Отдай туфлю, Золушка! (СИ)

Глава 20 Последняя надежда

Гильом погладил пальцами лёгкую щетину на подбородке. Этот жест всегда служил признаком задумчивости.

— А тебя не интересует, на ком Фаэрт потребовал жениться?

— Это я уже знаю. На мне.

— И тебе это безразлично? Знаешь… я мог бы предположить, что ты устроила наш поединок специально для вот такого, но… Полагаю, это не так.

— Не так.

— Потому что ты не знаешь, кто я. В этом я уверен. И потому что… невозможно ж было предсказать, кто победит.

Мне стало стыдно перед другом. Ведь я совсем не удивилась победе колдуна. И всё же…

— То есть, ты думаешь, что если бы я знала, кто ты, и знала бы, кто победит, то могла бы устроить такую подлянку?

Мужчина снова задумался. Я рассмеялась:

— Не парься. Гильом, так что значит «у тебя нет своей сказки»?

— Есть несколько, не так уж и много, жизненных сюжетов, — пояснил собрат по несчастью. — И, если ты — один из главных героев сказки, то в твоей жизни вступает в силу закон сюжета. Если ты, например, Красная Шапочка, то непременно встретишься с Волком, и он тебя сожрёт. Если ты…

— … Золушка…

— … то встретишь своего принца, потеряешь туфлю, но всё завершится свадьбой. Сюжет истории преодолеть невозможно. Чтобы ты ни делал, он всё равно вывернет в ту же колею.

— А если у тебя нет своей сказки?

— То и сюжета нет. Это, с одной стороны, хорошо. Нет ничего, что подчиняет себе твою жизнь. Ведь Золушка всё равно выйдет замуж за принца, даже если он ей не симпатичен. А Красную Шапочку сожрут. А с другой стороны — плохо. Золушку, или, скажем так, Красную Шапочку, невозможно убить, пока сюжет не дошёл до финала. А тебя — легко. С тобой вообще может произойти всё, что угодно.

— Но если ты, например, Злая королева в «Белоснежке»…

— Да. Страшная смерть и всё такое.

Я оседлала стул, положила ладони на его спинку, упёрлась в них подбородком. Задумчиво посмотрела на шахматиста, снова вернувшегося к проигранной партии.

— В моём мире намного лучше, — буркнула мрачно. — Мы живём так, как хотим. И нет заранее прописанного сюжета.

Гильом покосился на меня:

— Уверена?

Я задумалась. А что, если я ошибаюсь? Как узнать, есть ли у твоей жизни автор?

— А что случается с теми, кто пошёл вопреки сюжету? — уточнила я после длительного молчания.

— Что-нибудь страшное, — пропищала Мари, опустившись на чёрного ферзя. — Например, он превращается в фею. В маленькую фею, которую никто не слышит.

Она сложила свои крохотные крылышки и стала похожа на муху. Или, лучше сказать, на муравьиную царицу, так как толстой Мари не была.

— Подожди, — дошло до меня, — ты… ты прежде не была такой? Ну то есть, ты была обычной девушкой с меня ростом?

— Повыше, — засмеялась она. — Да.

Мне вспомнилась угроза колдуна уменьшить меня в размерах.

— Но ты же сказала, что тебя зовут Мари?

— Верно.

— А он говорил про Рапунцель…

Фея не стала уточнять, кто говорил, и что я имею ввиду. Затрепетала крыльями, взлетела и приземлилась мне на нос:

— Рапунцель это фамилия, — пояснила деловито. — Мари Рапунцель.

Итишь твою налево!

— И за что тебя?

— Наверное, потому, что она не хотела замуж, — хмыкнул Гильом. — Верно, Эль? По крайней мере, сегодня, после ухода Фаэрта, Мари долго жужжала о том, что брак никому не нужен, и что свадьбы и любови крайне мешают изобретать машины и всякие штуки.

Да. Утром я наделала кучу антинаушников про запас. Гильома, конечно, тоже ими снабдила. Так что возможность поговорить у них была.

