Отдай туфлю, Золушка! (СИ)

Глава 19 Портрет над клавесином

Я бы не назвала себя фанатом шахмат. И сейчас, глядя на то, как Гильом почёсывает выбритый подбородок, размышляя перед каждым ходом, я всё больше приходила к выводу, что мне симпатичнее более подвижные виды спорта. Фаэрт тоже не торопился с ответными ходами — он играл чёрными. Логично. Светлый ангел и тёмный ангел борются за моё сердце. Я хмыкнула. А вот Мари игра увлекла. Она летала над полем, шурша крылышками и о чём-то возбуждённо пища.

И тут мне пришла в голову мысль…

— Я схожу за мороженным, — весело крикнула я и поспешила убраться.

Едва скрывшись с глаз, я развернулась и направилась в долину тёрна. Туда, к Чёрной башне. Говорите, ходить нельзя? И что же ты там прячешь, дорогой Фаэрт?

Если там и правда управление временем, то я отмотаю его назад и не отдам куртку Мариону. Просто не отдам куртку. Всего-то делов. И мы отправимся в путешествие, как и собирались. А если, например, порталы, или какой-нибудь сатанинский алтарь… Что ж. Магия же у нас запрещена, верно? Может быть, у меня получится шантажировать Колдуна? Хотя вряд ли. Он ведь магичил при короле, и ничего, милый Андриан съел и не подавился. И всё равно, попытаться стоило.

Уже подходя к долине, я задумалась: как я проберусь через все эти шипы? А как проходит сам Фаэрт? Впрочем, наверняка они расступаются перед ним. Хорошо быть магом, пусть меня научат.

Может, поджечь? Ага, ага, Дрэз, ты там как? Ладно, сердце забрали, а мозги-то куда делись? Впрочем, где я, а где мозги. Уже тогда, на балу, нужно было понять, что ни один принц, даже самый тупой и сладострастный, вот так себя вести не будет. Я снова вспомнила, как Марион не отрывал глаз от Золушки. И вот эту растерянность в его глазах, когда я его отвлекла. И да, Белоснежка была права: «Как бы ни был глуп принц Марион, но не настолько, чтобы в присутствии невесты, вернее — возможной невесты, ухлёстывать за красоткой настолько явно», — вспомнилось мне. И тут же саркастическое: «может быть, это — его истинная любовь?». Три ха-ха.

Вот только Марион не был глуп. Да, он вёл себя безалаберно и… Но глупым не был.

Мне вспомнилось, как я переживала за «бедную простушку» попавшую в лапы хищника. А оказалось всё наоборот. Хищником был совсем не принц.

Я подошла к кусту тёрна и потрогала его рукой. Колючий. Ну… отступать некуда — за нами Москва. И я двинулась через кусты, раздвигая их с крайней осторожностью, но одна из веток всё же вырвалась из моих рук и проколола кожу. Я тихо выругалась сквозь зубы, слизнула капельку крови и…

Кусты вдруг словно расступились, хотя никакого движения я не заметила. Однако передо мной возникла тропинка. Что за мистика⁈

Поколебавшись, я вступила на дорожку и довольно быстро подошла к башне. Обошла вокруг. Ни окон, ни дверей не было: абсолютно гладкая стена без стыков. Как будто башню выдули из чёрного стекла единым монолитом.

Но Фаэрт же как-то попадает внутрь!

Впрочем, не удивлюсь, если он умеет проходить сквозь стены.

Надо было торопиться — не так уж много у меня времени. Сколько может длиться шахматная партия? Час? Два? В любом случае, Фаэрт точно спохватится, если меня не будет слишком долго.

Я попробовала отковырнуть стену, постучала. Как там открываются двери в сказках?

— Сим-сим?

Без ответа. А что если так же, как кусты? Кровью?

