Тернии протянули ветви и потушили огонь факелов, утащили труп осквернителя и принялись оплетать коридоры замка и сад.
— Мне было неприятно, — уныло повторил гном. — Я сказал ему, а он всё равно…
Фаэрт прошёл и опустился рядом с ним на скамейку, вытянул ноги и посмотрел на замок, стены которого стремительно зарастали тернием.
— Это невежливо, когда вот так. И говоришь ему: неприятно, а он…
— Сочувствую, — процедил Чертополох.
Затем щёлкнул пальцами. Гном окаменел. Фаэрт закрыл глаза.
— Уже уходишь? — раздалось за ним насмешливое. — Даже не попрощавшись?
— Прощай.
Чертополох не стал оборачиваться.
— И всё? Вот — просто «прощай»? А как же… ну там чёрные вихри из кончиков пальцев? Красные молнии? Гигантские пауки? Неужели даже единорожков злобных не будет? Хочу взбесившихся единорожков, братик. Очень.
Фаэрт всё же чуть повернул голову и посмотрел на Дезирэ, замершего в десяти шагах от него. Ветер ерошил светлый хохолок на затылке принца.
— Да-да, — насмешливо подтвердил младший сын покойного Андриана. — Я вспомнил. Всё, братишка. Совсем всё. Не спрашивай, кто мне помог. И, судя по тому, что ты всего лишь наложил на меня чары, а не отправил к псам бездны, ты — слабак. Какая ирония судьбы! Ты умрёшь в собственном доме от руки собственного брата, которого, к тому же, помиловал ты сам. Обхохочешься, верно?
— Зачем ты послал их на бессмысленную смерть? — поинтересовался Фаэрт.
Дезирэ пожал плечами:
— Мне хотелось посмотреть, как ты их убьёшь. А ты не смог даже этого! Кроме одного, верно? Одного-то Вечный замок убил. Кстати, а кем он был, этот несчастный?
Занимался новый день, и жёлтое небо начало смущённо наливаться восходом. Солнце ещё не показывалось, укрытое горным одеялом, но его лучи уже щекотали золотистым светом лёгкие облака.
— Молчишь? Ну хорошо. Я сам догадаюсь. Ты ведь вытащил свою женщину из мира зеркал, верно? Обманул всех и вытащил? Не мог оставить там, это было бы непохоже на тебя. А, значит, на неё тоже наложил чары забвения, верно? И она, конечно, тебя забыла. Но ты-то её — нет. А это, знаешь, что значит? То, что я её найду, братик. Уверен, она как-то связана с тем мужичком. А ты меня знаешь, я вычислю, и кто он, и кто она. И это будет презабавно увидеть Илиану беспомощной. Без своей магии, даже без памяти о магии, не понимающей, кто стоит перед ней.
Дезирэ рассмеялся. Вскинул руку, и в его ладони замерцал свет.
— Ну давай же. Выходи на бой. Давай снова сразился. Я скучал по нашим потасовкам. Хочу заморозить тебя. А ещё лучше превратить в собаку. Хочу, чтобы бы ты видел, как я начну игру с твоей женщиной. Давай! Доставь мне удовольствие напоследок.
— Ты никогда не думал, — вдруг задумчиво прошептал Фаэрт, несводя глаз с побуревших из-за тёрна стен, — что на рассвете любовь особенно хрупка?
— Нет, не думал.
— Ты был совсем маленьким, когда наша мать погибла. Ты помнишь её? Хотя бы немного?
Младший принц расхохотался:
— Ты хочешь посентиментальничать? Неожиданно. Грозный Чертополох вспоминает мамочку и пускает слезу!
— Так ты помнишь её?
— Нет.
— Я так и думал.
Фаэрт обернулся, поднялся со скамьи.
— Дезирэ, — сказал мягко, — наша мать называла тебя щеглом. Когда ты был карапузом, ты часто смеялся. Звонко и заливисто, словно птичка. И мать начинала улыбаться тебе в ответ.
— И?
