Под тенью проклятья

Глава 26

Рагнард

С самого раннего детства отец внушал мне одно-единственное, но непреложное правило: не прикасаться к людям. Никогда.

Любое непослушание каралось не просто холодным взглядом или тяжёлым молчанием. Отец был человеком строгим, безжалостным, когда дело касалось дисциплины. Его слово было законом, а наказание за малейшее нарушение — неизбежным.

Если ты ослушался — ты страдаешь. Неважно, ребёнок ты или взрослый, неважно, есть ли у тебя своя правда или нет.

Я до сих пор помню день, когда случайно разбил кубок на пиру. Мне тогда было всего пять зим — слишком мало, чтобы удержать такую хрупкую вещь в руках. Веселье мгновенно сменилось напряжённым молчанием, и я ощутил на себе тяжесть отцовского взгляда.

Он поднялся со стула, высокий и грозный, как гора.

— Хочешь стать воином, но даже кубок удержать не в силах? — его голос, полный презрения, разнёсся по залу.

Я замер. Не знал, что ответить. Отец велел выйти во двор, и я подчинился, едва сдерживая слёзы. Там он молча поднял тяжёлый деревянный щит и швырнул его мне в руки.

— Держи, ты с ним должен простоять до утра, — коротко бросил он.

Щит был огромным, почти равным мне в росте, а его вес казался непосильным. Я едва мог стоять, мои руки дрожали, но отец продолжал смотреть, будто проверяя, как долго я выдержу.

— Если уронишь, сегодня будешь ночевать на улице, — холодно произнёс он, не отводя от меня взгляда.

Щит падал снова и снова. Гости, наблюдавшие за мной из дверей зала, шептались, кто-то с усмешкой, кто-то с жалостью, но никто не осмеливался вмешаться. Каждое падение щита отзывалось не только болью в моих руках, но и жгучим унижением.

К концу ночи мои пальцы больше не могли сжиматься, а руки горели, словно в них вбивали раскалённые гвозди. Отец лишь стоял в тени, наблюдая. Его лицо не выдавало ни гнева, ни жалости — только холодное, бесстрастное ожидание.

Наконец отец махнул рукой, коротко бросив:

— Убирайся.

После этого случая я научился ловить даже нож в полёте, если кто-то случайно его ронял.

Я понимал, что отец своими суровыми методами стремился сделать из меня настоящего мужчину, воина и достойного ярла, который однажды займёт его место. Но уважение к нему всегда соседствовало со страхом — всепоглощающим, словно туман, застилающим горизонт. Он стал моим неизменным спутником с того самого дня, когда я осознал: даже самая крошечная ошибка способна превратиться в катастрофу с последствиями, которые уже невозможно исправить.

Я научился скрывать страх под маской безразличия. Каждый день внушал себе, что мне нечего бояться, и со временем даже начал в это верить. В нашем доме слабость считалась непростительным грехом. Достаточно было одного взгляда отца, чтобы напомнить: проявишь слабость — окажешься среди проигравших. А проигравших у нас не прощали.

Когда отец привёл в дом новую женщину и объявил её своей вьёрой, он нарушил собственный закон, дав понять, что его слово стоит превыше всего. Торга с самого начала относилась ко мне с теплотой. Она пыталась смягчить его суровый нрав и защитить меня, и её забота, такая неожиданная и чуждая, впервые дала мне почувствовать, что жизнь может быть иной.

Но запреты продолжали определять мою жизнь. Я не бегал по мокрой траве, не лазал на деревья, не спорил с другими мальчишками. Однако самым странным и необъяснимым для меня оставался запрет на прикосновения. В детстве я не мог понять: почему? Что такого опасного в простом касании?

Но однажды я нарушил этот запрет.

Любопытство, присущее каждому ребёнку, взяло верх. Я снял перчатки и дотронулся до своего жеребца. Его шерсть оказалась тёплой и мягкой, и в тот момент я впервые за свою жизнь почувствовал настоящее счастье.

Но это мгновение длилось недолго. Жеребец заржал, захрипел, его мощное тело содрогнулось и рухнуло на землю. Всё произошло так быстро, что я даже не успел понять, что натворил. Он лежал неподвижно, а я стоял, дрожащий, с холодным комом в горле и пустотой в сердце.

Отец ничего не сказал. Не ударил, не закричал. Только посмотрел. Но этот взгляд был хуже любого наказания. Он выжег меня изнутри, оставив на душе незаживающий шрам.

С того дня перчатки стали моей второй кожей. Щитом между мной и миром, который я не мог понять, но который боялся разрушить.