— Да, всё так, — фыркнула Мари. — Но уменьшили меня не за это. Скорее, мой здравый смысл вывел меня из сюжета сказки, что позволило сотворить со мной такую пакость, в результате которой я не могу держать в руках даже отвёртку!

— Так что же с тобой случилось?

Я попросила у безмолвных слуг мороженное, не забыв про шахматиста и фею-поневоле.

— Ну… Я просто перебросила одного человека в Первомир, — неохотно призналась недо-Рапунцель.

— Что?

Я вскочила. Стаканчик с мороженным упал, сиреневая клякса потекла по полу.

— И не проси, — сурово отрезала Мари. — Если после первого раза я стала такой вот крохой, то что будет после второго?

И она, конечно, была права.

— Тогда расскажи как!

— Там всё просто: один поворачивает управляющие рычаги, и, когда в зеркале появляется искомое изображение, оттягивает рычаг-тормоз, ставя зеркало в нужное положение под углом двадцать четыре градуса относительно пола. А второй шагает вперёд. Не в зеркало, а в его отражение. Вот и всё.

— А один человек может сделать и то и другое?

— Ну, если он маг и сумеет управлять рычагами на расстоянии… А ещё остановить часы на башне, то — да.

— Остановить часы?

— Ага. То есть, ты должен одной рукой удерживать рычаг зеркала, второй — рычаг часов, и при этом у тебя есть лишь доля секунды, чтобы пересечь границы миров. Потому что время можно обмануть лишь на долю секунды.

Я задумалась. Значит, мне нужен второй человек. Мари нельзя. Куда уж сильнее уменьшаться? Гильом не сможет взобраться по довольно крутой винтовой лестнице. И поднять его я тоже не смогу. А тогда… может гном? Тот, который иногда грустит у колодца сказок?

— Кто куда, а я хочу спать, — заявила я, наблюдая, как сиреневая клякса исчезает с пола.

— Ещё рано, — заметил Гильом. — Часов шесть, не больше.

— Дождь, гроза, что может быть лучше, чтобы поспать? Правда, в моей комнате нет окна… Жаль. Эй, дорогой хозяин чёрной и ужасной гостиницы для заблудших душ, не имеющих своей сказки! Я хочу панорамное окно в номере! Даже не окно, а стену. Целую большую стеклянную стену с выходом в парк. Чтобы можно было валяться на постели и смотреть, как по стеклу сползают дождевые струи, а вспышки молний озаряют ваш прекрасный парк. Вам сложно, что ли? Для колдуна-то раз плюнуть, я уверена.

И я ехидно захихикала. Гильом неодобрительно покосился на меня.

— Я с тобой, — пропищала Рапунцель. — Надоело спать в цветах, они вечно воняют.

«Жених», вновь погрузившийся в пучину анализа неудачной партии, что-то бессвязно промычал. Должно быть, это означало «спокойной ночи» или типа того. Рапунцель осторожно устроилась прямо в стаканчике. Я поморщилась от многократно усиленного шороха.

— Расскажи мне про Первомир, — попросила фея.

— Не ори, — буркнула я и шагнула в зеркало.

И замерла.

Потому что это, кажется, была не моя комната. Просторная, обставленная в духе шведского минимализма. Со стеклянной стеной в парк. С мышино-серой крашенной стеной у кровати. Двуспальной кровати с постельным комплектом в чёрных квадратах, пересекающихся друг с другом. С простым прямоугольником застеклённого камина, сбоку от которого в узком высоком проёме желтели круглые срезы поленьев. С серым стриженым ковриком. Со столом и стулом, словно выкраденными из Икеи. С торшером, из матерчатого серого абажура которого свисала металлическая цепочка-выключатель.

Медленно, словно во сне, я подошла к стене в парк и сдвинула её. Система была как у шкафа-купе. Пахнуло свежим воздухом, влагой, озоном и резким ароматом листвы и цветов.

