Пока летит монета

18. КАРАВАН ИДЕТ МЕДЛЕННО

ЗА СЧЁТ СОПРОВОЖДАЮЩЕЙ СТОРОНЫ

Некоторое время назад, Амстердамский портал — дорога в Норы

Сидящие на той стороне проводники поднялись со своих пёстрых ковриков, переводчик крикнул: «Внимание, все на месте, караван отправляется!» — и все пошли через черту.

Воздух был непривычным: более сухим и пах какой-то растительностью. Шумы города сразу стали звучать как будто глуше.

— Общую фотографию, пожалуйста! — закричала Карен.

Все выстроились красивым полукругом. Никто не хотел быть ущемлённым, так что все стояли в один ряд.

— Наши друзья сопровождающие, пожалуйста, тоже! — снова закричала Карен.

Старший махнул рукой и что-то крикнул по-своему. Двадцать похожих друг на друга людей в серых халатах сели на корточки перед их рядом. Совсем чувства собственного достоинства нет у этих религиозных фанатиков.

Пауль слегка пожалел, что модных туфель будет не видно, ну ничего — кажется, когда на той стороне фотографировались, они вошли. Все сделали милые лица и, наконец, отправились в путь.

Проводник-переводчик взял в руки нечто, похожее на воронку и крикнул в неё:

— Внимание! Прежде чем мы отправимся в путь, наша компания приглашает вас на небольшой фуршет! Напитки за счёт сопровождающей стороны!

Цепочка новичков торопливо потянулась за проводниками. Пауль, досадуя на то, что каблуки туфель проваливаются в землю и застревают в дёрне, оказался в числе последних. Почти все шоты уже оказались разобраны. Он взял прозрачный стаканчик, с досадой подумав, что азиаты плохо понимают в эстетике: ну разве можно предлагать приличному обществу что-то в пластике? Это же ужасно неэкологично!

Жидкость была ярко-зелёного цвета и пахла немного странно. Обмотанный в серые тряпицы человек кивнул ему и сделал несколько поторапливающих взмахов рукой: мол, пей скорее. Опаздывают, наверное. И так на полчаса позже вышли.

Пауль поднёс стаканчик ко рту и вдруг увидел, как крупная феминистка, та самая Грета, которая требовала бесплатного провоза листовок, упала лицом вперёд, потом приподнялась на трясущихся руках и поползла на четвереньках. Проводники захохотали, делая странные жесты, как будто обсуждали её выносливость и э-э-э… пригодность для сексуальных утех. Это же харрасмент! Даже абьюзинг! Какой скандал! Когда это вскроется, Карен будет в ярости!

Переводчик подбежал к ползущей девушке. Хоть у кого-то есть сочувствие! Не то что… Феминистка получила такой пинок, что воткнулась лицом в лужайку, захватив ртом травы вместе с землёй…

— Жирная свинья, как же ты меня достала! Твоё счастье, что среди наших покупателей есть любители слоних!

Пауль так и стоял с невыпитым напитком, поднесённым ко рту. Один за другим переселенцы падали на землю, роняя пустые или даже недопитые стаканчики. Что-то ударило его по затылку, и наступила темнота.

Голова болела ужасно. Это было первое ощущение.

Пахло гарью. Второе.

Прочие чувства ворвались, сминая сознание.

Множество голосов кричало, выло и хохотало. Он в аду? Том самом, которого боялся отец. И издевающиеся черти мучают грешников… А он ведь тоже грешник, если верить папе — ужасный! Содомит! Пауль вздрогнул и окончательно пришёл в себя.

О, Господи! Лучше бы он этого не делал! По всей поляне серые проводники насиловали женщин, привязанных ко вбитым в землю кольям. То есть… физиологических женщин, конечно же. Некоторые плакали и кричали, явно веселя насильников. У других во ртах были кляпы, в которых Пауль угадал скомканные глянцевые агитационные листки феминистического объединения. Неподалёку горел костёр из коробок с листовками и каких-то вещей. Пауль узнал свою новую сумку и начавшие плавиться солнцезащитные очки, дёрнулся и закашлялся. Шея была зажата между двумя деревянными досками с выемкой посередине. Ещё две, поменьше, были сделаны по краям для рук.

— Что это? Зачем?

