Переулок Мидак

18

Умм Хамида помчалась к себе, и на кратком пути — между конторой господина Алвана и собственной квартирой — голову ей пьянили многочисленные фантазии. Она застала Хамиду посреди комнаты — та стояла и расчёсывала волосы — и буравящим взглядом поглядела на неё, будто видя её впервые или воочию лицезрела ту, что лишила рассудка такого важного господина, как Салим Алван с его-то богатством и в его-то возрасте. Она почувствовала что-то похожее на зависть. Несомненно, — она верила в это, — что любая монета, которую принесёт этот ожидаемый брак самой девушке, наполовину осядет в её собственном кармане, а любая услада, которую та отведает, прольётся и на неё обильной долей. Но вместе с тем её не покидало некое странное ощущение, примешивавшееся к радости и алчности. Она сказала себе: «Неужели и правда фортуна припасла счастье для этой девушки, которая не знала ни отца, ни матери?!» и спросила себя снова: «А разве не слышал господин Алван её ужасный голос, когда она кричит на соседей? Разве не видел одно из побоищ, что она устраивает? Погибель мужчинам от женского тела!» Затем, не отводя глаз от девушки, произнесла уже вслух:

— Ты рождена в ночь предопределения под счастливой звездой, клянусь святым Хусейном!

Хамида перестала расчёсывать свои чёрные блестящие волосы и со смехом спросила её:

— Это почему же? Что ты имеешь в виду?.. Есть что-то новое?!

Мать сняла свою накидку и бросила её на диван, затем спокойно сказала, внимательно глядя в лицо Хамиде, чтобы проверить её реакцию:

— Новый жених!

В чёрных глазах девушки вспыхнул интерес, смешанный с удивлением:

— Ты говоришь правду?

— Это важный господин, а не какой-то там мечтатель, сукина ты дочь…

Сердце Хамиды сильно забилось, а глаза засверкали так, что показался блеск в ярких чёрных зрачках. Она спросила:

— И кто же он, интересно?

— Догадайся!

Хотя подозрения уже завладели ею, Хамида с огромным любопытством задала вопрос матери:

— Кто?

Умм Хамида кивнула головой и поиграла бровями:

— Его сиятельство господин Салим Алван!

Девушка так крепко сжала свой гребень, что его зубчики почти впились в её ладонь, и воскликнула:

— Салим Алван, владелец компании?!

— Да, владелец компании и ещё неисчислимого капитала!

Лицо Хамиды словно светом озарилось, и вне себя от радости и изумления она пробормотала:

— Что за мрачная новость!

— Что за прекрасная новость! Словно сливки на молоке! Я бы не поверила, если бы он сам мне этого не сказал!

Хамида вколола гребень в волосы и поспешила к матери, бросившись к ней под бочок. Тряся её за плечи, спросила:

— Что он тебе сказал? Расскажи всё, что он сказал тебе. Каждое слово.

И принялась слушать рассказ матери с глубочайшим вниманием, пока та говорила. Сердце девушки беспрерывно колотилось, лицо покраснело, а глаза сияли от радости. Вот оно — богатство, о котором она так мечтала! Вот оно — высокое положение, которым она так бредила! Любовь к высокому статусу была её недугом, а жаждой служила горевшая в глубине души неутолима страсть к господству, что была её врождённой чертой. Чем ещё, помимо богатства, можно насытить этот голод и утолить эту жажду? Она не знала иного лекарства против этого болезненного стремления, что пылало в ней, кроме огромных денег: они дали бы ей и почёт, и полную власть, а значит, и всеобъемлющее счастье. Радость застала её врасплох, словно безоружного воина, руки которого случайно наткнулись на оружие в самый опасный момент битвы, или птицу с подрезанными крыльями, что порхает в отчаянии и смирении, несмотря на все свои неудачные попытки, затем у неё каким-то недоступным для понимания чудом отрастают перья, возносящие её к горным вершинам. Мать стояла, незаметно поглядывая за ней, и затем спросила:

— И что ты думаешь?

Умм Хамида не имела ни малейшего понятия, что та ответит, и приготовилась уже дать ей отпор, каков бы ни был ответ девушки. Если та скажет: «Господин Алван», она ответит: «А как же Аль-Хулв?», а если Хамида скажет: «Аббас Аль-Хулв», то она ответит ей: «И мы расстанемся с господином Алваном?» Но Хамида с сильным недоверием переспросила:

— Что я думаю?!

— Да, что ты думаешь? Всё не так просто, чтобы вот так взять и принять решение, ты что, забыла, что помолвлена?!… И что я прочитала суру «Аль-Фатиха» с Аль-Хулвом?

Она поглядела на Хамиду и заметила в её глазах раздражённый взгляд, портивший всю её красоту, и та со смесью презрения и досады сказала:

— Аль-Хулв!!