— Ничего. Просто вспомнил. Ты хочешь драться?
— А ты, конечно, нет? — Дезирэ прищурился. — Думаешь снова уйти через башню Смерти, верно? Вот только не получится. Они прислали меня сказать тебе, что ты больше не хранитель. В последнее время ты слишком часто злоупотреблял своей властью. И вот это, — он коснулся левой половины своего лица, имея ввиду лицо Чертополоха, — тому доказательство.
— И когда же они тебя послали?
Принц рассмеялся, встряхнул головой:
— Я не смог тебе в прошлый раз сказать… Кстати, как там твой сынишка? Скучает, наверное…
Но договорить не успел. Тёрн, бесшумно подкравшийся к нему, вдруг набросил петлю на тело охотника, словно тощая анаконда.
— Скучает, — кивнул Фаэрт. — Но тебе этого не понять.
Отвернулся и пошёл прочь. Он шёл неспешно, однако расстояние между братьями стремительно увеличивалось.
— И это всё, что ты можешь⁈ — заорал Дезирэ. — Серьёзно, Румпель⁈ Ты всерьёз считаешь, что вот так со мной можно справиться?
Он встряхнулся, и тёрн, превратившись в плеть из пепла, посыпался с одежды.
— Стой! Мы не договорили!
Младший принц рванул за братом. Тернии пытались схватить его за руки, за ноги, за плащ, но тотчас превращались в пепел. Фаэрт вошёл в замок, и проход за ним принялся стремительно затягиваться. Дезирэ зарычал, рванул, в прыжке его тело вытянулось, стремительно серея. Прыгнул человек, а на землю приземлился гигантский волк.
В три прыжка оборотень достиг проёма, протиснулся внутрь, обрывая плети и помчал по коридору. Вылетел в огромный зеркальный зал и замер.
Зеркала мерцали, многократно отражая хищника. Волк завыл и попятился. Ринулся назад, но и позади было лишь зеркало. Заметался, и только тогда понял, что проёмом была не дверь — проклятое зеркало. Дезирэ прыгнул, когти заскрежетали по стеклу…
Зазеркалье. Из которого нет выхода. В которое нет входа. Мир бессмертия. Мир НеСуществования. Мир, в котором он не мог даже вновь обернуться человеком.
Когда солнце выглянуло из-за гор, Бель поднялась от книг. Зевнула. Глаза слипались. Если так дальше продолжится, и продукты не будут заканчиваться, то, пожалуй, через месяц можно будет понемногу выплатить наипервейшие из долгов. Вот бы ещё выдать замуж Ноэми.
Женщина потёрла глаза, а потом обеспокоенно посмотрела на свои руки. Она стремительно худела. Приятно, конечно, но вдруг эта худоба — следствие какой-то болезни? Или это происходит из-за переживаний о пропавшей Дризелле? И почему Фаэрт сказал, что Дрэз — не её дочь?
— Я подумаю об этом завтра, — прошептала Бель.
Направилась было в спальню, но передумала и вышла в палисадник. Прошла мимо наливающихся, но пока ещё зелёных тыкв. Погладила их шершавые листья. И замерла.
— Ваше высочество? — уточнила изумлённо.
— Бель, — Фаэрт, прислонившийся к калитке, отмер и шагнул к ней, — я уезжаю из Родопсии. Из Трёхкоролевствия.
— Почему? — испугалась она.
Он усмехнулся. Усмешка вышла какой-то натянутой и кривой.
— Я устал. От людишек. От их алчности и бескорыстия, от мудрости и глупости, от трусости и отваги. От своего всемогущества. От вечности. Знаешь, что делает бог, который устал?
— Ты не бог, — Бель нахмурилась и перекрестилась.
— Не бог, — согласился Фаэрт. — Бель, я устал ждать, когда ты решишься быть со мной. Я знаю, что ты меня любишь. Я не понимаю, почему ты выбрала не меня.
— А ты никогда и не спрашивал.
Мужчина подошёл и взял её руки в свои.