— Твоя слабость стоит жизни, — однажды сказал отец. — Не твоей — чужой. Помни это, пока дышишь.

И я помнил.

За всю мою жизнь первым, кто осмелился подружиться со мной, был Ингвар.

Это произошло в холодный, тёмный вечер, когда я таскал тяжёлые тюки сена в конюшне. Небо затянули густые облака, обещавшие скорую метель, а я, углублённый в работу, даже не сразу заметил, как он появился. Взъерошенный, с широкой, до раздражения беззаботной улыбкой.

— Ты ведь сын ярла? — спросил он, привалившись к забору.

Я кивнул, не прерывая работы. Разговаривать не хотелось.

— Тогда почему таскаешь сено? Это же работа для слуг.

— Мужчина должен трудиться, — отрезал я, не поднимая глаз.

Он фыркнул, словно я сказал что-то смешное.

— Ты всегда такой серьёзный?

— Не твоё дело.

— Да ладно тебе, — не отставал он, легко перепрыгнув через забор. — Я, кстати, Ингвар.

— Знаю.

— Откуда?

— Ты сын Агвида, друга моего отца.

— То-очно, — протянул он, скрестив руки и внимательно разглядывая меня. — А ты, значит, Рагнард.

— Поздравляю, ты не тупой.

Ингвар громко рассмеялся, не обратив внимания на мою колкость.

— А ты забавный. Странно, что мы раньше не общались, хоть и виделись часто, — заметил он, улыбаясь, но тут его взгляд задержался на моих руках. — Зачем ты их постоянно носишь?

Я застыл на мгновение — его прямой вопрос оказался неожиданным. Отведя взгляд, я привычно натянул на лицо маску безразличия.

— Так надо, — коротко бросил я, поднимая очередной тюк сена. — Не лезь с лишними вопросами.

Ингвар ненадолго нахмурился, словно что-то обдумывая, но тут же снова широко улыбнулся.

— Ну и ладно, — пожал он плечами. — Давай дружить.

Сказав это, он сделал шаг вперёд и протянул руку.

Я скользнул взглядом по его ладони и приподнял голову, вглядываясь в лицо, чтобы ответить, но не успел. Со стороны входа послышались громкие голоса. Я узнал их сразу — это были Хьёрдис и его шайка.

Сжал кулаки, напряжение внутри меня нарастало. Ингвар, похоже, тоже узнал их, но, в отличие от меня, выглядел скорее заинтригованным, чем раздражённым.

— Ну надо же! — громко выкрикнул Хьёрдис, расправив плечи. — Сын ярла опять сено таскает!

Тут же донёсся смех его дружков.

— Вы что тут забыли? — спросил я, стараясь сохранять спокойствие. — Убирайтесь.

— Иначе что? Папочке пожалуешься? — усмехнулся один из них, Гуннар, сын мясника.

— Я тебе сейчас сам глаза проткну вот этими, — кивнул я на вилы, стоявшие неподалёку. — Я сказал, убирайтесь.

Гуннар мгновенно побледнел, и вся его дерзость, такая показная секунду назад, исчезла. Он поспешно отступил, прячась за спиной Хьёрдиса.

Боится — и правильно делает. Меня обучал отец, а из этих троих только Хьёрдис знал, как обращаться с оружием и драться. Остальные напоминали петухов: громкие, но при первом ударе разбегаются в разные стороны.

— Ты не имеешь права нам приказывать! — встрял третий, незнакомый мне.

— А ты рискни, — спокойно ответил я, пристально глядя ему в глаза

— Хватит! Мы сюда пришли по делу, а не трепаться, — вмешался Хьёрдис, смерив меня насмешливым взглядом. — Боишься испачкаться? Какой из тебя воин, а тем более ярл? Ты позор нашего народа.

Ингвар, стоявший рядом, неожиданно сделал шаг вперёд.

— Чего пристали? — резко бросил он. — Вам же сказали, валите отсюда!

— Ты за него заступаешься? — Хьёрдис прищурился, с явным интересом разглядывая его.

А я и забыл, что они друзья.

— Ингвар, ты что вытворяешь? — вмешался третий, указав на меня грязным пальцем. — Он же хуже прокажённого! Сдался он тебе!

— Да хоть тролль из леса. Это не даёт вам права задирать его.

Хьёрдис окончательно утратил терпение. Его лицо исказилось гримасой, в которой смешались странное любопытство и злоба. Резко подойдя ко мне, он схватил меня за руку.

— Мы уйдём только тогда, когда узнаем, что ты там прячешь! — выкрикнул он, с силой сжав мою руку и судорожно пытаясь стянуть перчатку.

