Поиск Анны

Руна 5

«Богом созданное солнце,

Не видало ль ты сыночка,

Это яблочко златое,

Этот прутик серебристый?»

Солнце ведало про это,

И в ответ оно сказало:

«Твой сынок уже скончался,

Он уже погиб, несчастный,

В сумрачном потоке Туони,

В Маналы глубоких водах.

В водопад его столкнули

И с порога по порогу

В темные глубины Туони,

В недра Маналы спустили».

Калевала

В доме было чисто и уютно. Это так контрастировало с окружающей действительностью — серой и дождливой, что Анна подумала, будто хозяйка бережет свой внутренний мир от внешних невзгод. Бережет так, как не уберегла некоего Сережку… Еще один пропавший? Смолина чувствовала, что нащупала какую-то нить. Главное было тянуть за нее аккуратно, чтобы не оборвать.

Женщина представилась Людмилой и оказалась куда как разговорчивее, чем показалось вначале. Анна понимала — в деревне поговорить особо не с кем, и когда первый порог контакта с приезжими оказался пройден, Людмилу как прорвало.

— Тойво на карельском означает «надежда». Может быть поэтому дедушка Мир все еще верит, — хозяйка усадила гостей за стол и хлопотала вокруг, выставляя на свежую скатерть еду. Анна попыталась отказаться, но деревенское гостеприимство отказа не принимало. Виталик же с удовольствием принялся поедать вареные яйца, жареную рыбу и картофельное пюре. — Ешьте, все домашнее! Такого в городе-то не найдете!

— Вы тут одна живете? — как бы невзначай спросила Анна.

— Деревня у нас небольшая, зимой человек сорок живет, — щебетала Людмила. — Летом больше, конечно, на дачи приезжают. Магазинов нет, автолавка раз в неделю приезжает. Электричество отключается после первого же сильного порыва ветра, а когда света нет — связи тоже нет. Как они делают? За что им деньги бюджет плотят? — разводила руками хозяйка. — Скорая приезжает только если бензин есть, да и то если по весне дорогу не размыло. Да и дорога та — одно название! Так, направление, а не дорога. По документам-то ее еще пять лет назад построили.

— А если заболеешь? — спросил Виталик с набитым ртом.

— Если заболеешь — вон кладбище есть.

— А вы кем габотаете?

— Какая работа, сынок, ты о чем? Оглянись! Здесь ни в одной деревне в округе работы нет.

— И как выживаете?

— Вот, ягоды продаю, те что в лесу собираю. Хозяйство свое — огород, козы, куры. А пенсия такая, что те самые куры с нее смеются. В молодости я проводником работала, Мурманск — Москва. Очень красивые места у нас в Карелии, да только грустно на них смотреть. Я все время на станциях покупала еду у местных бабушек, а больше всего у одной любила — как-то с душой она готовила. Она совсем старенькая была, лицо как сморщенное яблоко. Заранее ей закалывала — мол, поеду через три дня обратно, приготовьте, говорю, баб Ань, то-то — и она готовила, да так вкусно! Так несколько лет и ездила. А потом, в одну поездку выхожу на станции — а ее нет. Не пришла. Думала, заболела может? Но сколько я не ездила — она больше не приходила, — Людмила помолчала, глядя в пустоту. — А потом я и сама на пенсию вышла. Да только покоя нет на пенсии. Вишь, беда-то какая…

— Как же так получилось, что ребят не нашли? — спросила Анна.

— Я вот и сама думаю, дочка… Может — не хотели искать-то?

В избе повисла мрачная тишина.

— У Тойво дядька в Америку уехал, давно еще. И как-то племяннику оттуда прислал куртку дорогую, американскую, со звездами. Там еще крупно так было написано: «USA». Тойво гордился страшно! Куртку не снимал ни зимой, ни летом. Так в ней и пропал. Что, сложно найти парня в такой куртке? Никто его не видел? Так она одна на всю Карелию! У нас таких не продают.

— Вы что-то можете рассказать про «Детей Рассвета»? — спросила Анна. — Тойво и Юко же там были?

— Я знаю, что это сектанты и сатанисты! — со страхом проговорила Людмила. — Но что там внутри творится, мне знать не дано. Но есть тот, кто знает.

Анна вскинула глаза на женщину. Та говорила через силу, словно долго о чем-то молчала.

