Поднять на смех!

Кораблекрушенье увидел утес

И, стоя над бурей, в тоске произнес:

— Наверно, о море, немало людей

Сыскало погибель в пучине твоей?

И море, волну изгибая дугой,

Ему отвечало: — Учти, дорогой,

Я бурям подвластно, но больше вдвойне

Погибло людей в безмятежном вине.

На отчий лес медведь во гневе был

И, побороть в себе не в силах гнева,

Пустился сокрушать что было сил

Деревья он направо и налево.

Дров наломал немало, говорят,

И рухнул, обессиленный, в малине,

Где был легко охотниками взят,

И на потеху в цирке пляшет ныне.

Льва потешая, злая Обезьяна

Знакомых всех копировала рьяно.

Довольный Лев был в похвале неистов:

«Праматерь ты поэтов-пародистов!»

«Вход посторонним воспрещен!» —

И я, привыкший чтить закон,

Туда проникнуть не стараюсь,

Где посторонним я считаюсь.

И не возьмет меня досада,

Когда, от жизни отлучен,

Прочту я на воротах ада:

«Вход посторонним воспрещен!»

Надумал волку серому чабан

Читать, как правоверному, Коран,

Чтоб о душе подумал наконец

Он, беспощадно резавший овец.

Листалась за страницею страница,

И волк вздыхал под пологом небес,

А в это время серая волчица

Овцу тащила из отары в лес.

Твердили встарь: «На паутину

Похож закон — ведь муха в нем

Легко найдет свою кончину,

А оводу он нипочем».

Промолвил Павлин: «Я — отрада для глаз,

А друг мой Соловушка — радость для слуха».

Сказала Лиса: «Ни пера вам, ни пуха,

На вкус лишь могу я оценивать вас!»

Испокон веков всесильно слово,

И в подлунном мире потому

Души озарять ему не ново

Иль, напротив, погружать во тьму.

Швырял на утехи он деньги когда-то,

Превратной судьбы не предвидя коварства.

И лучшие годы ушли без возврата,

И тратит он деньги теперь на лекарства.

Я не слишком сведущ в медицине,

Но в горах внушили мне давно:

Если у лекарства вкус полыни,

Есть надежда, исцелит оно.

Знал в жизни мерин —

Старый водовоз —

Бескормицу, побои и мороз,

Но умер от обиды

Старый мерин,

Когда узнал однажды вечерком

О том, что недотепой-ишаком

Его хозяин заменить намерен.

Сказал стихотворец: «Была не была», —

И строчку чужую в строфу свою вставил.

Корили его: «Ты себя обезглавил».

«Зато, — он ответил, — строфа ожила!»

«Путь к истине, что лезвие клинка» —

Так на эфесах некогда писалось.

Был несогласен с этим я, пока

Мне кривда на пути не повстречалась.

Щит мечу предпочитает трус,

А для болтуна под небосводом

Выше, чем прославленный Эльбрус,

Местная трибуна с микрофоном.

Как молния, ты мне слепила очи,

Огнем сжигала среди черной ночи,

Дышала стужей вечной мерзлоты,

И одного не знал я — теплоты.

Ученый муж изрек: «Покорена природа!»

А я, немало видевший за век,

Сказал в ответ: «Да здравствует свобода

Лесов и гор, пустынь, полей и рек!»