— Тебя что-то беспокоит, — заметил с неожиданной для него теплотой.
— Я тебе говорила: Дрэз, моя дочь, пропала.
— Её зовут Аня. И она не твоя дочь. Скоро она выйдет замуж за Мариона и станет принцессой. И позаботится о сестре. Ноэми, так её зовут, верно? Ты довольна?
— Да.
Бель выдохнула и ткнулась лбом в его плечо.
— Я пришёл сказать тебе, — продолжал Фаэрт, замерев, — что Гастон, твой муж, погиб, и ты свободна.
Женщина отстранилась, сдвинула брови:
— Ты убил его? — прозвучало холодно и сухо.
— Нет. Гастон пытался сжечь меня, но погиб не поэтому. Вечный замок защищает себя сам, вне зависимости от моих желаний и приказов.
Она недоверчиво заглянула в его лицо. Но оно выражало лишь усталость.
— Бель, ты же любишь меня?
— Да, — прошептала Бель. — Люблю. Всегда любила.
Фаэрт наклонился и нежно коснулся губами её губ. Это не был поцелуй, лишь мимолётная ласка.
— Пойдём со мной. Твои дочери будут счастливы. Ты не нужна им больше. Ты нужна мне.
Он отстранился, и Бель качнулась за ним следом, потянувшись, но затем поспешно отстранилась и покачала головой:
— Нет.
В глазах Чертополоха сверкнул гнев.
— Почему? — процедил он. — Зачем ты мучаешь нас обоих, Бель⁈
— Именно поэтому. Фаэрт, я люблю тебя. Действительно люблю. Но быть с тобой, могущественнейшим магом и властным человеком, значило бы перестать быть собой. Превратиться твою игрушку. Ты станешь баловать меня, как любимую собачку, но никогда не дашь мне свободы. Даже сейчас мой отказ звучит для тебя оскорбительно. Тебе не интересно, чего хочу я. Ты злишься, не понимая, как я могу отказать, ведь я нужна тебе, верно?
— Ты не права, — он скрипнул зубами, — я не отбирал у тебя свободу.
— Разве? Ты забрал у меня Дрэз, потому что посчитал, что так будет лучше.
— Дрэз — не твоя дочь.
Она помолчала, затем отвернулась, нервно смяла пальцами верхнюю юбку.
— Я верю, что ты говоришь правду. Но я помню её моей дочерью. Почему?
— Просто поверь.
Бель резко обернулась и гневно уставилась на него. Ноздри её раздувались, губы подрагивали.
— Вот поэтому, Фаэрт. Поэтому! Я тебе неровня. Ты не скажешь мне того, что посчитаешь нужным не сказать.
— Разве по закону женщина ровня мужчине? — угрюмо уточнил Чертополох. — Разве ты была ровней Гастону?
— Неровня. По закону я не могу даже собственным приданным распоряжаться! Не могу работать. Не могу жить, как я хочу. Либо отец всё решает, либо муж. Но это другое, Фаэрт.
— Почему?
— Потому что Гастон… был таким же человеком, как я. Мы ровня по статусу, по нашим возможностям. Отличия не были столь велики, как у нас с тобой. А я не хочу стать игрушкой… бога.
Фаэрт сумрачно промолчал. Бель мягко коснулась его плеча рукой:
— И потому что я тебя люблю. А быть неровней и забавой любимого человека это… слишком жестоко. Слишком оскорбительно.
— Бель… Разве моя любовь к тебе не равняет нас?
Она покачала головой:
— Нет. Ведь ты даже не говоришь мне о моей дочери. Или о той, кого я считаю дочерью.
Фаэрт глубоко вдохнул и сдался:
— Хорошо. Раньше у тебя была другая жизнь. Ужасная жизнь, Бель. Я забрал тебя и спрятал здесь. От тебя самой спрятал. Я создал для тебя фальшивую семью. Фальшивого мужа и фальшивых детей…
— Гастона выбирала не я?
— Ты. Я про первого мужа.
Бель сглотнула:
— Ты отобрал у меня память?