— Не трогай меня! — закричал я, пытаясь вырваться, но мои протесты только раззадорили его. — Убери руки! Их нельзя снимать!

— Помогите мне! — крикнул он, оборачиваясь к своим дружкам.

Остальные тут же ринулись ко мне, пытаясь сорвать перчатки. Я изо всех сил сопротивлялся, но их было слишком много. Ингвар не остался в стороне, я увидел, как он схватил одного за воротник и рывком отбросил назад, но это лишь раззадорило остальных.

— Что вы творите? Оставьте его в покое!

Меня повалили на землю, я отчаянно пытался прижать руки к себе, но их хватка становилась всё сильнее. Ткань перчаток натянулась до предела, готовая вот-вот разорваться. Давление стало невыносимым.

— Это опасно! — выкрикнул я. — Тупые идиоты!

Но сын мясника, Гуннар, разъярённый моими словами, вдруг заорал и с силой ударил меня кулаком в лицо. Удар был быстрым и тяжёлым — в носу вспыхнула острая боль, а по губам потекла тёплая струя крови.

Но это волновало меня меньше всего.

Я испуганно выдохнул, уставившись на него во все глаза.

Гуннар вдруг резко пошатнулся. Его глаза, ещё секунду назад полные ярости, будто затуманились. Он сделал неловкий шаг назад, пытаясь удержать равновесие, но ноги его не слушались. На его лице отразилась смесь замешательства и страха, как у человека, который внезапно осознал, что что-то идёт не так, но уже не в силах это остановить.

Он упал на землю, как подкошенный, и больше не шевельнулся.

После этого было ещё несколько случаев, когда мои прикосновения убивали. Но каждый следующий раз я делал это осознанно, полностью принимая ответственность за свои действия.

Как только Элла произнесла слова, подтверждающие мои догадки последних суток, всё стало на свои места. Я среагировал мгновенно, почти инстинктивно. Подозрения о Хельмаре зрели давно. Его слишком идеальный образ и подозрительная незаметность для того, кого знали все в городе.

Но я не был готов к тому, что произошло дальше. Хельмар исчез прямо на моих глазах, оставив за собой тонкую дымку, едва заметную в слабом свете очага. Я замер всего на мгновение, но даже этого оказалось слишком много. Узкая струйка дыма извивалась, словно змея, и скользнула в крохотную щель в двери.

— Оставайся здесь, — бросил я Элле.

— Нет, Рагнард, стой! Он опасен!

— Я сказал сиди здесь!

Распахнув дверь с громким треском, я рванул следом за ним.

Дым летел впереди, быстро, словно сам ветер подхватывал его, помогая скрыться. Петляя по лестницам и скользя вдоль стен коридора, он будто издевался, играя со мной, замедляясь лишь на мгновение.

На его пути возникали воины, но дым проходил сквозь них, и те беззвучно падали на землю, не успев даже поднять оружие. Их глаза, ещё мгновение назад полные решимости, угасали, превращаясь в безжизненные пустоты.

Кровь жгла вены. В этот раз он не уйдёт. Я заставлю его заплатить за всё.

Дым продолжал двигаться вперёд, становясь всё плотнее и ярче, будто питался страхом и жизненной силой тех, кого касался. Затем он ворвался в главный зал и застыл, словно натолкнулся на невидимую стену.

Не останавливаясь, я с новой силой рванул вперёд. Меч в моей руке взметнулся в воздух, блеснув в тусклом свете факелов, и с яростью обрушился на дым. Лезвие пронзило его, разрывая на мгновение, словно плотную тень, но тот лишь рассеялся, ускользнув из-под удара, и тут же появился в другом месте.

Я застыл напротив него, напряжённо вглядываясь в клубящуюся форму. Что за дьявол? Я же попал! Лезвие прошло насквозь, но он остался невредим. Видимо, в этой форме его невозможно уничтожить обычной сталью. Нужно заставить его вновь стать человеком. Каждый мускул в теле напрягся, словно натянутая тетива, готовый к любому подвоху.

— Даже сбежать не пытаешься?

— Давай лучше обсудим всё спокойно, — он вскинул руки вперёд ладонями, словно показывая, что не намерен сражаться

— Ты и вправду думаешь, что я поверю хоть одному слову предателя?

Он поднял руки в притворном жесте невинности, усмехаясь.

— Разве я тебя предавал, ярл?

— Ты дал клятву, но попытался убить ребёнка и мою невесту, — последнее слово я почти прорычал.