— Ради бога, не тряси! — голос справа был знакомым, Пауль скосил глаза и увидел Питера, не то что бы друга, но хорошего знакомого из общины. Питер был чистым гомосексуалистом — несколько старомодным, строго активным, но довольно симпатичным. Сегодняшняя помада была в том числе ради него. Лицо Питера украшал огромный стремительно чернеющий синяк. Сидел он очень ровно. Питер встретил его взгляд и пояснил:

— Кажется, у меня рука сломана…

— Я не понимаю… — Грета, стоящая на четвереньках, раскорячившись между кольями, выплюнула кляп и завыла. Засаживающий ей в зад серый халат что-то гортанно крикнул. От соседней, потерявшей сознание женщины отклеился насильник и залил лицо воющей феминистки спермой, а затем выхватил плеть и начал охаживать её по широкой спине, оставляя багровые полосы. Второго это опять же не остановило, он продолжал ритмично двигаться, подбадривая криками избивающего.

— Мы теперь рабы, — сквозь зубы пояснил Питер, — Ничего не говори, ничего не спрашивай и не кричи. По каждому минимальному поводу они начинают избивать и издеваться заново. И не смотри на них прямо. Кливу за это яйца отрезали.

— Что?

Что???

— Что слышал.

Пауль скосил глаза в другую сторону. Все мужчины (все модные определения гендеров вдруг как-то вылетели у него из головы) сидели в таких же деревянных оковах, скреплённые между собой длинной толстой цепью. Все без исключения были избиты до крови, у некоторых, кажется, были отрезаны уши или обрублены пальцы, многие плакали.

Это сон? Кошмарный сон?

Или это всё-таки ад?

На ночь каждому из них выдали хороший пинок в промежность — видимо, чтобы ни у кого не возникла глупая идея куда-либо бежать. Женщинам одели такие же колодки и пристегнули к другой цепи. Все они были голые. А утром, когда было ещё темно, всех подняли (мужчин плетью, женщин пинками и тычками) и куда-то погнали по широкой тропе. Небо начало светлеть. Они ковыляли и ковыляли по тёмным буеракам. Прямо впереди показалось солнце. На фоне солнца чётко вырисовывались силуэты лошадок, тянущих три скрипящие телеги, в которых ехали те из серых халатов, которые не были заняты присмотром за рабами.

Пауль не мог думать от ужаса. Время от времени кого-нибудь из женщин отстёгивали от общей цепи, отволакивали в сторону и устраивали показательное групповое изнасилование. Мужчин били. По всякому поводу и без повода. Палками, плетьми, даже цепями… На ногах у него не осталось живого места от кровавых полос. Туфли мешали идти, за это его избили, а туфли выбросили. Теперь он шёл босиком. Непривычные к земле ноги с тонкой после педикюра кожей ныли и кровоточили. Было жарко. Вокруг свежих ран кружились мухи, доводя невозможностью почесаться до исступления. В обед они перешли ручей. Серые халаты напоили лошадей. Рабам пить не разрешили.

Изнасилованиями и избиениями было занято у надсмотрщиков всё время, кроме еды и сна. Ближе к вечеру трансгендер-веган из их колонны начал падать. Его били плетью, потом палками, потом отстегнули от цепи и вывели из строя. И забили. Его били ногами, пока он не перестал шевелиться, и бросили у дороги, так и не сняв колодок.

Пауль смотрел сквозь отупение усталости и вдруг понял, что судорожные всхлипы — его собственные. Ужас был сильнее. Сильнее всех других эмоций.

На другое утро их караван вышел к небольшому посёлку, огороженному мощным забором вдвое выше человеческого роста, из-за которого вышло несколько очень громких мужчин. Они бесцеремонно ощупали по-прежнему скованных голых женщин, время от времени цокая языками или наоборот, кривясь. Заглядывали во рты, проверяли пальцами зубы, дёргали за волосы.

Вот почему женщин почти не били — понял Пауль. Они предназначались на продажу.

Серые халаты и деревенские спорили, кричали, махали руками, смачно шлёпали бодипозитивщиц по жирным трясущимся задам и ржали.

В конце концов они договорились, старший получил деньги, а местные увели женщин внутрь. Спустя некоторое время они выкатили тачку с колодками и цепью, ещё о чём-то поорали и скрылись, закрыв ворота.

Их мучители развернули караван и погнали в обратную сторону по той же тропе.