Я приложила к базальтовой поверхности пораненный палец. И — о чудо! — открылся дверной проём. Даже не открылся, а словно растаял передо мной. Я вошла и оказалась в комнате. Круглой и довольно уютной. Мягкий, желтоватый свет, словно всё было озарено настольной лампой, но источника света не было. Впрочем, этому я уже не удивлялась. Пушистый вишнёвый ковёр на полу. Полукруглые шкафы с книгами. Лестница вверх, серпантином вьющая от пола. Диванчик, клавесин, а перед ним — стульчик. И — портрет. Большой, написанный маслом. Очень хорошо написанный. Помнится я читала про технику Рубенса: множество слоёв, из-за обилия которых возникает эффект особенного свечения. Вот и тут тоже: нежное женское лицо словно светилось изнутри. Чёрные живые глаза смотрели немного надменно. Изящные пальцы лежали поверх складок переливающегося платья цвета шоколада. Нижняя жемчужная юбка. Чепец, напоминающий кокошник с накидкой. Волосы цвета горького шоколада сверкали, точно смазанные маслом.

Но главное — лицо. С тонкими благородными чертами. С лёгкой насмешкой в глазах. С презрительно искривлёнными губами оно мне напоминало кого-то, но очень неуловимо.

Гм… Гм-гм. Мать? Жена? Любимая женщина, не ответившая взаимностью? Чей ещё портрет помещают над клавесином? Да и… клавесин! Я представила Чертополоха, играющего мадригалы, и хихикнула. Нет, ну нет же! Это точно должна была быть роковая разбивательница его чёрного сердца.

Что ж. Прекрасно. Но вряд ли этой тайной я смогу шантажировать Фаэрта. Да и… грязно как-то лезть в личную жизнь. Я бросилась по лестнице наверх. Внизу ступеньки были очень узкими, но с каждым витком они расширялись, пока не заслонили всё пространство.

Верхняя площадка была полна зеркал. Зеркальные стены дробили и множили отражения. По центру тоже несколько десятков больших зеркал, скрученных в гигантский ротор, как на маяке, расчерчивали пол и потолок и весь мир множеством пересекающихся отблесков. Но поразило не это, а то, что ни одна грань, ни один отблеск или зеркало не отражали меня.

Я замерла, не в силах поверить в то, что видела.

Карл IX, стреляющий из ружья — определённо это был он! Индеец, летящий на терракотовом скакуне. Девушка в строгой, ниже колен, шерстяной юбке, на допросе офицеров в чёрной форме. Лицо в синяках и кровоподтёках, глаза… ох! Такие я, пожалуй, только на иконах видела. Яростные, светлые… Испанский конкистадор, пробирающийся среди лиан сельвы. Бомж, просящий милостыню на московских улочках. Обшарпанных, грязных. Такой я красавицу-Москву никогда не видела. Тихий сельский вечер, и парень в светлой рубахе нависает над милой девушкой в голубом платье в горошек на фоне кривой изгороди и стогов сена. Тысячи, тысячи кадров, похожих на фильмы, которые шли одновременно, мельтешили и постоянно менялись.

Зеркала времён? Эпох?

Там, где из окна выглядывал безумный Карл, уже мчал в квадриге какой-то то ли римский император, то ли просто полководец в лавровом венке. Он надменно взирал на беснующуюся толпу, подняв над ней длань. Я отвела взгляд и увидела множество рычагов, торчавших из пола. То есть, всем этим ещё и управлять можно?

И вдруг — яркий свет фар. И он — красавец, багряный с чёрным и белым. Я замерла в восхищении. Всегда хотела такой… Байк нёсся по смоляному, гладкому шоссе, по ЗСД, над Финским заливом, а за ним переливались огни Лахта-центра…

Я точно из того мира! И вовсе Питер — не плод моих грёз и фантазий! Вот только, как мне вернуться обратно? В мой милый, любимый город. Туда, где есть мотоциклы, кофе и где женщинам нет необходимости смотреть на мужчин с надеждой, что тебя возьмут замуж. Туда, где маменька могла бы просто развестись с пьянчугой Гастоном и устроиться на работу. Уверена, у неё бы получилось сделать карьеру. Туда, где нет магии, а, значит, нет и приворотов. Мариону бы точно понравилось в моём мире!