Его глаза на миг сверкнули в свете факелов. Он качнул головой, словно я сказал какую-то глупость, и сомкнул руки за спиной, демонстрируя показное спокойствие.

— Ах, да, мальчишка. Совсем вылетело из головы. Но он ведь жив, не так ли? И судя по тому, что жива и Элла, он скорее всего уже даже очнулся.

Я гневно прищурил глаза, готовясь атаковать. Видимо, заметив это, Хельмар быстро продолжил, вновь подняв ладони в примирительном жесте:

— А насчёт вьёры… Она ведь была не из наших. Так что никакой клятвы я не нарушал, ярл.

— Ты подослал Иду, чтобы её убить.

Я заметил, как он поджал губы, перестав ухмыляться. Его лицо на миг стало пустым, лишённым эмоций, словно он раздумывал над чем-то. Так значит это и вправду был он.

— Никчёмная баба, — прошептал он сквозь зубы, глядя прямо в пол. В его голосе звучала ненависть.

Я резко схватился за лезвие, острая сталь вонзилась в ладонь, и алая кровь заструилась по пальцам, капая на пол. Боль заострила разум, отсекая всё лишнее.

Хельмар отступил на шаг, заметив мои действия.

— Прежде чем ты попытаешься меня убить, не хочешь узнать правду о той, которой так дорожишь?

— Никакие слова не изменят того, что я с тобой сделаю.

— Ты ведь хочешь избавиться от проклятых духов, верно? — громко проговорил он, делая новый шаг назад.

— Сейчас я хочу избавиться от тебя!

Я рванул вперёд, готовый нанести удар, но он исчез, словно тень, и возник у другого конца зала. Я резко остановился, едва удержав равновесие, и прожёг его взглядом. Гнев пульсировал в моих жилах, словно горящий раскалённый металл.

— Несносный мальчишка! — выкрикнул он. — В её крови течёт кровь богов. Она из ливгаров!

Его слова звучали пустым эхом в углах моего сознания. Инстинкты заглушили разум. Меня переполняло желание разорвать его на части. Отделить голову от тела, насадить её на копьё и выставить у ворот. Чтобы каждый, кто осмелится навредить моим людям, знал, какая кара его ждёт.

Я вновь бросился вперёд, поднимая меч для удара, но клинок рассёк лишь пустоту. Я сжал ладонь так сильно, что кровь заструилась между пальцев, оставляя на коже липкую тёплую испарину.

— Прекрати прятаться, ублюдок! — рявкнул я, вскидывая руку. Капли крови сорвались с пальцев и упали на каменный пол, оставляя за собой алые следы.

На мгновение он снова появился, но, завидев кровь, его уверенность дрогнула. Насмешливый блеск в глазах угас, уступив место ошеломлению. Казалось, сама кровь обожгла воздух между нами, наполнив его терпким запахом железа.

Впервые за всё время я уловил в его взгляде тень страха.

— Ты ничего не знаешь! — выкрикнул он, отчаянно хватаясь за каждое слово. — Её кровь может даровать всем нам свободу! Отдай её мне, и я клянусь, твои земли будут очищены от гнёта духов!

— Клал я на твои клятвы. Никто не причинит ей вред, пока я жив!

Послышались тяжёлые шаги, их гул эхом разнёсся по залу, предвещая приближение. Через мгновение двери с грохотом распахнулись, и внутрь ворвался Бьорн.

— Ярл! — громко выкрикнул он, влетая в зал. — Что за шум?

Его взгляд быстро нашёл Хельмара, и на мгновение в нём мелькнуло удивление. Но затем Бьорн увидел кровь, растёкшуюся по полу. Удивление исчезло, уступив место напряжённой готовности. Одним плавным движением он выхватил топор, сжимая его так, будто тот был продолжением его самого, и приготовился к атаке.

— Скажите лишь слово, и я всё сделаю, — произнёс он твёрдо, ожидая команды.

— Нет! — резко оборвал я его, и Бьорн замер, бросив на меня непонимающий взгляд. — Не вмешивайся.

Как бы прискорбно это ни звучало, но он не сможет ничего сделать. Его смерть будет напрасной, а я не могу позволить этому случиться.

И всё же его появление дало мне то, что сейчас было важнее всего, — время. Время на дыхание, на план, на понимание, как всё быстро завершить.

Бьорн сделал едва заметный шаг назад, не опуская топора, но давая мне больше пространство.

— Ты совершаешь ошибку, щенок, — голос врага резанул воздух, наполненный ядовитой насмешкой. Его тон будто растягивал каждое слово, пробирая до костей. — Ты можешь ненавидеть меня, можешь бороться, но это ничего не изменит. Она — ключ, и я её заберу.

