Кара погладила по лицу несчастного обречённого принца и снова всхлипнула. Выпив, она всегда становилась сентиментальной, и бессовестные слуги вечно этим пользовались. «Справедливости ради, — подумала страдалица, — я жертвую не только тобой, но и собой. Всё же Марион — один из двух моих самых лучших любовников». И ей стало невыносимо жаль себя.
Это была последняя эмоция перед тем, как боль пронзила шею, а мир померк.
Марион разжал пальцы, сжимавшие сонную артерию на изящной шее, и поднялся. Посмотрел на красавицу, лежавшую у его ног, и желвак на левой щеке дёрнулся.
— Надеюсь, ты сдохнешь, — прошептал он, вздрогнув от ярости и отвращения.
Затем отвернулся и бросился прочь.
И она тоже его предала! Та единственная, которой он верил вопреки всему жизненному опыту.
Ливень хлынул, и одежда тотчас стала мокрой. Марион был без плаща, всё в той же куртке и всё тех же штанах, из которых не вылезал уже несколько дней. Он запрокинул голову, ловя прохладу струй воспалёнными губами.
— И что теперь? Что делать теперь?
Ответа не было. Других фей принц не знал, хотя сейчас был готов довериться даже самой ужасной из них. Можно было бы обратиться к дяде, ведь Фаэрт определённо был колдуном. Но… раз он им был, значит, не мог не понимать, что видит приворот. А значит…
— А ещё я могу убить себя, — прошептал Марион и усмехнулся.
В голове назойливой стаей попугаев кружились мысли, клевали, кричали, но он усиленно не обращал на них никакого внимания. Он пошёл прочь, пошатываясь и хватаясь за стены. Намеренно не замечая, что плачет. В конце концов, это дождь, разве нет? Мужчины же не плачут. Никогда, ни при каких обстоятельствах. А рыцари — тем более. А уж особы королевской крови — да ни за что. Всё дождь, проклятый. Что б его.
Тем более не из-за предательницы же…
— Ты дура! — заорал Марион, ударив кулаком в стену.
Он рассёк костяшки пальцев до крови, но даже не заметил этого.
— Какая же ты дура, Кара, — добавил тише.
И тут же подумал: не перестарался ли он, лишая вероломную женщину сознания? Да нет, вроде не должен был… К дьяволу! Почему он до сих пор беспокоится об этой твари⁈ Действительно, слюнтяй.
— Да, я не люблю убивать! — заорал принц в новом приступе ярости, задрав голову в небо. — Ну и в бездну!
— Жизнь или кошелёк?
Откуда-то из подворотни вынырнула угрюмая зловещая фигура. Сверкнул нож. Фигура хрипло закашлялась.
— Что? — рявкнул Марион в бешенстве.
Фигура невольно съёжилась, нож куда-то исчез.
— Ничего, ваша милость. Добрый вечерочек, говорю… Наше вам почтеньице.
Принц поморщился, шатнулся мимо. Позади вновь раздался глухой кашель. Марион круто развернулся.
— Забирай, — бросил устало и швырнул в грабителя-неудачника бархатным кошелём.
И, не слушая бормотанья благодарности, побрёл дальше. В концов, зачем ему деньги теперь?
— Почему? — шептал он с тоской. — Кара, боже, почему?
Марион знал, что в высшем свете нельзя верить никому. Тебя продаст и друг, и брат и так. Как предала Юта, так наивно любимая им. Да и не в высшем — тоже. Когда ты принц, то даже водовоз не преминет с тебя чего-нибудь поиметь. Поэтому так легко было с корыстной Карой. По-своему, она была более честна и преданна, чем все эти благородные честные люди. Она открыто вымогала с любовника подарки, без попыток состроить наивную мордашку, и Марион платил ей так же легко, как и вообще расставался с деньгами. Он прощал ей всё: ветреность, язвительность, жадность… Прощал за возможность доверять, за честность в своём душевном уродстве.
— Зачем ты так поступила? — прошептал принц устало.
Если бы не её слезливая сентиментальность, так не свойственная циничной Каре, он бы не заподозрил любовницу ни в чём. Чёрт, да даже после её слов о доверии, что он может ей доверять, Марион всё ещё сомневался. Когда, пользуясь тем, что она отошла к окну и не видит пленника-гостя, вылил вино в камин, когда стоял позади неё так, чтобы она не заметила, что в его руке пустой бокал, когда сделал вид, что выпил, и изобразил обморок, он всё ещё надеялся, что Кара запустит в его лицо когти с воплями, что она готовила чудесный эликсир несколько часов, а он вот так взял и всё испортил.