Но как это сделать?

Я коснулась поверхности зеркала, в котором отражался мчащийся мотоцикл. Однако это было всего лишь зеркало. Гладкое, твёрдое, холодное, оно не торопилось превратиться в портал.

Мир вспыхнул молнией. Спустя буквально несколько секунд раздался удар грома. Гроза? Меня точно спохватятся! Надо уходить. Но я непременно вернусь и разгадаю загадку зеркал. И я побежала вниз по лестнице, перескакивая сразу через пару ступенек.

Золотистый уютный свет в комнате сменился на красновато-лиловый, холодный. За клавесином сидел Чертополох и меланхолично перебирал клавиши. Четыре ноты — начало мелодии. Ля первой октавы, до, ре, ми — второй. Четвертная, половинка, четвертная, четвертная… Я замерла, вжавшись в стену, а потом медленно попятилась наверх.

— Поздно, — бросил он, не поворачиваясь ко мне. — Я тебя заметил.

Я перевела дыхание. Чёрт!

— И кто выиграл? — спросила, стараясь, чтобы голос не задрожал.

— Я.

— Понятно.

Ёжики зелёные! Как же хотелось швырнуть чем-нибудь обо что-нибудь! Ну почему всё так предсказуемо-то⁈

— И на ком должен будет жениться Гильом?

Фаэрт обернулся ко мне, посмотрел внимательно. Лиловый глаз чуть вспыхивал красноватыми искорками. Кажется, колдун злился.

— На тебе.

— Я не согласна!

— Ты моя игрушка. Забыла?

Он резко поднялся, шагнул и оказался совсем рядом. Я вжалась в стену. Фаэрт навис надо мной. Как он так быстро переместился⁈

— Не забыла. Но мы договаривались, что без секса…

— Тут всё по желанию.

— Я не хочу…

Чертополох взял мой подбородок и запрокинул мне лицо. И я вздрогнула от ужаса, встретившись с полыхающим фиолетовым глазом.

— Что мне сделать с тобой, Дрэз? — прошипело чудовище. — Я запретил тебе сюда приходить, но ты пришла. Ты нарушила мою волю. И тем самым нарушила сделку. За прошлое нарушение соглашения я забрал у тебя сердце. Что мне отобрать у тебя за это? Глаза? Язык?

— Не надо, — пискнула я, вдруг осознав, что это не пустые угрозы: он может.

— Или сделать тебя такой же крошечной, как Рапунцель? Превратить в прекрасный цветок в моём саду? В мраморную статую с вечной улыбкой?

Я вывернулась и попятилась вверх по лестнице.

— Вы не можете…

— Могу, Дрэз. Могу. У тебя нет своей сказки, а, значит, я могу делать с тобой, что пожелаю.

Он шагнул на лестницу. Я бросилась бежать. Споткнулась. Упала, разбив ладонь. Вскочила и вновь побежала вверх. Туда, к зеркалам. Может, если запрыгнуть в одно из них, то получится вернуться в свой мир? Или в любой другой, где нет Чертополоха?

— Остановись! — велел колдун.

Я замерла и обернулась к нему. Он стоял внизу лестницы, не двигаясь.

— Ненавижу тебя! — выдохнула я. — И чем сильнее боюсь, тем сильнее ненавижу. Ты — урод! И я не про лицо, нет. Ты — чудовище, вообразившее себя богом.

Гнев поднимался и душил меня. Но я уже поняла: добежать я не успею. Слишком длинная лестница, ступенек несколько сотен, а у меня уже колени трясутся после подъёма и спуска. Точно не успею. Особенно с учётом его способности перемещаться практически мгновенно.

— Кто там на портрете? Твоя любимая женщина? — я пошла вниз, сгорая от злости. Лучшая защита — нападение, разве не так? — Такая же надменная и злая, как и ты! Вы решили, что вы владеете миром? Мир несправедлив. Да? Так ты мне заявил. Но мир не справедлив, потому что им правят такие ложные боги, как ты!

