Пока летит монета

11. ОТДАННЫЕ ПО СЛОВУ

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ

Ванька часок отдохнул, и мы засобирались в замок. День какой сегодня на события богатый. Столько всего уже произошло — ужас! А ведь два часа всего, надо ж… В смысле — четырнадцать ноль-ноль.

Сытый и сухой пупсик спал в резной колыбельке. Я назначила ответственной нянькой Элин (пусть заодно тренируется детей чувствовать), и мы пошли.

На стадионе по секторам были рассажены отмытые, накормленные и переписанные будущие наши подданные. На удивление, с десяток семей изъявило желание переехать в горы (должно быть — как можно дальше от места пережитого ужаса), шестеро сговорились двинуть на Евфрат, поставить хутор. Тоже неплохо. Северов и бывших превращённых, судя по всему, побаивались. Остальные семьи, сколько там… тридцать семь! — проголосовали за Серебряную Гавань.

Вова пошёл к дальней трибуне, на которой разместились «промышленные» — инспектировать и конкретно разговаривать.

— Мам, посмотри, — Петя протянул мне лист.

Отдельные номера, имена.

— Так. Это что? Бессемейные?

— Бессемейные дети.

— О как.

Аж двадцать шесть человек. Они сидели на отдельной трибуне, в том числе и Рагнейд Уггидоттер, которой, как оказалось, всего-то тринадцать лет…

— Петя, смотри: малышей желательно по семьям пристроить. Вот этих всех, до девяти лет. Надо напечатать объявление. И листки разослать. Нет, сперва по замку и ближайшему посаду объяви. Старших не так и много получается, да?

Я попыталась подсчитать, дети были записаны впересортицу, глаза разбегались — устала, видно.

— Восемь, — подсказал Петя.

— Хорошее число какое! Символичное! Из этих восьми сформировать рейнджерский отряд. И организовать, чтобы они хоть на выходные могли гостить в каких-то семьях. Чтоб не сплошная казёнщина.

— Понял.

— Устрой их пока здесь, как Серебряную Гавань отстроим — можно будет их перевести.

— Сделаю, мам, не волнуйся.

Ну что, взрослых-то получилось всего сто восемнадцать человек. Очень странно и удивительно, но все семейные. И почти двести человек детей. С точки зрения потенциала — неплохо, весьма.

Для принесения клятв (читай: заключения союза правителя со свободными людьми) всех новеньких привели в деревянный острог, к огромному мэллорну (одному из трёх самых первых). Семьи подходили по очереди, взрослые и все дети старше десяти лет говорили положенные слова, а мы отвечали выверенной до идеального состояния формулой. Процедура была длинная, тем более для такого количества народа, и обязательная для всех, кроме самых мелких. Зато теперь можно было разглядеть их спокойнее. Семьи все были с ребятишками. Хотя бы с одним-двумя, большинство — с тремя, а несколько — и с четырьмя.

Первыми Вова вызвал будущих горняков. Они принесли клятвы и сразу же ушли с Ильёй и мастером-гномом.

Шесть семей, уезжающих на Евфрат, увели с собой Кирилл с Галиной.

С остальными процедура растянулась почти на два часа.

— Милый, по-моему мы погорячились, а?

— Хочешь сделать перерыв?

— Нет, хочу скорее закончить. В следующий раз давай заранее делить, чтоб не больше тридцати человек за раз, хорошо? Или хотя бы пятидесяти?

— Да как скажешь, любимая!

Пётр, делающий пометки в списке, вызвал следующую семью.

Честно, я думала, что Рагнейд что-нибудь выкинет или попытается смухлевать — но нет. Она произнесла клятву с суровым и жертвенным лицом, словно всходя на эшафот. Потом на неё не упало небо, и она, нахохлившись, заняла своё место среди остальных подростков.

Объявление о детях давать не пришлось. Узнав, что сирот будут устраивать в приёмные семьи, многие изъявили желание усыновить ещё ребёнка, а иные и двух. Забрали всех — и маленьких, и старших. Всех, кроме Рагнейд. Дочь викинга не хотел брать никто. Ладно, разберёмся.

Барон постучал пальцами по подлокотнику кресла и объявил, что все семьи, принявшие приёмных детей, получат лично от барона «приданое» для этих детей, а взявшие двоих полностью освобождаются от выплаты четверти ссуды и всех процентов, вне зависимости от срока возврата. Потому что доброе дело не должно быть куплено, но бескорыстное добро всегда вознаграждается. Такое наше мнение.

Всё, всем пройти на ужин, получить большие палатки, спальные принадлежности и прочее для временного размещения и ожидать на стадионе команды для перемещения на Серебряное озеро.

А мы пошли. Внутри уже звенел звоночек, детёныш должен был уже проголодаться.