Она права: доверчивый идиот!
Ноги вывели принца к городской стене. Ворота были закрыты до утра, а утром… Марион уже не будет принадлежать себе. Принц прислонился к холодному камню спиной. Мысли о любимой кружились и жалили, обволакивая голову туманом.
Ему вдруг вспомнились слова Кары о Дезирэ, и заколдованный принц рассмеялся.
Как всё просто! Как оказывается просто не попасть под заклинание ведьмы. Достаточно быть злым. Злого человека не приворожат. Злого боятся. «Ты же понимаешь, что с ней сделал бы Дезирэ?». О да, Марион понимал. Сжигаемый страстью младший брат, терзаясь собственничеством и ревностью, бросил бы объект желаний в башню, окружил бы её всеми драконами и даже слугам не позволил бы видеть её лик, считая это кражей. Дезирэ превратил бы девушку в игрушку, в полную собственность.
Объятый любовной страстью младший принц не стал бы менее страшен. Скорее наоборот.
— Доброта — это слабость, а слабый… слабому зачем жить?
— Эй, парень, а ну проваливай отсюда! Ишь, нашёл место!
К нему шёл стражник, потряхивая алебардой. Наверняка простой и работящий мужик, отличный семьянин, любящий женушку, пиво и малютку-дочку, барахтающуюся в ногах. По воскресеньям добросовестно посещает мессу, а может даже подаёт нищим. Как знать. И мечтает сколотить немного деньжат на старость лет.
— Пшёл вон! Совсем очумели! К городским стенам прут…
«Если я не буду двигаться, он меня заколет?» — с надеждой подумал Марион.
Но затем ему стало стыдно. Убивать не так просто, даже если ты обязан делать это по долгу службы. Одно убийство может смять всю мирную жизнь бедолаги, как оббитый металлом обод колеса — яйцо. Это было бы нечестно по отношению к добропорядочному служаке.
Принц поднялся и, не слыша доносящуюся из-за спины брань, вновь свернул на какую-то узкую улочку.
Впрочем, вряд ли стражник убил бы того, кого счёл простым пьяницей. Скорее всего, бросил бы в темницу. И непременно поутру кто-нибудь из старших (особенно после того, как Марион начал бы молить отпустить его к невесте) опознал бы в узнике среднего сына короля. И очарованного с почётом и тысячью извинений отправили бы обратно в Бремен.
Часы гулко ударили три ночи.
Колокольня кафедрального собора! Точно.
Принц замер. Как он сразу не додумался? Можно ведь прыгнуть с неё. Вряд ли кто-либо, дерзнувший таким способом нарушить покой храмовых горгулий, останется жив.
Марион поморщился: он всегда считал самоубийство крайней формой трусости. Но есть ли сейчас иной выход?
— Или чары более могущественной ведьмы, или убить приворожившую, или истинная любовь, — повторил задумчиво.
И все три — мимо него.
У него оставались два друга, товарища по странствиям. Но Офет, несомненно, попал под влияние Кары. А Рамиз… Он всегда был боязлив и не любил неприятностей.
И Дрэз. Да, ещё был Дрэз. Самый лучший человек из всех, кого Марион знал, но чем ему мог помочь малютка Воробей? Сварить капучино? У принца вдруг потеплело на сердце, и он невольно вспомнил, как мальчишка бросался на него, пытаясь отговорить ехать просить благословение на брак с Золушкой…
Мальчишка?
«Я бы даже отдала тебя этой твоей Дрэз. Она такая же глупая и смешная, как и ты». Этой твоей? Она? Марион остановился, окаменел, словно городской ролланд.
Ну конечно… Господи… Это ж было очевидно!
— Как я мог быть настолько слеп? — потрясённо прошептал принц и вытер пот со лба. — Серьёзно, я жил с ним в одной пещере… Чёрт, мы спали в каменном мешке в обнимку! Марион, ты идиот!
И ещё совершенно очевидно, что Дрэз его почему-то любила. Непонятно как и за что, но… Разве может девушка, не влюблённая по уши, отправиться за сумасшедшим парнем в королевский дворец? А он… он ей вещал про коварство баб и… боже… про прелесть бабских постелей! Марион почувствовал, как к его щекам прилила кровь.