— Сын у меня. Сергеем зовут. Он вроде и есть, а вроде его нет. Он же тоже был там — с Юко и Тойво.

Смолину как молния пронзила.

— Раньше у него здесь свой бизнес был — автолавка. Магазинов нет в деревнях — не выгодно никому, а как старикам кормиться? Вот Сережка-то и организовал все — на ферме закупал, потом сам на «УАЗике» ездил, продавал, был такой добрый и отзывчивый, веселый мальчик! Бабушки в окрестных деревнях его боготворили. Семья была — жена, дети, много друзей, молодой, энергичный — одно загляденье! А потом… потом он решил пойти на тренинг этот, будь он проклят.

— Что за тренинг? — спросила Анна.

— Да не помню я, в городе там у вас… Говорил, что это поможет расширить бизнес. Две недели хватило ему. Две недели! — Людмила чуть не сорвалась на крик, в глазах стояли слезы. — Я не знаю, что эти дьяволы сделали с моим Сережкой. Но пришел он оттуда другим человеком. Уходил одним, а пришел другим.

Людмила замолчала, глядя на свои мозолистые руки, словно вспоминая сына. Казалось, она его похоронила.

— Пришел он с курсов такой восторженный, говорит — мы раньше, мать, неправильно жили, а теперь я знаю, как надо! Я всех научу! Я поначалу обрадовалась, а потом смотрю — автолавку он забросил, про семью не вспоминает… Деньги начал жертвовать этой секте, в деревне нашей хотел открыть филиал. Местные воспротивились, конечно. А потом потух вдруг, ни с того, ни с сего. Как всю жизнь из него выкачали. С тех пор у него все рушиться стало. Бизнес развалился, жена детей забрала и ушла, друзья отвернулись. И все. Теперь — инвалид психический, диагноз врачи поставили. Работать не может.

— Людмила, — Анна аккуратно дотронулась до руки женщины, и та вздрогнула, словно вернулась в реальный мир. — Сергей сейчас здесь? Я могу с ним поговорить?

— Здесь, дочка. Я за ним ухаживаю, больше некому. Поговорить уж не знаю получится ли — он ни с кем не разговаривает с тех пор.

— Я могу попробовать?

Хозяйка встала и вышла в соседнюю комнату. Какое-то время ее не было, и было слышно, как за стенкой негромко переговариваются. Анна услышала только: «Сережа, пожалуйста! Этому нужно положить конец! Они помогут!»

Вскоре Людмила с потемневшим от горя лицом показалась в дверях.

— Заходите, но только вы — мальчик подождет здесь. Только не долго.

Сергей сразу показался Анне странным. Он сидел на кровати, поджав ноги. Во всей его позе, в бегающих глазах, которые он так ни разу и не поднял за весь разговор, было что-то подавленное. Словно невидимая, но тяжеленная плита придавила сверху. Казалось, он что-то безвозвратно потерял, и Анна даже догадывалась что именно. Он, будучи молодым и сильным, нырял в темные воды бездны, в надежде достать со дна жемчужину, но вместо этого потерял там не просто что-то ценное — часть себя. И теперь никак не может найти.

Людмила объяснила сыну, кем была Анна и зачем пришла. Сергей говорил глядя в пол, коротко, отрывисто, словно на долгие фразы его не хватало.

— Четыре года назад в Питере — слышали? Молодой мужчина покончил с собой, оставив предсмертную записку. «Я подвел команду». Об этом писали в газетах. Никто так и не понял почему он это сделал. А я знаю. Он тоже был там — в «Обители Рассвета».

— Вы были там вместе с Юко и Тойво? — спросила Анна.

Сергей коротко кивнул.

— Как они… — Света подбирала слово.

— Все ли с ними было нормально? Да, даже очень. Я знал их до «Детей Рассвета». Перемена была разительна. Они стали другими людьми. Я ушел, а они остались.

— Как думаете, что могло с ними случиться?

— Они пропали — как и все мы. Их личности просто растворились.

За единственным окном, плотно забранным занавеской, начинался унылый осенний дождь. Его капли стучали по крыше, и, казалось, будто что-то невидимое пытается проникнуть в мир Сергея. Он плотнее придвинул к себе подушки, словно закрываясь ими.

— Как вы попали к Детям Рассвета?

