Пока летит монета

30. НЕ ТАКАЯ, КАК ВСЕ

МИНАМИ. НАЧАЛО

Новая Земля, весна 0012 года

Уходя из лагеря лис, Минами нутром ощущала, что если уж эти решат куда-то стронуться с места, то направятся на юг, а ей не очень-то хотелось пересекаться со своими бывшими товарками.

С конкурентками.

Поэтому Минами направилась на восток.

Через три дня её целеустремлённого бега пятно дремучего леса, в который их вывел портал, перетекло в лес не столь величественный и дикий, более похожий на леса в префектуре Нагано, а потом и вовсе истончилось, превратилось в редколесье.

На её счастье, Минами не пришлось столкнуться ни с волчьими стаями, ни с росомахами или рысями — ни с какими недоброжелательно настроенными хищниками, одним словом. Зато на восьмой день она увидела свежие следы вырубки, а немного дальше — и самих рубщиков. Сидя в зарослях густых, похожих на веники кустов, она наблюдала за толпой крикливых, тщедушных людей и морщила свой чёрный носик.

Минами не нравилось всё: и тощие шеи с выпирающими кадыками, и полинявшие бесформенные футболки, из растянутых воротов которых эти самые шеи торчали, и жиденькие бородёнки, и ужасные грязно-жёлтые пластмассовые тапки, которые эти крестьяне, видимо, сторговали оптом у лавочника, страдающего такой же дикой безвкусицей.

К тому же это были китайцы.

Фу.

Доходяги возводили дом, больше похожий на сарай. Через некоторое время она поняла, что часть людей в толпе — всё-таки женщины, в таких же затрапезных одеждах, тощие и страшные.

Ладно, как там было в той книжке? «И Конфуцию не всегда везло». Или, как говорила бабушка: «И обезьяна в шелках смотрится красиво». Нарядить бы этих макак в шёлковые кимоно, может, и перестало бы тошнить.

Минами фыркнула и совсем собралась было уйти. Однако… Много перебирать — можно и ни с чем остаться, верно? Какая разница, кто будет расходным материалом? Все они, любые — существа низшего порядка, так что…

МНОГО ПЕРЕБИРАТЬ — МОЖНО И НИ С ЧЕМ ОСТАТЬСЯ

Старый Жонг, отправившийся с тремя другими мужчинами в лес за очередной партией жердин, отошёл немного в сторону, и это решило его судьбу. Мелькнувшее в просвете деревьев движение привлекло его внимание, и он сделал несколько шагов — глянуть, что там? — ещё больше удаляясь от своих спутников, увлечённых процессом рубки.

Жонг приник к стволу берёзы, стараясь рассмотреть… По поляне спиной к нему шла девушка. Молодая, судя по подтянутым стройным ногам и спине, просвечивающей сквозь тонкий шифон коротенького платья. Девушка шла, негромко мурлыча какую-то мелодию, и плела венок. Время от времени она останавливалась, чтобы сорвать очередной цветок, радуя мир видом упругих ягодиц, ради весьма относительных приличий облечённых в тоненькие бикини.

Она перешла полянку и углубилась в редкий березняк, на секунду остановилась, встав чуть боком, чтобы стянуть через голову своё платье… мелькнули светлые выпуклости грудей с тёмно-розовыми кружками ареол… бюстгальтера на ней не было.

Жонг стоял, раскрыв рот, забыв про свой топор, валяющийся у ног. Когда девушка направилась дальше, он потрусил за ней, как привязанный. Они удалялись от остальных лесорубов всё дальше, пока звук топоров не стал еле слышным, а потом и вовсе пропал. Тут девушка ускорилась и неожиданно исчезла из виду. Жонг бросился за ней следом, выскочил на середину очередной полянки и закрутился посреди, озираясь.

Две узкие ладони легли ему на печи, взявшись словно из ниоткуда. Он крутанулся на месте и уставился в чёрные, словно омуты, глаза Минами. Девушка стояла совершенно обнажённая и внимательно смотрела на свою первую жертву, потом хищно улыбнулась, нахлобучила ему на голову венок, и милым голоском пропела:

— Всё не так вонять будешь! — всё равно же не поймёт! — и неожиданно сильным движением толкнула мужчину в высокие травы.

Она использовала его снова и снова, пока не поняла, что ещё немного — и тощий китаец помрёт сам, от истощения. Нельзя! Значит, пора — и Минами, мгновенно обернувшись лисой рванула зубами вздувшиеся на шее сосуды… Мужик захрипел, забулькал, закатывая глаза. Мосластые пальцы заскребли по земле, цепляясь за свою последнюю опору. Сил хотя бы приподняться у человека уже не было. Кровь выходила из раны толчками.