Бедная девчонка! Слышать всю эту пошлость и чушь… А, кстати, куда она делась потом?
Принц туманно припомнил, что видел Дрэз в доме у Золушки. И да, тогда, именно тогда она предложила ему капучино. Он оказался горячим, очень вкусным и почти вернул околдованному мозги на место, вот только… Не успел.
Марион даже вспомнил, как просил Дрэз отправиться с ними, чтобы варить ему капучино, и бессильно застонал от стыда и ярости на самого себя.
— Болван безмозглый!
И вдруг понял, что в голове стихло. Голоса испуганно смолкли, словно лес перед грозой.
Дезирэ насмешливо наблюдал, как на городской стене зажглись оранжевые искорки факелов, как забегали перепуганные часовые, словно потревоженные муравьи, представлял охвативший их ужас и досаду, и ему делалось всё веселее. Младший принц обожал вот этот момент, когда человек, уверенный в завтрашнем дне, спокойно и мирно проводящий свою повседневность, вдруг обнаруживает, что вместо уютного, привычного до стоптанных тапок жилища он оказался в грозу на улице, и что его ждёт — неизвестно.
Жалкие людишки!
Младший принц умел затягивать этот момент осознания. Когда в его пыточных появлялся бледный и насмерть перепуганный человечек, Дезирэ всегда начинал с обходительных манер. Ласковым голосом он успокаивал беднягу, уверяя, что всё это какая-то досадная случайность, ошибка, в которой они сейчас вдвоём непременно разберутся, и только когда страх в глазах обречённого сменялся надеждой, начиналась настоящая игра.
Дезирэ натянул крагу на левую руку, вдохнул влажный воздух.
— Ну, братишка, — пробормотал весело, — и где ты прячешься, м?
Есть ли в мире что-либо восхитительней охоты?
Наконец изрядно проржавелые цепи докрутились до конца, подъёмный мост через ров упал, гулко грохнув, ворота открылись. Дезирэ чуть кольнул шпорами скакуна, направляя его в открывшийся проём широкой городской стены. Сумрачная свита принца двинулась следом. Тридцать верных молчаливых воинов, чьи надежда и ужас заключались в их господине.
За стеной их встретил бледный и трясущийся комендант. Поклонился низко, нервно поправил каску на голове:
— Ваше в-высочество?
Постарался совладать с голосом, чтобы тот звучал уверенно и по-военному чётко. Принц удержал усмешку. Ему нравилось, что люди испытывают страх при взгляде на него.
— Рад видеть вас, милейший. Всё ли спокойно в Маленьком Замке?
— Всё в порядке, мой принц.
— То есть, открывать ворота сыну своего короля целых пятнадцать минут для вас, фон Бувэ, это порядок? — холодно уточнил младший сын короля и проехал мимо потерявшего дар речи коменданта, задев его плечо боком коня.
Теперь этот вояка, который лет десять назад отличался беспримерной отвагой в битвах с Монфорией, будет трястись от ужаса, предчувствуя последствия гнева персоны королевской крови. Каждый день мысленно прощаться с семьёй, коситься на покачивающиеся на ветру верёвки виселиц на площади Правосудия, не спать ночами, вслушиваясь в ночные шорохи и даже иногда слышать словно наяву гулкие удары стражников в дверь…
— Расслабились, — прошептал Дезирэ, — вы все расслабились под мирным руководством моего излишне доброго папочки.
Он направил коня на нужную улицу. Младший принц гордился системой соглядатаев, которую изобрёл лично, и которая служила ему безотказно. Он никогда не торопился затягивать узел раньше времени. Но кто сказал, что этой ночью время не пришло?
Остановившись у деревянной коричневой двери, расписанной цветочками, повёл на неё подбородком.
— Выбить.
Времени жертве подготовиться Дезирэ не даст.
Дверь проломили четырьмя ударами секир. Принц спрыгнул и прошёл внутрь жилища. Откуда-то из коридора вынырнул насмерть перепуганный старик-привратник, прямо так, в длинной ночной рубахе, со съехавшим колпаком на взлохмаченной седой голове, в перепутанных тапочках. Свеча плясала в его руках.
— К-к-к…
Принц кивнул, и один из стражников схватил старикана за горло.
— Молчать, — приказал Дезирэ, поднимаясь наверх.