— Ее звали Мейликки. Я познакомился с ней в городе. Она набирала адептов на «Розу Рассвета». Это базовый тренинг. Всего их несколько — я прошел все и дошел до внутреннего круга посвященных. Revittia kaglanuora. Это означает — разорвать аркан.

— Это какая-то карельская поговорка?

— Человек привязан. К привычкам, родне, миру. Словно лошадь арканом. Нужно разорвать аркан. Revittia kaglanuora. Так мы приветствовали друг друга во внутреннем круге. Это для посвященных — чтобы отличить своих от чужих.

Анна на всякий случай записала слово на бумажку.

— Вы сказали про потерю личности… что это значит?

— Я очень любил футбол. Был фанатом Петрозаводского «Карелия-Дискавери». Не пропускал ни одного матча. Когда вместе с сотнями фанатов орешь кричалку, ты полностью теряешь себя. Ничего не контролируешь, становишься частью чего-то большего, невидимого. В секте также.

Сергей говорил, а Анна никак не могла отделаться от мысли, что перед тело, в котором нет человека. Пустое. Когда-то оно было заполнено чувствами, переживаниями, собственным мнением, целями и устремлениями. Сейчас же осталась только оболочка, словно покинутый бабочкой кокон.

— Я не знаю, что такое любовь, злость, обида, радость. У меня больше нет чувств. Есть только пустота.

— Что было на этом тренинге?

— Много всего. Например, «Тонущий корабль». Всех погружают в транс и предлагают представить, будто вы плывете на корабле. Начинается шторм, корабль тонет. Есть спасательная лодка, но все не влезут. И ты должен выбрать — спасти себя и убить других, либо погибнуть во спасение. Уничтожить что-то ценное тебе или всех ради этого ценного?

Смолина внимательно слушала. Неужели такие простые вещи могли разрушить его психику? Что-то здесь не складывалось.

— Это звучит глупо, но оно работает, — словно прочитав ее мысли, добавил Сергей. — Я видел, что происходит с людьми на практиках. Вылезает все то, что они скрывают в себе с детства. Но самое страшное — ритуал осознанной смерти. Тебя кладут в вырытую яму, включают похоронную музыку и закидывают землей.

— Что вы чувствовали?

— Ты умираешь, для того, чтобы воскреснуть новым. Но твою старую личность уничтожают. То, кем ты был — того больше нет. Жизнь с чистого листа. Но в этой чистоте ты вдруг обнаруживаешь себя в полном одиночестве. Пустота. Нет ничего, на что можно опереться. Все разрушено.

— Как вы оттуда выбрались?

— Сбежал. В какой-то момент не смог вспомнить, кто я. Понимаете? Кем я был, когда пришел к «Детям Рассвета»? — Сергей помолчал. — И я до сих пор не могу вспомнить.

Анна долго смотрела на Сергея, и наконец решилась задать вопрос, который мучал ее с самого начала разговора:

— Сергей… Зачем вы туда пошли? У вас же все было!

— А зачем люди вообще идут в секты? Про нас часто говорят, что мы потерянное поколение. Выросли на руинах Советского Союза — колосса на глиняных ногах. СССР рухнул, потому что мечта была эфемерна.

Смолина вспомнила отца. Его глаза, такие же пустые, как у Сергея.

— Мы не просто потерянное поколение. Мы — остатки великой цивилизации, осколки строительных блоков, из которых состоял великий колосс. И когда он рухнул — рухнули все мы. Мы не можем понять, кто мы, потому то, частью чего мы были — уничтожено. Мы не просто потеряны — мы брошены. Поэтому тренинги так популярны. Они обещают вернуть нам нас самих.

В комнате воцарилась тишина, и только дождь бесцеремонно вторгался в нее, стуча в оконную раму. Он словно напоминал, что время неумолимо, а перемены неизбежны. Капли стекают по стеклу, превращаясь на земле в грязь. Великие цивилизации рушатся, превращаясь в пыль. Как из увлажненной земли прорастут ростки, так и из праха старых парадигм восстанут новые идеи. Вопрос только в том — какими они будут?

Дождь усиливался. Сергей посмотрел в окно.

— Серый день. Серые люди. Серый мир, — бесцветно проговорил он. — После ухода от Детей Рассвета все потеряло смысл.

— А в чем был смысл раньше? — спросила Анна.

— В служении.