Колдун помолчал, а потом произнёс сквозь зубы:
— У меня не было другого выхода. Ты была ужасным человеком, Бель. Тебя нужно было либо казнить, либо заточить в вечности. Я нарушил закон, повернул время вспять и… Да. Забрал у тебя память, дав тебе возможность начать всё заново.
Женщина вздрогнула. Закрыла лицо руками.
— Это ужасно…
Он привлёк её к себе, ткнулся лицом в тёмные волосы.
— Бель… Это было единственное, что я мог сделать для тебя.
— Нет, — она судорожно всхлипнула, — нет. Ты мог оставить мне мою судьбу. Если я была преступницей, то это был мой выбор, мой, понимаешь? Фаэрт! Но ты решил всё за нас обоих, как всегда!
— Ты бы умерла.
— Да. Но это было бы последствие моей жизни и моего выбора.
Бель снова всхлипнула, а затем расплакалась, обняв его. Фаэрт зарылся в её волосы.
— Я не мог.
Она резко отстранилась, вытерла слёзы тыльной стороной ладони:
— Да. Не мог. Ты не можешь дать людям право совершать собственные ошибки. Понимаешь⁈ Но ведь это и есть жизнь, это и есть — свобода. А любовь без свободы невозможна! Игрушки не любят своего кукловода, Фаэрт. Ни один человек не выберет любовь в неволе.
— Я дал тебе возможность выбирать, — возразил он. — И чем это закончилось? Ты выбрала Гастона. Ты испортила жизнь и себе, и мне. Разве за эти годы я не доказал, что могу уважать твой неправильный выбор?
Бель пристально посмотрела на него:
— Возможно. Тогда докажи мне это снова. Я говорю тебе: нет, Фаэрт. Докажи, что моё слово для тебя хоть что-то значит.
Чертополох побледнел. Стиснул зубы. На щеках его заиграли желваки. Бель смело встретила горящий взгляд двухцветных глаз.
— Хорошо, — холодно процедил Фаэрт. — Я принимаю твой выбор.
Он отвернулся и решительно зашагал прочь. Бель, закусив губу, смотрела вслед. Напряжённо, почти враждебно.
Чертополох вышел за калитку, оглянулся:
— Прощай, Бель.
— Прощай Фаэрт.
Он помедлил, словно надеялся услышать что-то иное, а затем снова отвернулся. Бель выдохнула. Внезапно Фаэрт вновь глянул на неё и щёлкнул пальцами. Бель исчезла, а по воздуху поплыл полупрозрачный и лёгкий цветок лилии.
— Прости, — прошептал колдун с отчаянием, — я не смог.
Взял цветок, нежно поцеловал его и убрал под ткань дублета. А затем снова щёлкнул пальцами и исчез.
Я приподнялась и заглянула в довольное лицо, тихонько поцеловала улыбающиеся мягкие тёплые губы.
— Ты добился того, чего хотел, — заметила, прищурившись, — и что дальше?
— Дальше? — мечтательно переспросил Марион. — Дальше я хочу ещё.
— А потом?
— И потом.
Я шлёпнула его по лбу.
— Оскорбление действием, — намекнул принц.
— Марион, там мама волнуется. И я волнуюсь. И вообще не понятно, что происходит, а тебе лишь бы…
Он перевернулся на меня и поцелуем прервал возмущённую тираду. Потом чмокнул в нос.
— Хорошо. Потом, раз уж ты хочешь сейчас говорить об этом. Потом я пойду в разведку и узнаю, что там делает мой братец Дезирэ. Есть ли какая-то надежда спасти Родопсию от младшенького. Если Дезирэ времени даром не терял, то мы сбежим в Эрталию.
— К Белоснежке?
— К ней. Рассказывать долго, но королева явно предложила союз. И оттуда уже ударим по Дезирэ. Или не ударим. Может, из него и неплохой король получится? Не хуже отца, полагаю. Если всё будет хорошо, мы отправимся петь, как и собирались.