Минами замутило и вырвало — одной желчью, потому как сегодня она ещё ничего не ела. Лапы предательски задрожали, и лисица осела в траву. Голова кружилась, и было мерзко. Картинка поплыла, в ушах поселился противный свист… Минами вдруг разозлилась на себя. Что⁈ Хочешь ждать тысячу лет⁈ Дура! Вставай, тряпка! Надо успеть, пока он жив. Ещё жив… На подгибающихся лапах она доковыляла до слабо вздрагивающего тела и начала рвать правое подреберье. Где-то тут должна быть печень…

Лесорубы вернулись в свой маленький посёлок, думая, что Жонг ушёл вперёд. Не обнаружив товарища, все всполошились и вернулись в лес уже всем скопом — они кричали, звали, потом нашли топор и по едва примятой траве предположили направление, в котором ушёл их односельчанин.

Они шли между деревьями широкой цепью, перекрикиваясь и стараясь видеть соседей. Янлин перешагнула упавшую леси́ну, стараясь не подвернуть ногу — резиновые тапки скользили и прокручивались на ноге, тут и до беды недолго, — и вдруг наткнулась взглядом на смятый венок из лесных цветов, рот её непроизвольно раскрылся… Из-за высоких, разваленных в две стороны разросшихся стеблей донника торчали жёлтые резиновые подошвы и ещё что-то, тёмное, копошащееся. Холодея конечностями, Янлин сделала ещё один шаг… тёмное было живое, и оно… Женщина вскрикнула. Чернобурка, мгновенно вывернувшись, обратила к ней свою выпачканную в крови морду с красно-янтарными глазами, ощерилась и тонко, истерически завопила:

— А ну пошла вон отсюда-а-а-а!

Янлин завизжала и бросилась прочь.

Нет, она ничего не поняла по-японски, но говорящего демона в обличье чёрной лисы был достаточно, для того, чтобы бежать, бежать сломя голову, не разбирая дороги…

Она потеряла в траве свои тапочки, тряслась, цеплялась за людей, и не хотела возвращаться к страшной поляне. Вся маленькая деревня, вооружившись дрекольем, осторожно подкрадывалась к остывающему телу Жонга, валяющемуся в высоких травах со спущенными штанами, распоротым горлом и выеденной печенью. Минами зря морщила нос и брезгливо рассматривала китайцев. Будь это какой-нибудь европейский или африканский народ — кто знает, чего бы они себе напридумывали. Но китайцы — именно китайцы — твёрдо знали, что так действует именно лиса-оборотень, страшная чернобурка, способная навлечь несчастье на целые страны. Ужас их был так силён, что тело Жонга сожгли (вдруг встанет мертвяком), сожгли даже вместе с дорогими жёлтыми тапками и почти новыми штанами, а чёрной лисе установили маленький алтарь, на который поместили приношения из тех продуктов, что у них были.

Минами мчалась по лесу, подальше от истошных китайских криков, и в голове у неё мутилось, а в зубах болтался несъеденный кусок человеческой печёнки. И вместе с тем она ощущала приливающие силы, они захлёстывали её горячими волнами, и Минами погружалась то ли в транс, то ли в безумие, пока лапы её не отказались двигаться, и мир не заволокла тьма. Кажется, она просыпалась (или не вполне просыпалась?), в памяти остались чернильные расчертившие прогалину тени от редколесья и вкус сырой печени во рту. И багровая тьма.

Кто знает, чем бы кончилась эта история, если бы на третий день умирающая от страха Янлин не принесла на маленький лисий алтарь три рисовых шарика и маленький кусочек масла — весь свой обед. И Минами пришла в себя.

А РЕШЁТКА-ТО НА ЧЕЛОВЕКА СДЕЛАНА

Руки болели. И ноги тоже. Минами хотела привычно обратиться лисой, но внезапно почувствовала рядом чужое присутствие и замерла. Даже не так. Замерший человек — он жёсткий, неподвижный. Минами продолжала лежать расслабленно, словно спящая. В бок упирались жёсткие (спасибо хоть оструганные) доски, сверху она была прикрыта какой-то овчиной, фу… Больше никакой одежды не было. А вот руки и ноги были стянуты верёвками, хм. Доски потряхивало. Какая-то телега, что ли?

Рядом разговаривали.

— Ну, что?

— Всё то же. Спит.

Минами с удивлением поняла, что говорят не по-японски, но было всё понятно.

— Может, она больная какая? Выкинуть что ли, от греха подальше?

— Ты что! Такая девка! Самый персик! В крайнем случае, продадим со скидкой, как спящую красавицу. Новогодняя распродажа! — оба го́лоса довольно заржали.

Работорговцы из Хэшаня радовались: не каждый день случается такая халява, как валяющаяся у обочины красивая голая девчонка.