня, я не мог знать, куда тебя занесёт. Это особенность прохождения через портал. Но я сделал всё, чтобы узнать тебя при встрече. Я оставил тебе брошку-тыкву и наделил её способностью отражать магические атаки. Кто же знал, что ты отдашь свой единственный амулет первой встречной девчонке?

Он выдохнул с раздражением и поднялся.

— Я не знала, что Синди — первая попавшаяся девочка, — заметила я, вытерла слёзы и тоже встала. — Я считала её сестрой. Сводной сестрой. И не представляла, что эта золочёная хрень настолько важна. И ещё… Я думала, что сплю. И что мне снится сказка. А Золушка ведь ехала в тыкве. Но я не могла превратить тыкву в карету, и решила, что хотя бы так…. Ты поэтому пощадил её тогда? Когда догнал нас на дороге после бала?

— Верно. У неё была тыква, и я решил, что Синди это ты.

Я рассмеялась. Зло.

— Не познакомишь меня со своим братом? Хочу узнать, кто мой генетический папашка. Родного-то я знаю и, спасибо, теперь помню.

— Аня, мой брат не тот человек, с которым стоит знакомиться.

— Ещё хуже тебя?

— Ещё хуже меня.

— А он знает о том, что я… ну… здесь?

— Он не знает даже о том, что ты вообще существуешь. И будет лучше, если не узнает.

— Ясно, — я почувствовала, что устала просто до безумия. — Что будет с Рапунцель в Первомире?

Фаэрт прошёл и сел рядом с клавесином. Коснулся белой клавиши пальцем.

— Я не знаю. Равно как и не знаю, куда её занесёт. Принцип тот же: в любое место.

— Она тоже не будет помнить, кто она?

— У неё нет блока на память. Скорее всего, не сразу, но постепенно вспомнит.

Бедная, бедная Мари! Если бы я только знала! У меня закружилась голова.

— И что будет дальше?

— Всё тоже, что сейчас. Ничего не изменилось, Аня. Ты — пленница моего замка. Я — твой хозяин. И дядя.

— Понятно. Я очень устала, дорогой дядюшка. А вообще, вы все — уроды.

Я отвернулась и направилась к стене. Камень растаял передо мной аркой. Я не удивилась и спасибо тоже не стала говорить. А ну их всех к лешему этих колдунов, вершителей чужих жизней. Одно радовала: Аня звучит намного лучше жужжащего имени Дрэз. А ещё… пусть я никогда не увижу ни маму, ни папу, но теперь я их хотя бы помню. И все наши вечера, и завтраки, и походы в парк каруселей, и… Всё.

В небе до сих пор светила луна, и я удивилась ей. Мне казалось, что с момента, когда я ворвалась в чёрную башню с Рапунцель в волосах, прошла целая вечность.

Мир вдруг закачался. Я нелепо взмахнула руками. Фаэрт, неожиданно оказавшийся рядом, поддержал меня, а затем просто подхватил на руки и молча понёс куда-то. В комнату, очевидно. Или квартиру? Будем ли правильно называть это место моей квартирой?

Я обессилено положила голову на его плечо.

Боже, как же я устала!

Он действительно принёс меня в мою комнату, осторожно посадил на постель. Стеклянные двери захлопнулись самостоятельно.

— Помогите ей раздеться, — велел, ни к кому конкретно не обращаясь.

И тут же туфельки соскользнули с моих усталых ног. Для одного дня как-то многовато переживаний. Спать, боже, как я хочу спать!

— Доброй ночи, Аня.

Чертополох решил проявить вежливость? Ну надо же! Внезапно я кое о чём вспомнила.

— Подожди. Отец часто рассказывал мне сказки об Эрталии. И очень просил меня их запомнить. То есть, я думала, что это всё — сказки. А, выходит, правда. И правда то, что мой папа, мой настоящий папа, из Эрталии? А Белоснежка — его двоюродная сестра? Или какая там… Троюродная?

— Верно.

— Но тогда… Сколько сейчас лет королеве Белоснежке? Она мне показалась очень юной.

— Вы ровесницы.

— Как это может быть? Когда мама была в Эрталии, Белоснежка была подростком, а мне… мне было два года!

— Поговорим завтра.

Я схватила его за рукав, буквально вцепившись:

— Нет. Сегодня. Сейчас.

Фаэрт задумался. Поколебавшись с минуту, кивнул:

— Хорошо. Идём в мой кабинет. Я покажу тебе, как работают миры и время.

Ничего себе предложение! Вся усталость разом с меня слетела. Я вскочила.

— Миры? Их много? А я могу путешествовать по ним? Ну, не в Первомир, но… в другие?

— Да, сможешь. Если, конечно, я разрешу.

Мы шагнули в чёрный прямоугольник зеркала, и оказались в уже знакомом мне кабинете. Фаэрт подошёл к столу. Коснулся пальцем странных спиралей, проходящих сквозь друг друга, которые я видела ещё в первый раз. Они тихо зазвенели под его рукой.