Может и правда Фаэрт был когда-то неплохим человеком? А потом что-то случилось? Может, и не надо искать против него информацию, а стоит просто согреть его ледяное сердце? Растопить, заставить снова поверить в добро и людей? Возможно, в этом и состоит смысл сюжета моей личной сказки?

Я забралась с ногами на кровать, скинув ботинки. Набросила пушистый оранжевый плед.

— Так что там есть такого в Первомире, что он лучше нашего? — нетерпеливо запищала Мари.

— Ну, например… Вот это. А ещё — электричество. А ещё бензиновые двигатели. И равноправие. И… и университет.

Грохот грозы — это было первое, что услышал Марион, когда очнулся. Вспышки молний озаряли знакомую комнату. Средний принц обнаружил себя в кресле у пылающего камина. Попытался подняться, но не смог пошевелиться.

— Кара, — прохрипел с трудом.

— Очнулся, милый? — спросила рыжеволосая красавица, появляясь в поле его зрения. — Ну как? Всё ещё хочешь мчаться на коленях, чтобы каяться у ног милой Синдереллы?

Марион с досадой отвернулся. Буркнул:

— Нет. Отпусти меня.

— Ну, не зна-аю…

Она присела на подлокотник его кресла и растрепала мужчине волосы. Хмыкнула:

— Ты сейчас такой славный и милый, как образцовый щеночек. Мне нравится.

Марион отдёрнул голову:

— Кара, перестань. Лучше скажи, ты можешь помочь или нет?

Фея взяла бокал откуда-то справа от него, подняла, посмотрела сквозь рубиновое вино на пламя.

— Попробую. Но ничего не обещаю, милый. Всё зависит от могущества той ведьмы, которая его наложила. Если она слабее меня — смогу. Если нет — вряд ли. Я ведь уже рассказывала тебе, помнишь? снять приворот может либо более одарённая фея, либо тот, кто убьёт приворожившую ведьму, либо… Ну да, истинная любовь. У тебя случаем не завалялось таковой? Нет? Какая жалость!

— Истинная любовь — это сказки, — выдохнул Марион устало. — Ты же знаешь. Убить Синдереллу… Ну…

Кара оживилась:

— Почему нет? Если я притушу колдовскую страсть и дам тебе, положим, время до утра? Вряд ли за смерть бедной сиротинки король очень уж жёстко тебя накажет.

Марион взглянул на любовницу, нахмурился и снова отвёл глаза.

— Ну же, Мар! Любой приворот, по сути своей, это убийство. Бессердечное, безжалостное и очень, ну просто о-о-очень жестокое. Поэтому казнить виновницу это… ну… справедливо, не находишь? Тем более, что это даже не месть, а лишь средство освобождения. Ма-ар? Хотя я лично ничего против мести не имею.

Принц молчал, глядя, как в очаге переливаются пурпурно-оранжево-голубым мерцанием трескучие поленья. Кара вздохнула, снова растрепала его волосы, поцеловала в лоб:

— Бедный, бедный Марион… Вот эта доброта в тебе… мне никогда не нравилась. Можно сложить мадригал или сонет в честь твоего великодушного сердца, но по мне всё это — слюнтяйство. Ты как был глупым толстым мальчиком, так и остался глупым мальчиком. Хотя, признаться, уже не толстым. Твоё тело всегда искупало все твои прочие недостатки. Ладно, убивать проказницу мы не будем. Истинной любви у тебя нет. А, значит, остаётся только верить в моё могущество. Не так ли? Ты веришь?

— Сильнее тебя только Чертополох, — Марион обернулся и прямо взглянул в чёрные, блестящие, словно у белочки, глаза.

— Спасибо, милый. Это так приятно, когда в тебя верят.

Принц осторожно поднял руку, украдкой облегчённо выдохнул.

— Ты же помнишь, что ты всё ещё мне должен? — задумчиво уточнила фея.

— Да. Ты всё ещё не придумала, что именно?