Умм Хамида только диву далась той молниеносности, с которой девушка решала всё это серьёзное дело, словно Аль-Хулва и вовсе не существовало, и к ней вернулось прежнее чувство, что её дочь — это из ряда вон выходящее и страшное создание. По правде говоря, женщина никогда и не сомневалась в том, каков будет неизбежный конец этого дела, но ей бы хотелось, чтобы её дочь столкнулась хоть с некоторым затруднением. Она желала, чтобы девушка хоть немного поколебалась — тогда бы она, как её мать, склонила бы её к тому, чтобы согласиться с этим предложением. Уж точно она никак не ожидала, что Хамида произнесёт имя этого парикмахера с таким странным презрением. Она продолжила говорить, но на сей раз не без налёта критики:

— Да-да, Аль-Хулв, ты разве забыла, что он — твой жених?!

Нет, она-то не забыла, просто забыть и вспомнить в данном случае было для неё всё как одно. Вот только интересно, станет ли мать у неё на пути? Она поглядела на ту буравящим взглядом, и поняла, что вся её критика — всего лишь фальшь. Она равнодушно пожала плечами и пренебрежительно-презрительным тоном произнесла:

— Он будет жертвой…

— А что про нас люди-то будут говорить?

— Пусть говорят что захотят…

— Я посоветуюсь с господином Ридваном Аль-Хусейни.

От этого имени девушка вздрогнула и запротестовала:

— Какое ему-то дело до того, что касается только меня?

— В нашей семье нет мужчины, а он — единственный, с кем можно посоветоваться…

Не став ждать, женщина поднялась и закуталась в своё покрывало. Покидая комнату, она сказала:

— Я посоветуюсь и вернусь.

Девушка проводила её раздражительным взглядом, затем вздохнула, заметив, что не расчесала до конца волосы, и механически принялась проводить по ним гребнем. Глаза же её свидетельствовали о том, что она погрузилась в мир радужных грёз. Хамида поднялась и засеменила к окну, через ставни которого видела большую контору, занятую в этот час работой, а затем вновь вернулась на своё место.

Перемена в её чувствах к Аббасу Аль-Хулву не произошла без некоторой задержки, как и предполагала её мать. Она какое-то время даже считала, что отныне и навеки веков её жизнь связана с Аббасом — и была довольна этим, раз подарила ему поцелуй, свидетельствовавший о любви и страсти. Его же влекли её разговоры о будущем так, словно то было их общее будущее. Она пообещала ему, что отправится на могилу святого Хусейна, чтобы помолиться ради него, и на самом деле отправилась туда и совершила молитву. А ведь она делала это только в исключительных случаях, — чтобы попросить помощи святого против какой-нибудь из своих противниц после очередной заварушки, — после чего с надеждой ждала, когда же удостоится такой значительной удачи. Но на сей раз Аль-Хулв возвысил её — теперь она была не просто девушка, а засватанная, а раз так, то Умм Хусейн не могло больше таскать её за волосы и злорадствовать: «Я тебе их отрежу, если кто-нибудь засватает тебя!»

Однако сейчас она словно дремала в жерле спящего вулкана, и ещё не знала настоящей, полной уверенности: в глубине души её обнаруживалось что-то, не дававшее ей спокойно вздохнуть. Да, Аббас и впрямь успокоил некоторые её рьяные амбиции, но он сам не был тем мужчиной, которого она хотела видеть в качестве мужа: он смущал её ещё с первого свидания, да и не знала она точно, каким должен быть её будущий супруг. Аббас же в любом случае не был властен над её сердцем. Вместе с тем она не пасовала перед своими опасениями просто так, без сопротивления, и стала твердить себе, что совместная жизнь с ним будет такой, о которой она и мечтать не могла. Размышления не покидали её ни на минуту. Но размышления — это добродетель, у которой два конца — и она стала задаваться вопросом: какое счастье это принесёт ей? Не были ли её мечты чересчур преувеличенными? Аббас сказал, что вернётся домой богатым и откроет собственный салон на улице Муски, но гарантирует ли ей такая жизнь тот бесспорный достаток, о котором она грезила? И этого ли на самом деле желает её до безумия алчная душа? Такие вот раздумья лишь удвоили её смущение и усилили ощущение того, что этот парикмахер — не тот мужчина, который ей нужен. Так она начала осознавать, что отвращение к нему всё же сильнее, чем нежность. Но что же делать? Разве она не связала себя с ним навечно?… Боже, почему она не обучилась какому-нибудь ремеслу, как её подруги? Если бы она умела что-нибудь делать, это помогло бы ей выждать, а потом уже выходить замуж так, как самой хочется, или совсем уж не выходить замуж!

Таким образом, энтузиазм её начал спадать, а чувству к Аббасу — затухать. Теперь она снова испытывала то же, что и вначале, до того, как свидания с ним потрясли её, а надежды — ослепили. И именно в этот момент господин Салим Алван попросил её руки, а раз так, Хамида просто отказалась от своей помолвки без всяких колебаний, ведь в сердце она уже давным-давно отвергла Аббаса…

Мать отсутствовала недолго. Она вернулась от господина Аль-Хусейни с серьёзным видом, и скидывая с себя накидку, произнесла:

— Господин Аль-Хусейни нисколько не согласен с этим…

Затем она поведала дочери о том, о чём они говорили с господином Ридваном. Он сравнил обоих мужчин — Аль-Хулв молод, тогда как Салим Алван — уже старик, Аббас — из её круга, а господин Салим принадлежит к совершенно иному классу. Брак такого человека, как господин Алван, с девушкой вроде неё непременно вызовет трудности и проблемы, которые обрушатся на неё, словно брызги дождя. Рассказала мать и о том, что последними его словами было: «Аль-Хулв — хороший парень, он уехал на заработки, ибо он хочет этого брака. Он — лучший кандидат в мужья Хамиде, и ей следует просто дождаться его. Если же он вернётся с пустыми руками, тогда, по предопределению Господнему, вы бесспорно, вправе выдать её замуж за того, кого сами выберите».