— Миров неисчислимое количество, — начал Фаэрт. — Они влияют друг на друга и проходят сквозь друг друга. Это сложно объяснить так, как оно есть. Если хочешь, можешь считать Эрталию, Родопсию и Монфорию порождением человеческого разума обитателей Первомира. И другие миры, в основном, тоже. Это не будет истиной, но будет близко к ней. Однако с тем же правом можно сказать и то, что сказки, легенды, фантазии людей Первомира это плоды влияния других миров.

Профессор универа, ни дать, ни взять. Я нахмурилась:

— То есть, Эрталия — всё же выдумка? Ставшая явью? Потому что её придумали братья Гримм?

— Не совсем, — Фаэрт поморщился.

— Не совсем, но я близка к истине? То есть, если я в детстве сочинила сказку про Кандрату, королеву синих шнурков, то где-то образовался мир Вонючих Носков и город Рваных Колготок?

Он покосился на меня:

— Странные фантазии для девочки… Нет. Не значит. Не всякая фантазия влияет на иные миры. Для этого она должна ожить. И, согласно сорок восьмому закону термодинамики, ожив, она отразится в среднем на пяти-шести уже существующих миров. Вселенная похожа на зал со множеством различных зеркал, которые отражают друг друга.

— А Первомир?

— Тоже зеркало. И тоже отражает отражения других зеркал, иногда перехватывая то, что изначально послало само, но через миллионы отражений оно может выглядеть совсем иначе.

— Поняла. А время? Мама рассказывала, что пока она была в Эрталии, у нас время не двигалось, а если так, то… То наоборот же! Белоснежка должна была прожить счастливую жизнь до глубокой старости и умереть, а мне бы и пяти лет не исполнилось!

— Время не столь прямо пропорционально, как принято считать, — Фаэрт устало присел на край стола. Он выглядел каким-то почти измученным и бледным. — Им можно управлять, его можно ускорять и замедлять. Так же, как и пространство. Каждый поворот времени вспять добавляет зеркал миров во вселенную.

— Тогда верните меня в тот день, когда я поехала в Выборг! И я просто никуда не поеду. А вам достанется ароматная тыква. Тоже неплохо.

Чертополох провёл рукой по лицу и мрачно взглянул на меня:

— Нет. Время Первомира изменить невозможно. Только в отражениях. Смотри, — он коснулся рукой шпингалета, перекрывающего модель, — это Первомир. Через него протягивается спираль остальных миров. Первомир в каждой секунде бывает лишь однажды.

— Не понимаю…

— В нём нет времени. В Первомире есть только миг: здесь и сейчас. Нет ни будущего, ни прошлого, только настоящее. Время в остальных мирах можно вращать, можно ускорять и замедлять, но тогда точки пересечения с Первомиром меняются.

Я сжала виски. Зачем так сложно-то⁈

— Хорошо, а тогда можно вернуть меня в день пробуждения в Эрталии? Я не стала бы запускать сказку и…

— Можно, — Фаэрт усмехнулся. Его кривая усмешка мне не понравилась.

— Я могу это сделать?

— Нет. Только хранитель времени.

Он выразительно помолчал, и я задала естественный вопрос:

— И какой ценой?

— Вот этой, — он коснулся изуродованной щеки. — Нарушать законы времени запрещено.

— Кем?

— А кем запрещено нарушать законы гравитации? Или законы сохранения массы? Нарушение любых законов всегда приводит к определённым последствиям.

Мы помолчали. Я попыталась вместить в себя всё услышанное. Вмещалось с трудом.

— Мама рассказывала, что фея Карабос уже помогала Золушке… Но Синди…

— Спираль, Аня. Это почти круг, но спираль. В трёхкоролевствии может быть тысячи Золушек. И тысячи Белоснежек. Сюжеты повторяются, разнясь лишь нюансами. Люди разные, их жизнь — разная. Сюжет — неизменен.

— А Кара это Карабос?

— Да.

— Другая, не та, которая помогала маме?

— Та же. Герои сказок меняются, но феи… Они вечны. Их невозможно убить, и невозможно лишить магии.

— А как же сожжение на костре?

Чертополох хмыкнул:

— Все сделали вид, что помогло.

— И ты… бессмертен? Как Кощей?

— Да.

Я вздрогнула. Поёжилась. Стало зябко.

— Аня, ты можешь уехать из Вечного замка с Гильомом. Ты можешь остаться со мной. Я даю тебе возможность выбора.

— Ха. С чего такая милость?

— Мне нужен ученик, — Фаэрт встал и подошёл к окну. — Возможно, я смогу тебя обучить чему-то толковому.

— С чего вдруг такие перемены?

Но колдун вдруг нахмурился и резко вытянул руку по направлению к городу.

— Что за… — пробормотал зло.

Обернулся ко мне. В его лице уже не было ни тени прежней усталости. Гнев. Удивление. Досада.

— Оставайся здесь, — бросил Чертополох. — Я скоро вернусь.

И шагнул в зеркало. А я опустилась в кресло и уставилась на макет спиральной вселенной.