— Пока нет. Но сейчас мой должник снова намерен влезть в долг…Что же мне потребовать у тебя за эту услугу? Как думаешь?

— Хочешь, я на тебе женюсь?

Кара фыркнула, сдерживая смех:

— А должна? Хотеть?

— Ну, в последнее время, все сошли с ума и похоже только этого и хотят.

Марион пожал плечами и откинулся на спинку кресла, потягиваясь. После магической обездвиженности все мускулы неприятно ныли. Кара протянула бокал принцу. Тот взял.

— Никогда не понимала этой одержимости связать себя узами брака, — заметила рыжая фея. — Приятно или нет, выгодно или нет, но это всегда узы. А узы это — цепи и верёвки на твоих руках и ногах. Муж — это всегда тот, у кого в мозгах засело, что он имеет право повелевать тобой, как служанкой. Каким бы отличным мужчиной ни был человек до свадьбы, но, женившись, он превращается вот в такое… хозяинистое.

— Но я не такой, — возразил принц, задумчиво разглядывая вино.

Кара рассмеялась, снова растрепала его кудри.

— Перестань, — поморщился Марион.

— Извини. Знаю, ты не любишь, но… что поделать! Очень уж они у тебя шелковистые. Так и тянет прикоснуться. Ты — не такой, да. Добрый, милый, очень доверчивый мальчик…

Принц подозрительно принюхался:

— И сколько вина ты выпила, пока ждала, что Золушка уснёт, а я немного приду в себя? С чего тебя понесло в сентиментальность?

— Даже не знаю… Я выпила бутыль… Потом пришёл Офет… И мне пришлось отправить его восвояси несолоно хлебавши, чтобы он случайно не обнаружил в моих покоях беглого несчастного принца… С горя я выпила ещё немного…

— И ты вот так вот запросто отпустила Офета, даже не…?

— Ну… немного мы, конечно, утешили друг друга, но это не совсем то, мой милый… Потом мне было грустно, и я выпила ещё. Ты так стонал, плакал, умоляя отпустить тебя, чтобы тебе хватило времени поваляться в ногах твоей невесты, что мне стало тошно и мерзко, и пришлось заглушить отвращение вином…

— Ясно. Так что ты возьмёшь взамен? В этот раз я, памятуя о прошлом, хочу узнать цену заранее.

Она изумлённо взглянула на него. Приподняла тугую бровь:

— То есть, ты не готов вот прям всё отдать лишь за шанс снять гадкий приворот? И чем же ты не готов мне заплатить?

— Много чем, — усмехнулся Марион. — Например, я не готов отдать тебе свою красоту и… ну, мужскую силу и способность очаровывать девиц. Не так уж много в этой жизни удовольствий, скажу тебе по секрету. Не готов отдать титул принца. Он до крайности удобен в нашем мире. Своего коня — я к нему привык…

Кара смотрела на мужчину с всё возрастающим изумлением.

— Ты меня удивил, — призналась она честно.

— А это случается редко, милая, верно?

— Если я правильно помню теорию приворотов, твои мысли сейчас похожи на раздувших жаб, ворочающихся в грязи магических шёпотков. И ты, вот в этом состоянии, понимая, что утром, когда проснётся твоя невеста, ты снова превратишься в её раба, не готов пожертвовать всей этой чепухой?

— Не готов, — нагло ухмыльнулся Марион и прищурился.

— Значит, ты ещё более глуп, чем я думала раньше, — Кара поднялась с кресла и отошла к окну. Принц внимательно наблюдал за ней. — Что ж. Плата будет невелика. В память нашего прошлого… Ты был хорош.

— Я и сейчас хорош. Назови её.

Фея пожала плечами, отдёрнула штору и выглянула в окно. Гроза проходила мимо, но даже сквозь двойные стёкла доносился шелест ливня.

— Материю на новое платье. Парчу. Ярко-зелёную, словно весенний лес. С вышивкой. С кружевами из Эрталии.

— Всё?