— Мне плевать, как игрушка относится к своему хозяину.

— Знаешь, а ты мне сначала казался лучше Мариона. Но нет! Ты ужасен, ты… Марион добр, а это — самое главное в людях. А ты — холодный, как змей, и… Ты мёртвый, Фаэрт! Без доброты человек — мёртвый.

Голос мой срывался и дрожал, к глазам подступали обжигающие слёзы.

— Ты хочешь забрать у меня язык, глаза? Меня саму? Хорошо. Да, ты можешь это сделать. Ты же всесилен. Забирай. Видимо, тебе скучно, раз ты развлекаешься вот так, играя другими людьми. Пусто и скучно, потому что ты и сам — пустой и скучный…

— Девочка, замолчи, — он выдохнул и шагнул ко мне.

Я невольно отступила. Споткнулась и наполовину свалилась с лестницы. И раньше, чем успела испугаться, меня подняли за шиворот и поставили снова на ступеньки. Я почти уткнулась носом в его грудь, закрытую мягким бархатом. Упёрлась ладонями и отодвинулась. Фаэрт взял мою раненную руку, перевернул. Провёл пальцем по линиям ладони, и по коже прошла приятная прохлада.

— Спасибо, — буркнула я.

Хотя за что спасибо? Починил игрушку, только и всего.

— Откуда у Золушки брошка с тыквой? — вдруг спросило чудовище.

Я рассмеялась. Нервно и с долей истерики. Замечательный, а, главное, такой уместный вопрос!

— Заберите мои глаза, — предложила зло. — Не хочу вас видеть.

— Забрать? — переспросил Фаэрт.

Провёл рукой в сантиметре от моего лица. И мир тотчас потух. Словно разом выключили свет. Я закричала, рванула прочь и замерла, осознав, что стою на лестнице и это опасно. Протянула дрожащую руку. Коснулась его бархатного камзола. Мне показалось, что я в пещере с драконом. В пустоте было слышно его дыхание.

Чёрный мир и чёрный человек передо мной.

Я попятилась. Схватилась рукой за стену. И вздрогнула — такой ледяной она была. На мои плечи легли тяжёлые руки, останавливая.

— Так тебе больше нравится, девочка? — шепнул мне на ухо колдун. — Всё ещё уверена, что это стоит того, чтобы не видеть меня?

Надо было бы гордо ответить: «да», но меня трясло от страха. Беспросветная тьма, холодный мир.

— Вы — чудовище, — прошептала я, стуча зубами.

— Верно, — согласился он.

Моих глаз коснулось что-то мягкое и тёплое. Сначала правого, затем левого. И тьма начала рассеиваться. Я всхлипнула, ощущая полное бессилие. Постояла, вглядываясь в преображающийся мир. Снова уютный золотистый свет, словно настольная лампа. Снова внизу вишнёвый ковёр. Снова поблёскивает полированным деревом старинный клавесин…

— И чем же мне придётся заплатить за то, что я ослушалась? — я невольно отвернулась и обхватила себя руками, стараясь унять дрожь мимолётного ужаса.

— Ответь на мой вопрос. Только ответь правду.

— Это и будет плата?

— Да.

Я обернулась и уставилась на него. Лжёт? Впрочем, вряд ли. Зачем ему? Пожала плечами:

— Это была моя брошка. Я отдала… ну что бы… Я ж не могла из тыквы сделать карету. Хотела помочь сказке начаться. И помочь Синди.

Чертополох отвернулся и принялся спускаться вниз.

— У тебя получилось, — глухо отозвался он. — Сказка запустилась. А у тебя эта брошка откуда?

— Не знаю. Не помню. Нашла под подушкой. Я не хочу выходить замуж за Гильома. Я его не люблю.

— Без сердца любить затруднительно, — сыронизировал колдун.

Гад!

— Вы вернёте мне сердце? Ну, чтобы я могла полюбить Гильома?

Да, глупо. Но попытка — не пытка.