Двадцать воинов последовали за господином, пятеро остались снаружи, пятеро — внизу. На всякий случай. Ломать двери в комнаты на втором этаже не понадобилось — Дезирэ вошёл в распахнутую настежь дверь.
Камин всё ещё трещал поленьями, но искомая добыча, очевидно, уже покинула убежище.
Принц прошёл и присел рядом с телом рыжеволосой красавицы в бархатном вишнёвом платье. Охотник стянул крагу с левой руки, коснулся рукой горла женщины в том месте, где бился пульс. Беспамятная застонала, приходя в себя
— Ну, и где же твой любовник, милочка? — поинтересовался Дезирэ ласково.
Она однако всё ещё не была в состоянии его слышать и понимать. Он обернулся к замершим у двери воинам:
— Десять остаются. Дом обыскать. Тщательно обыскать. Эту — в клетку. Остальные — за мной.
И собственноручно надел на нежные запястья девицы антимагические наручники. Провёл пальцем по бархатистой коже щеки любовницы брата, по пухлым сладким губам.
— Мы потом поговорим с тобой. Обещаю, — шепнул нежно.
Поднялся. Бросил на рыжулю ещё один взгляд. Красивая! Чёрт, очень красивая. Вообще, дамы полусвета намного прекрасней светских дам. У Мариона, оказывается, есть вкус. Это радовало. Интересно, что эта ведьма пообещает мучителю за надежду на избавление от страданий?
Дезирэ хмыкнул и вышел. Спустился по лестнице и, оказавшись на улице, задумался.
— Где же ты прячешься, братик? Впрочем, не отвечай. А то игра потеряет интерес.
По булыжникам улицы струились грязные водовороты, унося навоз и помои в тщетной надежде расчистить город. Младший принц любил грозы, но не мог не признать их существенный недостаток: после ливня ни одна собака не могла найти след добычи.
Печально. Значит, придётся рассчитывать только на проницательность собственного острого ума.
Я проснулась в отличном расположении духа. Помедлила перед тем, как открыть глаза. Но — фух — комната осталась прежней. С панорамным окном. Или дверями? А, неважно. Я вскочила и бросилась в душ, напевая вполголоса те вчерашние четыре ноты, которые Чертополох сыграл на клавесине. И вдруг застыла. Мыльная пена сползла мне в глаза и пришлось, фыркая, их долго-долго промывать. И всё же…
Совершенно определённо я знала эту мелодию!
— Alas my love you do me wrong, — пропела я.
Любовь моя, ты так ко мне жестока… Зелёные рукава! Одна из самых популярных и загадочных песен средневековья. Её приписывали даже Генриху Восьмому, жестокому королю Англии. Якобы влюбчивый монарх посвятил романс несговорчивой Анне Болейн. Что, впрочем, не помешало ему потом отрубить даме сердца голову, когда та удовлетворила все желания влюблённого короля. Ох уж эти поэты! Никогда не стоит верить стихам, сложенным в твою честь. И поэтам доверять тоже не стоит.
Значит, версия с несчастной любовью подтверждается.
Ну и отлично. Кто у нас спец по несчастной любви? Кто утешал Лику, влюбившуюся в придурка Ромку, когда та пускала сопли на моём плече? А придурка Рому, страдающего по неприступной Эльвире? А Серёгу, решившего спрыгнуть с парапета, потому что Вероника заявила, что тому слабо, кто в итоге спас? Вот то-то и оно. Уж с каким-то там принцем Фаэртом я точно справлюсь.
Я выбежала в парк и заорала в хмурое небо:
— Ваше высочество, дорогой мой колдун-кукловод, нам надо поговорить! Это срочно!
Небо не ответило.
— Да ладно вам! Я больше не сержусь на вчерашнее! А за вами, между прочим, должок числится!
Порыв ветра растрепал флоксы, взметнул бледно-лиловые лепестки отцветших цветов, закружил змейкой по садовой дорожке, и я с восторгом увидела, как они складываются в одно слово: «какой», а затем, снова взметнувшись, в вопросительный знак.
— Это я вам лично скажу, — рассмеялась я нахально.
«Срочно» — спросили лепестки, а затем утвердили вопросительную интонацию знаком.
— Как можно скорее, — подтвердила я.
— Час, — ответили лепестки, не заморочившись добавлением «через», но я и так поняла.
— Договорились!
И я побежала к Гильому и Мари.