— Ну и… четвёрку гнедых рысаков. Обожаю этот цвет. А ещё новый экипаж.

— Согласен.

— Тогда пей. Противоядие в том бокале, что я тебе дала. Пей и вымётывайся побыстрее, Мар. Мне не нужны неприятности.

Он встал и подошёл к ней со спины. Держа бокал в одной руке, второй обнял женщину. Крепкая рука легла на пышную грудь. Ткнулся носом в медные волосы.

— Кара… Ты — единственный человек, кому я верю в Родопсии, — прошептал принц нежно. — Понимаешь это? Единственная. И мне ещё повезло, что такой человек у меня есть… Ты знаешь меня, а я знаю тебя. Нас обоих невозможно назвать бескорыстными и благородными. Увы. Ну или ура. Ты — испорченная женщина. Сладострастная, как кошка. Алчная, как… как Кара. Обожающая всякие драгоценные побрякушки, дорогих коней, сверкающие ткани… Я это знаю, и всё же верю. Тебе единственной.

— К чему это ты? — проворчала Кара.

Её сердце невольно забилось быстрее.

— К тому, что иногда даже такие сволочи, как мы с тобой, могут дружить, не так ли? Не знаю, можно ли наш союз называть дружбой, если честно… И всё же. Кара, любовь чресл моих и бездонная дыра кошелька моего, я могу тебе доверять?

— Да, милый, — она вывернулась и, улыбнувшись, взглянула в его глаза.

А затем потянулась и поцеловала мягкие горячие губы.

— Спасибо, — шепнул Марион, выпустил фею, поднял кубок и разом выпил.

— Не за что, — пробормотала Кара.

Кубок выпал из руки и, звеня, покатился по паркетному полу. Принц рухнул на ковёр, как подкошенный. Присев рядом с неподвижным телом, ведьма снова нежно растрепала тёмные волосы. Вздохнула.

— Ты мне в самом деле очень нравился, — призналась она печально. — Ты — хороший и добрый мальчик, Марион. И, опять же, в постели почти Офет. И я бы помогла тебе, честно. Даже за просто так бы помогла, хотя бы потому, что терпеть не могу конкуренции… Ты же знаешь: феи не дружат друг с другом…

Она вытянула ногу, расправила подол, наклонилась и поцеловала его в губы. Нежно, немного виновато.

— Как жаль, что твоего старшего брата нет. Если бы Гильом был в королевском дворце, то я бы предпочла его, а не тебя, отдать Синди. Тебя бы я с большим удовольствием оставила себе.

Кара снова принялась целовать неподвижное лицо. С её ресниц скатилась пьяная слеза ненужного раскаяния. Сентиментального, ни к чему не ведущего.

— Но не Дезирэ, понимаешь? Ты же понимаешь меня, да? Ты бы обязательно меня понял, верно? Такие люди, как твой младший брат, ужасны под чарами. Он бы запер бедняжку Синди в высокой башне, этим бы всё и завершилось, клянусь тебе. Ни один приворот не способен злого человека сделать добрым. О, это было бы ужасно… Ужасно, поверь. Поэтому оставался только ты… Прости меня, Мар… Прости. Знаешь, если бы… я бы даже отдала тебя этой твоей Дрэз. Она такая же глупая и смешная, как и ты. Наверное, вы были бы счастливы вместе… Да, я не люблю отдавать своё, но, клянусь, я бы сделала это ради тебя. Не такая уж я и стерва, как ты думаешь.

Она снова всхлипнула. Щёлкнула пальцами. Бокал поднялся, засверкал вином.

— Что ж… Не судьба. Я выпью за тебя, милый. Ты — молодец. Такой отчаянный рывок к свободе. Это, знаешь ли, смелость. И мужество… И даже упорство, которого раньше я в тебе не замечала. Ты — настоящий герой, правда. Но, увы, после третьих чар ты уже не сможешь оправиться. Да и никто бы не смог. Теперь ты — абсолютная игрушка твоей Золушки… Мне правда жаль.