— А если нет?
— Надо найти Гильома. В любом случае. Сначала его. Я брата почти не помню, но, если он пытался отыграть твоё сердце у Фаэрта, значит, Гил — хороший человек. Я бы встал под его знамёна против Дезирэ. Если только сам Гильом готов к такой ноше. Это надо с ним обсудить.
Он снова опрокинулся на спину, а я села сверху и сообщила то, что ему уже было известно:
— Гильом в замке Фаэрта.
Марион нахмурился. И лицо его вдруг приобрело жёсткое выражение.
— Мне придётся вернуться за ним. Сам я не хочу править, — честно признался принц. — Да и какой из меня король? Ну честно? Если будет хоть малейшая возможность выскользнуть из-под короны, я выскользну. Но если нет… Если Гильом не захочет, а Дезирэ проявит худшие качества… Королём придётся стать мне. Это было бы ужасно.
— А я?
Он удивлённо посмотрел на меня, и мне стало не по себе. А действительно, кто я такая? Дрэз? Слуга? Попаданка?
— А тебе придётся стать королевой. Мне жаль, воробей, но расстаться с тобой я не готов. Стыдно, конечно, будет тащить тебя в такое дерьмо, но… Прости.
От сердца отлегло. Я рассмеялась:
— Это только ты можешь так сказать. Обычно за корону все борются.
Марион пожал плечами:
— Идиоты.
— Согласна.
Я спрыгнула с него. Покосилась на смятое жёлтое платье, нагнулась и подняла со мха рубашку принца, накинула.
— Отличное платье, — рассмеялась весело.
— Бесстыдница, — проворчал принц, блестя глазами и натягивая штаны, — хоть ворот зашнуруй.
— Ты к птичкам ревнуешь или к рыбкам?
— Ко всем.
Я попробовала зашнуроваться, но одна из двух верёвочек была срезана шпагой Чертополоха. Пожала плечами:
— Не судьба.
Марион встал, подошёл и заколол мой воротник брошью-тыквой, а потом снова поцеловал меня. Жадно и почти агрессивно, но с пьянящей нежностью.
— И как я в этом буду купаться? — поинтересовалась я.
— Расстегнёшь и снимешь.
— А Кару ты не ревновал…
— Я её не любил.
— А мне так не показалось.
Принц удивился:
— Ты ревнуешь?
— Очень. Только попробуй мне изменить!
Я постаралась сказать это весело, с юмором, но Марион вдруг посерьёзнел. Притянул меня к себе, заглядывая в глаза.
— Обещаю: никогда. Пока я добирался к тебе, понял, что мне никто кроме тебя не нужен.
Мне стало неловко. Я треснула его по лбу и побежала к озеру желаний. Обернулась:
— Рион, ты приготовишь поесть?
— Купайся, прекрасная принцесса, — рассмеялся он. — Вернёшься, обед уже будет тебя ждать.
И я бросилась бегом.
Расстегнула тыкву, сбросила рубаху, разбежалась и нырнула. Вода оказалась бодряще-холодной, но мягкой. Красноватый мелкий-мелкий песок на ощупь был очень нежным. Я поплыла. Снова нырнула, перекувыркнулась. Дно довольно быстро уходило вниз, а плавать я умела хорошо. Эх, жаль — мыла нет.
Мы с родителями любили одно местечко по дороге на Выборг. Там как раз было похожее красноватое озеро, окружённое корявыми соснами. Я всплыла и всхлипнула. А ведь мама с папой даже не знают, всё ли со мной в порядке.
Как они там…
Настроение резко испортилось, плавать расхотелось, и я повернула к берегу. На мелководье быстро вымылась как могла, песком и тиной, ещё раз нырнула, вышла, выжала волосы, накинула рубашку, взяла брошь, чтобы застегнуть…
— Дрэз, ты не сердишься на меня?
Что⁈ Какого…
Я резко обернулась и увидела печальную Золушку, сидящую на причудливом корне сосны. Её небесно-голубые глаза затянула поволока слёз.