Отвергнутая. Игрушка для Альф

Глава 45. Слушаю и повинуюсь

— Альфы ожидают вас в серебряной гостиной, — говорит блеклый слуга, у которого под глазами пролегли темные круги.

Он едва сдерживает в себе зевок.

— Они вернулись? — тянусь к миске со свежими ягодами малины.

На кухне горят лишь три свечи, но для моих новых волчьих глаз полумрак перестал быть проблемой.

Я думаю, что я бы и в темноте справилась с пирожными, которые вышли у меня настоящим произведением искусства.

Не хочу хвастаться, но они такими идеальными не получались даже у моего папы. Каждым завитком я готова восторгаться, пуская слюни, что, собственно, и делает ночной слуга.

Глаз от пирожных не отводит, сглатывает, тяжело дышит и не моргает.

— Можешь взять одну пироженку, — кладу малинку на завиток крема и придвигаю к краю столу, — снимешь пробу, так сказать.

Недоверчиво смотрит на меня, и киваю.

— Но Госпожа…

— Да какая же я госпожа?! — рявкаю я. — Бери, блин, пироженки и молча ее жуй.

— Слушаю и повинуюсь.

— Да елки-палки, — скрещиваю руки на груди. — Ешь давай.

Слуга аккуратно подхватывает с тарелки пирожное, влюбленно на него смотрит и делает небольшой укус.

Мычит, прикрыв глаза, и мне как-то становится неловко. Медленно выдыхает и жадно сжирает пирожное, размазывая по лицу сливочный крем и малиновый джем.

— Как же вкусно, — стонет он, облизывая пальцы, и не замечает ничего вокруг.

Зрачки расширены, на щеках — румянец, дыхание сбитой.

— Госпожа, — переводит на меня маслянистый и завороженный взгляд, — это было… восхитительно…

— Можешь идти, — ежусь под его темным и слегка безумным взором.

— Как прикажете, Госпожа.

— Иди!

Я аж сама чувствую, как мои глаза вспыхивают злыми огоньками. Слуга бледнеет, пятится и выбегает из кухни.

— А Госпоже-то, наверное, стоило поинтересоваться, где находится серебряная гостиная, — аккуратно поправляю пирожные на тарелке деревянными щипцами. — Приперлись и ждут. Такие важные, куда деваться.

Я стягиваю фартук, кидаю его на стул и подхватываю блюдо с пирожными. Красивенькие. Так и тянет их сплющить, изуродовать и расрошить, но я медленно выдыхаю.

Я ведь хочу покинуть замок и Лес, верно? Меня мама с папой ждут, и когда я вернусь, то продадим пекарню и уедем, чтобы начать новую жизнь. Новую волчью жизнь.

Возможно, будем переезжать с места на место, как кочевая семья. Купим пару лошадей, уютную кибитку и нигде надолго не будем задерживаться.

Мне нравится. Осталось только уговорить маму и папу на мой замечательный план.

“Ягодка”

Стены, пол и потолок вибрируют тихим и сонным недовольством Анрея и Эрвина.

— Да иду я! — зло фыркаю я. — Иду!

Выхожу из кухни в темноту и на секунду замираю.

Я знаю, куда идти.

И мне не нужны ни свечи, ни мои глаза. Тьма, что сейчас пронизана волей Анрея и Эрвина, ведет меня по коридорам, лестницам и вновь коридорам. Каблуки туфель то стучат по камню, то утопают в ворсе ковров.

Под юбку ныряет холодный сквозняк, а нос улавливает в воздухе запах камня, пыли, дерева и горького масла в обмотке потухших факелов.

Одна лошадка у нас будет Одуванчиком, вторая — Ромашкой. Я в наших путешествиях я забуду об этом замке, и его хозяевах, которые развратили меня, влезли в мысли и запятнали душу.

Останавливаюсь у массивных дверей из темного дуба. Сквозь щель у пола пробивается тусклый свет зачарованных свечей белой полоской.

Самое время испортить пирожные и напроситься на наказание грубыми ласками, голодными поцелуями и жестокими объятиями.

— Нет, Ягодка, — раздается ленивый голос Эрвина за дверьми, — мы готова к десерту.

— А вы не лезьте в мою голову!

— Тогда тебе не стоит так громко думать, — от насмешливого голоса Анрея под затылком пульсирует жар, который затем прокатывается по спине мягкой волной.

— Да заходи ты уже.

Двери бесшумно отворяются передо мной. Швырнуть блюдо, и оправдаться тем, что я споткнулась?

— Мы опять отправим тебя на кухню, — вздыхает Анрей. — Без наказания, которого ты так жаждешь.

Белые свечи выхватывают из темноты посеребренные и резные ножки мебели, светлые ковры на полу, массивные рамы на картинах с зимними пейзажами. Блики от огоньков переливаются в вышивке на обивке кресел, софы, подушек и задернутых тяжелых шторах, что собраны в глубокие складки.

Анрей и Эрвин развалились на полу среди разбросанных подушек. Веки прикрыты, и может показаться, что они задремали в ожидании десерта.

Медленно проплываю мимо них к низенькому столику, и мои юбки непростительно громко шуршат в мрачной и напряженной тишине. Я стараюсь игнорировать их голые торсы, плавные, но четкие линии мышц и пресса.

Задерживаю дыхание. В воздухе витает не только запах воска, но и густые феромоны с остротой мужского пота. Каждый вдох разгоняет кровь в венах и размывают мысли.

Близнецы вернулись из Леса голодные. Во всех смыслах.

— Ты тоже сейчас по-особенному пахнешь, Ягодка, — лениво отзывается Эрвин. — Мы чуем зверя в твоей крови, в твоем желании…

С тихим стуком и без слов ставлю тарелку на столик, и опять гордо шагаю мимо. Открывают глаза, провожают взглядами и хмыкают, когда я дергаю двери за холодные ручки, а они не поддаются моей решительному желанию сбежать.

— Какого лешего? — возмущенно оглядываюсь я.