— Много болтаешь, — бросил я холодно, перехватывая меч крепче.

Я кинулся вперёд, поднимая меч для удара. Лезвие с гулким свистом рассекло воздух, но снова встретило лишь пустоту. Ругательства вырвались из груди, но не принесли облегчения.

Обернувшись, я увидел, как дым стремительно поднимался по лестнице, скользя, словно змея, уверенный в своей неуязвимости. Сердце сжалось, пропустив удар, а грудь обожгло внезапным осознанием.

— Нет! Не смей! — заорал я, бросаясь следом. Голос сорвался, но это было неважно.

— Ярл! — услышал я голос Бьорна, когда он ринулся следом.

— Рагнард! — раздался её крик, разорвавший воздух, словно острое лезвие. — Не-е-ет! Отпусти!

Каждый удар сердца гремел, как боевой барабан, эхом разливаясь по всему телу. Это был не просто страх — это была ярость, смешанная с отчаянием, впивающаяся в мои мышцы, гнавшая меня вперёд с неукротимой силой.

Я перескочил через последние ступени, даже не замечая, как плечо ударилось о каменную стену. Тупая боль вспыхнула на мгновение, но я проигнорировал её. Всё, что имело значение, — добраться до неё. Любой ценой.

— Элла! — вырвалось из груди. Голос отдался глухим эхом, но её крика я больше не услышал.

Я ворвался в комнату, дверь с треском ударилась о стену. Меня окружила тишина — тяжёлая, удушающая, от которой по коже пробежал ледяной холод. Разбитое окно зияло тёмным провалом, пропуская внутрь порывы холодного ветра. Казалось, само пространство замерло, отказываясь выдавать хоть намёк на её присутствие.

— Нет… — выдохнул я, еле слышно, голос ломался, с трудом пробиваясь сквозь стиснутую грудь. Ноги сами сделали шаг вперёд, будто отказывались признать реальность. Воздух здесь был тяжёлым, пахло гарью.

Я осмотрел комнату, взгляд выхватывал детали — стены, окна, балки. Я искал хоть намёк, хотя бы след её присутствия, но ничего. Комната казалась чужой, словно её никогда здесь и не было.

— Элла! — сначала это был крик, полный отчаяния, затем шёпот, безнадёжный, тонущий в мёртвом молчании.

У входа застыл Бьорн. Его глаза быстро пробежались по комнате, а затем задержались на мне.

— Мы её найдём, ярл. Мы…

Не дослушав, сорвавшись с места, я ринулся прочь, даже не взглянув на него.

Я бросался от одной двери к другой. Комната за комнатой, я врывался внутрь, раздираемый страхом и хрупкой надеждой увидеть её там, целую, невредимую. Но каждый раз меня встречала лишь пустота.

— Ярл, он мог уйти через южные ворота… — снова начал Бьорн за моей спиной.

— Заткнись! — рявкнул я, даже не сбавляя шага, слыша лишь стук собственного сердца.

Гнилое, удушливое присутствие следовало за мной. Оно въедалось в кожу, отравляло воздух, просачивалось в каменные стены. Дым, его проклятая магия, был повсюду. Он оставлял след холода и боли, как яд, разлитый по всему дому.

Я обернулся.

— Бьорн, — обратился я к нему, оборачиваясь.

— Да, — я услышал, как он шагнул ближе.

— Найди Вальгарда и узнай, что там с Отриггом. Немедленно.

Он коротко кивнул и повернулся, чтобы уйти, но замер после пары шагов. Его настороженный взгляд снова обратился ко мне.

— Вы знаете, куда он мог её забрать?

Мои челюсти сжались. Я почувствовал, как ярость вспыхивает внутри с новой силой.

— Есть одна догадка, — произнёс я сквозь зубы. — Но сначала нужно узнать, где находится это место.

Скрипнувшие половицы за спиной заставили меня резко обернуться. У лестницы мелькнула рыжая прядь, и напряжение сразу отпустило. Я коротко выдохнул, но вскоре поморщился — плечо вновь пронзила вспышка боли.

Стиснув зубы, я крепко ухватился за него. Резкий рывок, сопровождаемый хрустом, вернул сустав на место. Боль накатила волной, затуманивая зрение и отзываясь пульсацией в висках. Я выдохнул через нос, подавляя слабость, и выпрямился.

Слова стучали в голове, как удары молота, стирая всё остальное. Догнать. Разорвать. Вернуть Эллу.