Поднять на смех!

В миг вдохновенный песнопенья,

Наверное, от умиленья,

Глаза Соловушка закрыл.

И Ястребом проворно схвачен был.

— Ты громко пел, душа моя,

Хоть сам не больше воробья.

Хотел позавтракать на славу,

Да толку никакого, право:

Весьма непривлекателен на вид —

Раздразнишь только аппетит.

— Так отпусти меня скорей! —

Сказал наивный Соловей,

От страха трепеща тревожно.

— Что ж, отпустить, пожалуй, можно….

Скажи лишь всем, душа моя,

Что в роще пел не ты, а я.

— Сказать заведомую ложь!

Ведь ты же, Ястреб, не поешь?!

— Да, это так на самом деле,

Что тут поделаешь с тобой?

Скажи тогда, что вместе пели —

Я, так сказать, соавтор твой.

— Нет! — гордо вымолвил Певец,

Напрягшись, чтоб не выдать дрожи. —

Я не обманщик, не подлец,

И правда мне всего дороже!

— Ах, так, душа моя?

Тогда и ты умолкнешь навсегда!

Ты позабыл, что я — величина!

…И в роще воцарилась тишина.

Мораль сей басне не нужна.

Среди просторов золотых,

Под грузом зерен налитых,

Колосья гнулись до земли

И распрямиться не могли.

А он, один, набрав разбег,

Был выше всех,

Заметней всех.

— Низкопоклонники, —

Презрительно он цедит, —

Вот потому никто вас и не ценит,

Что вы боитесь голову поднять.

Неужто вы не можете понять,

Что гордым нужно быть и смелым?

Тянуться к солнцу, быть с ним наравне,

А тот, кто низко гнется в тишине,

Не может быть заметным или спелым! —

Так и стоял с поднятой головой —

Особый, не простой, не рядовой,

Тянулся вверх, с презрением к простым,

Лишь потому, что был совсем пустым.

Когда зима вошла в свои права,

У Мурки кончились дрова.

Лежать бы ей на теплой-то печи

И песенки мурлыкать сладки,

Да холодны уж больно кирпичи —

Замерзли лапки.

И вот по данному вопросу

Пришла она к Барбосу:

— Барбосик милый! Что скулишь?

Иль нездоров? Так дышишь тяжко!

Да как ты в жутком холоде сидишь,

Чудашка?

Переходи ко мне и вместе заживем,

А конуру твою мы на дрова снесем… —

Барбос развесил уши, внемля,

И перешел он в Муркин дом.

А конуру свою немедля

На слом.

Но лишь весна пришла, и с крыши

Кот замяукал Мурке в тон,

Встряхнулась Мурка шубкой рыжей

И прогнала Барбоса вон.

Сорока со столба Голубке стрекотала,

Сидящей посреди гумна:

— Ах, как тебя, Голубка, жалко стало!

Ты, погляжу, всегда одна.

И как только терпения хватает!

Ты яйца греть садишься, дни губя,

А к Голубю Кукушка прилетает

И в лес его уводит от тебя.

— Неправда! — ей Голубка отвечает. —

Ни разу Голубок не изменил.

Да он, коль хочешь знать, во мне души не чает —

Сейчас меня на яйцах заменил.

— Какой позор! — Сорока восклицает.

И растрещала сплетню по лесам:

— Голубка-то с Дроздом вовсю гуляет,

А муж птенцов высиживает сам! —

Сия история едва ли

Нуждается в морали.