Анна смотрела на Сергея. Служение. Вот только кому? Сергей продолжал, глядя в никуда:

— Когда бабочка появляется из куколки, она думает: вот оно! Я так долго была во тьме, а сейчас у меня есть крылья, и я вижу свет! И она бездумно летит на этот свет, не понимая, что он сожжет ее дотла.

— Вы можете подробнее рассказать про секту?

— В этом нет смысла, как ни в чем другом. Я устал. Я больше не хочу говорить.

— Сергей, еще пара минут! У меня еще важные вопросы!

— Важного не существует. На все ваши вопросы есть ответы в глубине вас. Только подумайте перед тем, как погружаться в эту бездну.

Как Анна не уговаривала — Сергей уже больше ей не отвечал. Людмила тихонько вывела ее из комнаты.

Когда хозяйка уже закрывала дверь, Смолина услышала голос Сергея:

— Это все Вечный Турсос! Он сожрет всех! Он поглотит этот мир!

Когда Анна с Виталиком вышли на улицу, Людмила вышла их проводить.

— Ох, дочка, жизнь тяжелая нынче! — причитала женщина. — После одиннадцатого сентября Буш говорил — мы выиграем войну против терроризма! А как ее можно выиграть, если у нас под носом, внутри государства, уничтожают молодое поколение? В Москве вон че творится — Норд-Ост, взрывы в метро! И у нас не лучше! Раньше молодежь в город уезжала, а сейчас, вишь, другая зараза. В секту уйти — это, считай, все одно что в прорубь с камнем на шее кинуться. Сначала нацисты нас со свету сживали, в девяностые бандиты, а теперь — секты! А нам, обычным людям, как жить?

Анна задавала себе тот же вопрос. Да вот только отсюда, из глухой деревни, было не разглядеть того, кто притаился за туманом. Смолина не сомневалась — за видимыми факторами всегда стояли невидимые причины, а также кто-то, кто управляет событиями. Люди как были марионетками, расходным ресурсом — так и остались. Меняются только те, кто тянет за нитки.

— В церковь зайду, свечку за Юко и Тойво поставлю. Зайдете? — Людмила повернулась к Анне, но та замялась, и женщина все поняла. — Не веруешь в Бога?

— А где он, этот бог? — тихо спросила Смолина.

Вскоре они покинула Лахту. Пинин месил грязь на дороге, на которой уже пять лет по документам лежит асфальт, а Анна думала о людях, которых забыли, и теперь они целыми деревнями выживают, как могут.

— Что тепегь? — нарушил тишину Виталик.

— В «Слово Петрозаводска». Хочу поговорить с Листиным. Родственники Юко и Тойво обратились к Листину, когда поняли, что милиция ничего делать не хочет. Судя по статье, он что-то нарыл на Светорожденного и его «Детей Рассвета».

— Тогда почему пгопавших не нашли? Почему дело замяли?

— А вот это мы у Листина и узнаем.

— Они обрушили его личность, систему ценностей, — сказал Света. — Он не может найти в себе ничего, что давало бы стимул жить. Личность стерта, потому он и не может больше идентифицировать ни одного чувства.

Они сидели в ее кабинете с мягкими креслами в огромном офисном центре. У Светы был небольшой перерыв между клиентами, и Анна с Виталиком заскочили, чтобы рассказать про Сергея.

— Как можно стегеть личность? — не понял Виталик.

Анна подумала, что в чем-то она похожа на Сергея — тоже не понимает, кто она. Только вот Сергей оказался слабым. Себя таковой Смолина не считала.

— Он находится в треугольнике Карпмана — в роли безвольной жертвы, — продолжала Света. — Светорожденный был его спасителем.

— Свет, я не сильна в геометрии и всяких треугольниках, но по-моему, он просто тряпка.

— Ань, ты просто не представляешь, как секта ломает людей! Безвольными овощами оттуда выходили и очень сильные люди. Секты воздействуют на мозг с помощью техник управления. Обходят критический анализ ума и подключаются напрямую к той нашей части, которая находится в подсознании так глубоко, что человек прячет ее от самого себя. Работа построена так, чтобы взломать код личности — найти в человеке больное место и бить по нему.

— А если больного места нет?