— Нет. Любовь к мужу не обязательна.

Фаэрт снова вернулся к клавесину. Сел на стульчик. Коснулся клавиши. Фа нижней октавы. Обернулся ко мне.

— Подойди.

Я послушалась. Мне несложно. Он пристально посмотрел на меня. Вгляделся в лицо, словно видел впервые.

— Почему у тебя волосы тёмные?

Неожиданный вопрос. Да что это вообще с ним?

— Такая уродилась, — я пожала плечами, мечтая оказаться где-нибудь подальше отсюда.

— Ты темноволосая от рождения?

— Зачем это вам?

— Просто отвечай.

Я перевела взгляд с лилового на чёрный глаз. Понять его выражение было сложно. Но оно не было злым, скорее усталым. И я немного приободрилась.

— Нет. На детских фотках я была светленькой. Они потом потемнели.

— Фотках?

— Ах да, вы же не знаете…

— Кто ты, Дрэз?

— Дрезилла, сестра Синдереллы, дочь Бель, падчерица Гастона…

По его лицу прошла мимолётная судорога. Колдун поднял руку, коснулся пальцами лба, ладонью скрыв глаза.

— Иди.

— И вы меня не накажете?

— Нет.

Я развернулась и…

— А где здесь выход?

— Там же, где вход.

— У вас есть нож? — мне пришлось снова обернуться к нему. — Вход ведь открывается кровью, а от вашей магии у меня все раны моментально зажили.

— Ты открыла проход в башню своей кровью? — уточнил он, не двигаясь.

— А какие ещё есть варианты?

Вместо ответа Фаэрт поднял руку, и я увидела косые струи ливня в растаявшем проёме. Всё-таки гроза. Новая вспышка озарила колючие кусты.

— А я плащ не взяла, — вырвалось у меня невольный шёпот.

Ливень был совсем не такой, как дома. Я никогда раньше не видела таких: сплошная стена воды, словно река рухнула с неба. Чертополох подошёл и встал рядом. А затем скинул с себя плащ и набросил на меня. Я вздрогнула, обернулась к нему.

— Иди, — холодно велел он.

Но…

— Вы не такой злой, каким хотите казаться, — я снова заглянула в бесстрастное лицо. — Да? Ведь верно? Может быть, вы даже когда-то были хорошим человеком?

Это была очень странная мысль, но… тот плащ с подогревом… И вот сейчас… Или всё дело лишь в том, что рачительный хозяин заботится о своих игрушках?

— Зачем мы вам? Мы — это я, Гильом… Зачем мы здесь?

— Не испытывай моё терпение, девочка.

Чертополох смотрел мимо меня на дождь, и лицо его было похоже на застывшую холодную маску. Но… Я привстала на цыпочки, положила ему руки на плечи и чмокнула в щёку. Ту, которая с правой стороны.

— Спасибо за плащ.

И бросилась в дождь.

Фаэрт — странный, очень странный и совершенно непонятный человек. Зло во плоти, но… Его поступки сбивают с толку. Ведь ссадины на ладони не представляют угрозы для жизни и здоровья, только причиняют неприятность. Но колдун без всякой просьбы с моей заживил исцелил их. И вот эти плащи… И тогда, в карете, он исцелил ногу Синдереллы. А ведь мог и не… И всё же он был ужасен.

Я терялась и не знала, что обо всём этом думать.

А ещё вот эти слова: «у тебя нет своей сказки, а, значит, я могу делать с тобой, что пожелаю». Что-то такое мне говорил и Гильом в день нашей первой встречи. «У тебя нет своей сказки». Что это значит?

Я вбежала в знакомый зал, озаряемый вспышками молний.

— Гильом!

Мой «жених» сидел за шахматным столиком и переставлял фигуры. На мой крик он оторвал взгляд от клеток, посмотрел на меня потрясённым взглядом:

— Я проиграл, — прошептал растерянно. — Я впервые в жизни проиграл… Сейчас вот восстанавливаю ход игры и…

— Гильом, что значит «нет своей сказки»?