Отвергнутая. Игрушка для Альф

Глава 27. Чужая игрушка

— Белая Охота — это объявление войны! — рявкает на меня Вестар, когда стража заталкивает меня в его кабинет.

Такую красивую в молочном атласном платье и жемчужных цацках меня схватили у дверей кухни и потащили к Вестару.

И тут у него полный кавардак. Книги на полу, огарки свечей, пара винных кувшинов, разбросанные бумаги и сорванные с высоких гардин шторы.

Сам Вестар в штанах, белой рубахе нараспашку и босой. Я, конечно, лишь мельком на него смотрю, но этого быстрого взгляда на напряженный пресс, мощную грудь хватает, чтобы я покраснела.

— Ты понимаешь, нет?!

Медленно выдыхаю и прячу руки за спину.

— Не я же отдала приказ…

— А ты тут для чего, моя милая? — Вестар повышает голос. — Чтобы сдержать этих идиотов от тупых решений! Это… — он разводит руками в сторону, — безумие! Какая к лешему Белая Охота?!

— Я вообще не знаю, что это такое, — бурчу под нос, разглядывая бурое пятно на ковре.

— Охотники не имеют права заходить на чужую территорию!

— Я тут каким боком? — поднимаю взгляд.

— А с кем мне еще обсудить весь этот бардак, что устроили наши мальчики? М?

— Точно не со мной.

— Решение о Белой Охоте принимается на Совете Старейшин! — Вестар игнорирует мой тихий ответ. — И мы должны были дождаться ответа! Я такое витиеватое письмо в Восточные Леса написал! Вот когда бы они послали нас далеко и надолго, тогда бы можно было заваривать эту кашу!

— Это все очень интересно, но мне… надо заняться пирожными…

— К черту твои пирожные, — Вестар пропускает волосы сквозь пальцы и закрывает глаза, — Охотников надо остановить… Или… — вновь смотрит на меня. — Мне же ответили, Тина. Ответили, что будет расследование и что тех, кто провернул, разрыв связи, найдут. Я, конечно, понимаю. Анрей и Эрвин сейчас готовы всех вокруг порвать, но…

— Охотники могут присоединиться к расследованию? — тихо спрашиваю я.

Вестра молча щурится на меня, и я опять опускаю взгляд. Наверное, я сказала глупость.

— Могут, — тихо и удивленно отзывается он. — Это… хорошая идея.

Поднимаю взгляд, а Вестар кидается к столу. Плюхается в кресло. Вытягивает из стопки лист бумаги, выхватывает перо из чернильницы и торопливо на нем что-то выводит. Отвлекается на секунду и как бы между делом говорит:

— Жемчуг тебе к лицу.

Вновь макает перо в чернильницу.

— Я могу идти?

— Нет, — царапает острым кончиком пера по бумаге.

— На мне висит сделка, — возмущенно шепчу я.

— Ты по мне скучала? — поднимает на меня беглый хитрый взгляд.

— Нет.

— Могла бы и солгать, — откладывает перо и пробегает глазами по строчкам. — Порадовала бы одинокого волка ласковым словом. О большем ведь не прошу, — хмыкает и тянется к тонкому бумажному ножу, — пока не прошу.

Опять поднимает взгляд и проводит лезвием по ладони. Глаза его вспыхивают, и отступаю на шаг. Кровь алыми каплями падает на желтоватую бумагу и расплывается жуткими кляксами под острыми строчками.

— Меня удивляет тот факт, что ты живая передо мной стоишь.

— Я была не против того, чтобы меня сожрали.

— Я не об этом, куколка, — откладывает нож и слизывает кровь с ладони, вглядываясь в мои глаза. — Мало какая обычная смертная девица может без последствий лечь под оборотня. Не под человека, когда зверь прячется в тени, а под чудище, в котором слился волк и темная сторона души.

Мне остается только вскинуть подбородок и выдержать его изучающий и прямо взгляд.

— Может, не умерла бы в экстазе, — щурится, — но умом бы тронулась точно.

— Может, тронулась.

— И тебе не Лиду о Солнечных Оборотнях надо было спрашивать.

— А Советника? — приподнимаю бровь.

— Да простит меня Мать Луна, но я люблю и на солнышке погреть бока.

— Вы своими намеками хотите что-то мне донести?

— Я хочу сказать, что Солнечных любят демонизировать, и их решили в свое время списать со счетов лишь потому, что люди внезапно уверовали в Солнцеликого, на которого повесили ненависть к оборотням, — Вестар встает, подхватив письмо со стола. — С религией, как всегда, все сложно.

Шагает к дверям, притормаживает возле меня и наклоняется, чтобы у моей шеи втянуть носом воздух.

— Пахнешь солнышком, Тинара, — вглядывается в глаза. — Нагретыми камнями.

— Вы слишком близко.

— Думаешь, Анрей и Эрвин не одобрят подобной наглости со стороны родного дяди?

— Я не одобряю.

— Суровая какая, — с насмешкой щурится. — Может, ты в Лесу на солнышке и за мою грешную душу помолишься? А то я, кажется, у Матери Луны не самый любимый сын.

— Никаких больше молитв.

— А что так, милая?

— А в итоге никакой благодарности.

— Я могу тебя отблагодарить, — шепчет в губы и получает пощечину. Встряхивает волосами и смеется, — ничто так не бодрит, как женская пощечина.

— Есть ли у вас право слюни пускать на чужую игрушку?

— Надо бы спросить у Анрея и Эрвина, как только они вернутся из Леса, — выходит из кабинета.

Выбегаю за ним и возмущенно охаю:

— Как вам не стыдно?

Шагает по коридору к зловещей черной двери и смеется, небрежно помахивая письмом:

— Стыдно — это не про меня, Тинара. И где трое, там и четвертому найдется местечко, — оглядывается. — Другой вопрос, игрушка ли ты, мое милое солнышко?