Самым ужасным воспоминанием этого дня был обглоданный зверями труп брошенного вчера парня. Надсмотрщики остановились около него, сняли колодки, а останки так и бросили…

К вечеру они снова добрались до того ручья, и Пауль попил впервые за прошедшие сутки. Или уже двое? На самом деле, проводник (или теперь уже надсмотрщик?), который поил лошадей, шёл вдоль ряда и лил всем на головы из ведра. Кто сколько-нибудь успел проглотить — тому повезло. Дурацкой мысли кормить рабов ни у кого из серых халатов не возникло.

Наутро заскучавшие надсмотрщики начали насиловать теперь уже мужчин…

Последующие дни слились в один непрерывный кошмар. От голода и побоев умерли ещё четверо. Теперь скованная колонна включала всего пятнадцать человек.

МНЕ НУЖЕН ВЫХОДНОЙ

Новая Земля, Серебряная Гавань, 17.02 (июня).0031

На третий день я устроила себе выходной. Не могу столько педерастической чушни перемалывать в столь концентрированном виде. Уж лучше… почти всё, что угодно лучше. Я диагностировала деток и блаженствовала целый день.

Вечером дальний дозор сообщил в Норы, что в пределах видимости показался караван, идут медленно, опаздывают примерно на день-полтора, поэтому все наши вернулись в Серебряную Гавань — отдохнуть денёк, а Угги остался «на хозяйстве» один.

Мы с мужем устроили себе тихий семейный вечер с гулянием по берегу и посиделками на двоих — а что, мы не люди что ли?

— Милый, ты хотел мне какие-то соображения по Хедебю высказать…

— А! Ну, смотри. Они живут плохо: бедно, голодно. Почему?

— Да вообще я не могу понять — как в этом мире можно с голоду помирать?

— Я тебе скажу. Это МЫ пришли в новый мир, мечтая о лесах с исполинскими деревьями, изобилующих добычей, о реках, переполненных рыбой, о плодородной земле, дающей по два урожая за лето.

— Ну.

— А они?

— Они… наверное, хотели стать викингами?

— Так они и стали! Любимая, вспомни: как жили викинги?

Я подвисла…

— Тебе не кажется, что Хедебю — это практически калька со средневековой Скандинавии? Длинные общинные дома, чадящие очаги, грязные рабы…

— Мелкие куры, больше похожие на голубей, — припомнила я, — И отсутствие канализации.

— В Хедебю, кстати, ещё более-менее приличный вариант, ты вот в Бирке не была.

— М. А ещё, насколько я помню, в набеги норманны как раз-таки стали ходить с голодухи, там же что-то типа малого оледенения было, легенды-то у них о ледяных великанах, спускающих ноги с гор или что-то такое… Холодно, неурожаи…

— Вот! Понимаешь? Некромантов вспомни. Ведьмаков. Междуречье. Мы меняем этот мир под себя. Коллективное желание. Или чья-то воля — того, кто сильнее.

— Духом?

— Конечно. Они мечтали о доле викингов — и получили полный комплект. Я с Хродвальдом буду разговаривать — обязательно об этом скажу. Сломать надо стереотип, вот здесь! — Вова постучал себя по лбу, — Ну как так? Жить в таком мире… Они ведь даже с богами не разговаривают!

— Ну да… Увидели тогда Оссэ, чуть языки не пооткусывали…

ЧИСТИЛИЩЕ?

Новая Земля, дорога в Норы, 18.02 (июня).0031

Пауль уже плохо понимал: утро сейчас или вечер и вообще, какой сегодня день их нескончаемого пути. Временами он окончательно уверялся в том, что все они попали в ад; однажды ночью, глядя в залитое звёздами небо, он шёпотом высказал свою мысль вслух и нашёл значительное количество сторонников среди собратьев по несчастью. Некоторые, правда, высказали надежду, что это не ад, а чистилище, но в демонической природе своих мучителей никто не сомневался. Никто из участвовавших в этом едва слышном обсуждении. Остальные тупо молчали. Вообще непонятно было: слышат ли они что-нибудь? Понимают ли? Все они были многократно избиты и изнасилованы, никто не помнил, сколько дней они уже идут и давали ли им пить сегодня.

У Петера распухла сломанная рука, и кончики пальцев начали чернеть. Перед самым рассветом Пауль скорее почувствовал, чем услышал его шёпот. Кажется, он молился и просил у Бога прощения. Услышит ли здесь его Бог Старой Земли? Говорят, здесь другие боги, но никто перед отправлением не поинтересовался, как их зовут и какие они, а теперь спросить было не у кого…

КАРАВАН ИЗ АМСТЕРДАМА

Новая Земля, Норы, 19.02 (июня).0031

В утро предполагаемого прихода каравана Ваня снова открыл нам портал в Норы. Барон торжественно въехал на Боне. Мы (я, Игорь, Ваня, Глирдан и ещё десяток рейнджеров) прошли пешком. Не люблю я без крайней необходимости на носороге ездить; как развеселится да начнёт скакать… Ну нафиг, к такому меня жизнь не готовила.