Пока Хамида слушала, из глаз её сыпались искры, после чего закричала осипшим голосом, ибо у неё пересохло во рту, и крик её выдавал страшный гнев:

— Конечно, господин Ридван — угодник Божий, или просто хочет таким казаться перед людьми, и если он высказывает своё мнение, ему наплевать на интересы других, и всё из уважения к таким же святым, как он сам. И моё счастье его не волнует ни на йоту. Может, на него подействовало чтение суры «Аль-Фатиха», как и следовало ожидать от человека, который отпустил двухметровую бороду! Не спрашивай этого господина о моём замужестве, лучше уж попроси его истолковать тебе какую-нибудь суру или айат..! Да, если бы он был таким добрым и хорошим, как вы все утверждаете, то Аллах не отнял бы у него всех сыновей..!

Умм Хамида удивилась её словам, и с горечью и порицанием спросила:

— И это так-то говорят о самом благородном и достойном из людей?

Девушка как-то резко вскрикнула, что было предвестником радости, разливающейся в её душе:

— Он достойный человек, если ты так хочешь, святой, как скажешь, да хоть пророк, если будет угодно, но только он не вправе быть камнем преткновения на пути к моему счастью…

Женщину больно кольнуло такое пренебрежение её дочери к этому человеку, но не из-за того, что она защищала его мнение, — в глубине души она была с ним не согласна, — а скорее движимая позывом позлить её и отомстить ей за несносный нрав:

— Но ты же помолвлена…

Хамида язвительно засмеялась в ответ:

— Девушка свободна, пока не подписан брачный контракт, и нас связывают только слова, да поднос со сладкой басбусой..!

— А как же прочитанная над вами «Аль-Фатиха» из Корана?

— Благороден тот, кто не помнит зла и прощает…

— Нарушение предписаний Корана — это большой грех.

Девушка презрительно закричала:

— Да подотрись ты им!

Умм Хамида ударила себя по груди и заверещала:

— Ууух, змеюка ты подколодная, дочь змеи!

Хамида заметила признаки покорности, мелькнувшие в глазах матери, и со смехом сказала:

— Вот ты и выходи замуж за Аббаса…

Борясь со смехом, женщина стукнула рукой об руку и язвительно ответила:

— Ты вправе продать поднос с басбусой в обмен на поднос с фариком…

Девушка бросила на неё вызывающий взгляд и раздражённо сказала:

— Нет, я отвергла юношу и выбрала старика…

Умм Хамида звонко рассмеялась и пробормотала: «Жира многовато в этом старом петухе», и радостно уселась по-турецки на диване, словно забыв про своё притворное несогласие с дочерью. Вытащив сигарету из портсигара, она зажгла её и принялась с удовольствием курить: уже давно не было у неё такого приятного ощущения. Хамида же сердито поглядела на неё и процедила:

— Клянусь Аллахом, ты обрадовалась моему новому жениху вдвое больше меня самой, всё это была лишь гордыня, упрямство и желание меня позлить, да простит тебя Господь…

Мать посмотрела ей прямо в глаза проницательным взором и не менее многозначно ответила:

— Если такой мужчина, как господин Салим, берёт в жёны девушку, то он действительно женится на всей её родне, это как Нил, что затопляет в половодье весь Египет. Поняла?… Или ты считаешь, что переедешь в свой новый дворец, а я останусь здесь, на милость госпожи Сании Афифи и подобных ей благодетелей?!

Хамида, начавшая уже заплетать волосы, расхохоталась, и с поддельным высокомерием произнесла:

— На милость госпожи Сании Афифи и госпожи Хамиды-ханум…

— Естественно… Естественно, подкидыш ты уличный, дочь неизвестно кого…

Хамида дала волю хохоту и поддакнула ей:

— Неизвестно кого, неизвестно кого… Сколько же есть знаменитых отцов, не стоящих ничего?…

На рассвете следующего дня Умм Хамида отправилась в контору счастливая и беззаботная, чтобы снова прочитать суру «Аль-Фатиха». Однако она не застала господина Салима на привычном месте и осведомилась о нём. Ей ответили, что сегодня он не явился, и она вернулась домой в расстроенных чувствах, охваченная тревогой. И когда время приблизилось к полудню, в переулке распространилась новость: что вчера вечером господина Салима Алвана схватил сердечный удар, и теперь он находится в постели между жизнью и смертью! Весь Мидак испытывал сожаление, а дома у Умм Хамиды эту новость восприняли как удар грома среди ясного дня…