— Так не бывает. Оно есть у всех. Просто многие о своих болевых точках даже не подозревают. Но профессионалы легко их находят в других людях. У человека со здоровой психикой есть личное пространство, защитные реакции, здоровая агрессия. Секта все это подавляет. Есть у них такая практика — «Горячий стул» называется. Человека выводят в центр зала и сажают на стул, после чего его начинают открыто обсуждать. Сначала все говорят о нем только хорошее, но на втором круге настроение резко меняется — теперь каждый участник высказывает ему в лицо все недостатки. Следующий круг — опять хорошее. И так чередуются. В итоге у подопытного происходит сброс защиты и полная дезориентация — он больше не понимает, где он хороший, а где плохой.

— Откуда ты все это знаешь? — удивилась Смолина.

— Ань, я психолог вообще-то!

— Откуда все это взялось? — вклинился в разговор Виталик.

— Это называется групповой психоанализ. Вообще его создал ученый Курт Левин во время Первой Мировой, чтобы помогать солдатам пережить ужасы войны. Он сам был в окопах, и понял, что для устранения психологической травмы нужно провести ее через три стадии: размораживание, изменение и заморозку.

— Свет, а попроще можно? — взмолилась Смолина. — Для обычных смертных!

— Смотри, сначала необходимо разрушить базовые ценности пациента, сделать психику пластичной, податливой, как пластилин. Как говорится, в полный стакан ничего нового не нальешь. Затем идет стадия внедрения новых ценностей. Финал — заморозка, т. е. закрепление полученных ориентиров. Это спасло множество людей, помогло им вновь вернуться к нормальной жизни. Но ты же знаешь — всегда найдется тот, кто возьмет что-то хорошее, и будет использовать его для своей выгоды.

— Поняла тебя, Свет.

— Ань, я надеюсь, что ты действительно поняла, — голос Светы был максимально серьезным, и даже несколько назидательным, отчего Смолина поморщилась. — Это очень опасные эксперименты.

— Для них они тоже опасные. Те, кто переходят границы, сами окажутся в роли жертвы.

Света вскинула на нее глаза.

— Ты знаешь суть треугольника Карпмана? Это модель созависимых отношений. В нем есть три роли: жертва, спаситель и агрессор. Сейчас у тебя роль агрессора. Но знай: если ты вошла в этот треугольник, волей или неволей ты будешь двигаться по всем его ролям.

Когда они вошли в большой офисный лифт, чтобы спуститься к парковке, в нем уже было человек восемь — пара курьеров, рядовой офисный планктон, девочки на высоких каблуках, обслуживающий персонал, старушка в косынке. Люди потеснились, давая место Анне и Виталику. Смолина была погружена в мысли о том, действительно ли возможно стереть личность человека, поэтому совершенно не обратила внимание на пассажиров лифта. Войдя внутрь, Анна развернулась спиной к людям и лицом к двери, и только тогда почувствовала едва уловимый запах ладана.

Смолина моментально покрылась холодным потом, словно ей приснился кошмар. Света говорила, что в экстренных ситуациях в психике срабатывает один из трех паттернов, заложенных в нас еще с древних времен: бей, беги, замри. Психолог объясняла это поведением кроманьонцев и неандертальцев — наших далеких предков.

Сейчас Анна застыла, словно статуя. Мышцы натянулись, словно взведенная пружина, готовая разжаться со стремительной силой. Один из тех, кто сзади, был ее смертельным врагом. Именно он был на месте убийства Машеньки три года назад. Он следил за ней в кинотеатре. А сейчас он, смешавшись с толпой, смотрит ей прямо в затылок. Стоит за ее спиной и… что? Просто следит? Тогда зачем подходить так близко и рисковать? Выжидает удобного момента чтобы незаметно ткнуть отравленной иглой? Она где-то читала, что наркоманы так заражали людей в автобусах — тыкали в толкучке тонкой иглой со спидозной кровью на конце. И даже если ты почувствуешь укол — что ты сделаешь в давке, как поймешь, кто уколол? А главное — чтобы ты ни делал, к этому моменту ты будешь уже заражен. Раньше Смолина в эти байки не верила. Но сейчас, ощутив ненавистный запах ладана, она впервые в жизни поняла, что эта ничтожная вероятность вполне может стать ее жуткой реальностью.

Сзади ее плеча коснулась чья-то рука. Анна вздрогнула.

— Нажмите на первый, пожалуйста, — послышалось вежливое.

Смолина одеревеневшим пальцем ткнула в кнопку. Тяжелые двери перед ней захлопнулись, словно капкан.