Угги нашему приходу обрадовался и бросился хвастаться успехами народного хозяйства, однако потом отозвал барона в сторонку и просил «веселье не портить»; и так, мол, в прошлый раз им не особо досталось. А так хотелось бы лично выступить!

Вова усмехнулся и обещал «только присмотреть». Наши мужики отправились к границе выжженных полей — мало ли, что эти курьеры выкинут, как увидят выгоревшую до пепла коноплю? А ну как засланца назад пошлют или порскнут в разные стороны, вылавливай их потом в окрестных чигирях…

Рейнджеры рассыпались широким полукругом, чтобы за спиной у прошедшего каравана образовать заградотряд. Ибо нефиг. Там же, кстати, были Игорь и Ваня. Викинги засели в засаду. А мы с Вовой и Боней комфортно устроились в нычке на ближайшем холме. Он — присмотреть, а я — просто поглазеть. Интересно же.

Процессия выглядела жалко. Ну, натурально. Маленькие понурые лошадки. Скрипучие телеги. Запинающиеся нога за ногу доходяги. И фанатичные товарищи в сером с болтающимися кривыми то ли большими ножами, то ли короткими саблями. Ни разведки, ни прикрытия с тыла. Идут, как по своей квартире. Один из серых халатов, лениво загребающих ногами рядом с невольниками, ковырял в зубах щепкой, а свободной от этого важного занятия рукой вяло похлёстывал и так уже донельзя обтрёпанных пленников плетью. Умаялся поди, бедный.

Раздался резкий свист, из-за дерева прямо по курсу каравана вышел Гуннар и в нескольких жестах объяснил караванщикам своё к ним презрительное отношение и рекомендации по их использованию. Каким-то странным образом там фигурировали также родственники и друзья надсмотрщиков. А чтобы было более ясно, он прокомментировал пантомиму по-древнескандинавски. Ничё непонятно, но интонации были просто прекрасны! Серые халаты повскакали с телег, завизжали и бросились вперёд. Невольники сгрудились и замерли, покачиваясь и таращась.

Как только между пленными и надсмотрщиками образовался зазор, в него из укрытий бросились остальные викинги. Индейская хитрость, не хухры вам мухры. Точнее, викингская. Ну, вы поняли.

Сегодня Вова поставил перед Угги самую сложную для викингов задачу: не переубивать всех.

— Да зачем нам это надо? — удивился тот, — Они ж психи поголовно! — заметьте, это сказал боевой ярл!

— А работать кто будет? — несколько отрезвил викинга Вова, — Скажут клятву — будут как шёлковые!

И этот шикарный план сейчас непосредственно реализовывался.

Мы наблюдали сбоку.

Караванщики, и правда, были психи. Или тупые. Или просто никогда ещё не встречали здесь хоть сколько-то значимого сопротивления. Потому что они не сразу даже поняли, что в спины им дышат тридцать здоровенных хирдманов. Они продолжали пронзительно визжать (традиция, чтоль, такая?) и бежать вперёд, на Гуннара.

Визг стал настолько неприятным, что я начала подозревать некоторую мистичность его природы — и вправду, должно быть, деморализует… Гуннар ждал, слегка пригнувшись и как будто потихоньку надуваясь, вот осталось пять метров, четыре, три…

…и тут викинг издал такой рёв, что ближайший ряд бегущих словно смело ветром. Визг захлебнулся и погас. Неужели берсерк? Или тщательно скрываемый оборотень? Другой дар, что-то типа рёва левиафана?

Дальше я успела зафиксировать только картинки:

задние ряды караванщиков запнулись о передние, толпа смешалась, кто-то повалился под ноги бегущим;

Гуннар взмахнул топором, превратившимся в сияющий росчерк;

Угги врубился в серые ряды словно сверкающая мельница — я успела увидеть четыре лезвия его меча одновременно;

ревущий Гуннар вскочил на кучу серых тел — с топора стекают красные густые капли;

викинги рубят конечности — поняли уже, что можно потом отрастить, засранцы;

Гуннар страшно хохочет и облизывает лезвие топора…