Что меня поразило по возвращении — это уже выросший сруб! Мало того, десяток поморских плотников уже заканчивал ставить стропила для крыши! Эх, жаль Коле нету. Почему-то мне кажется, что он с этими мужиками запросто нашёл бы общий язык. Хотя — чего я переживаю? Городу ещё расти и расти! Успеют перезнакомиться.

КРУГОВЕРТЬ

Новая Земля, Серебряная Гавань, 04–20.02(июня).0031

Как оно всё в целом

Узнав, что мы с бароном хотим пока остаться в Серебряной Гавани, нам на второй же день срубили шикарный дом, с большой центральной комнатой (всё равно ведь все к нам бежать будут и совещания всякие…), просторной кухней и четырьмя спальнями — про запас. И даже уже выложили печки.

За следующие две недели Поморская слобода почти наполовину выстроилась новыми золотистыми усадьбами. Во многих дворах уже мычала и блеяла скотина, встречая солнце, орали петухи, на окнах висели вышитые занавески, и вкусно пахло домашней стряпнёй.

По утрам сердобольные поморки несли к нашей кухне в подойниках молоко для рабских детей — «подкормить заморышев», как они говорили. Никакими силами невозможно было объяснить, что из замка каждое утро порталом поставляются свежие продукты. Хозяйкам всё казалось, что «с-под коровки-то скуснее». Они тазами тащили пироги, шаньги и ватрушки. Только и слышно было: «Девки! Кто тута на кухне есть? Я давеча пирогов напекци затеялась, да-от шибко порато. Мальцам возьми-тка…» — и всё плакали, глядя, как ребятишки едят.

Во вторую линию, выше по берегу, отступив место под дворы и огороды, подрастали дома освобождённых. Мужики все без исключения заделались плотниками. Кто не умел — учился. Толитиль и Серегер, в своё время бывшие виртуозами-домостройщиками, вспомнили Степанову науку и возглавили две плотницкие бригады, потому как жить в земляных насыпнушках наши считали срамотой.

Каждое утро у Индолен было полно́ работы. Летний лес — сырой, гниёт быстрее. В Сибири (а у нас почти как Сибирь) лес стараются заготовить зимой, когда дерево избавляется от лишней влаги и закрывает свои поры смолой. Что делать, если надо срочно строиться, а на дворе лето? Индолен подходит к отмеченному дереву, кладёт на кору ладошки и говорит: «Наступает зима», — и для дерева наступает зима; завтра можно рубить.

С первых же дней моим личным приоритетным проектом стал детский сад. Даже так: ясли-сад. Уже сейчас в посёлке было больше сотни малышей, и далеко не в каждой семье были старшие няньки. В условиях нашего феодального коммунизма каждые руки были важны. А таскать грудничков с собой на работы, привязавши полотенцем, как в рюкзаке, или оставлять малышей на целый день в выгородках (типа большого деревянного манежа), как это практиковалось в Хедебю, а трёх-четырёхлеткам позволить бегать повсюду самопроизвольно, да ещё в условиях массовой стройки — с моей точки зрения, совершенно неприемлемо.

Пока что неподалёку от полевой кухни были установлены три большие армейские палатки и рядом огорожена площадка для гуляния (ладно, будем честными, пока это больше походило на загончик), куда после завтрака сгружались дети: ляльки, малыши и дошколята. Кормящих матерей я назначила нянечками и помощницами по кухне, чтобы они могли без проблем прибегать к своим грудничкам.

Для детей постарше, подростков и совсем молодняка пришлось организовать что-то типа летне-трудового лагеря, как это было заведено ещё в первом остроге и с тех пор повторялось каждое лето: со сбором ягод, ловлей рыбы, тренировками и чтением. Да — бо́льшая часть из рабских и читать-то не умела. Тут у меня слова кончались и начинались сплошные вопли.

А в целом — это и правда сильно напоминало мне наш первый год, правда на порядок масштабнее. Наших первых «индейцев» (это сильно потом мы придумали называть их рейнджерами) было всего семь человек да двое совсем мелких пупсиков. А тут… Получилось шесть детсадовских групп и четыре «школьных» отряда. А спустя месяц их должно будет стать как минимум десять и восемь соответственно. Поморы же тоже привезут детей. По спискам у меня выходило уже триста тридцать шесть карапузов. Ладно, сорок четыре из них были из двух старших отрядов — по пятнадцать-шестнадцать лет. Но остальные-то… А ведь будут ещё, потому что Бирку мы вытрясем. Да и Линдхольм тоже не отделается. И это ещё не считая эльфят и полуэльфят, потому что и смешанных семей у нас было довольно много. Прямо, Артек получается!

ОБРЫВКИ СНОВ

Что касается лично меня… Жили мы с детьми в новом нашем доме. И почти каждую ночь я непроизвольно ловила острые воспоминания, снова и снова врезающиеся в мальчишеские сны. Сильнее фонил, конечно, впечатлительный младший.

…незнакомую пристань видно плохо: Ванька плачет. По берегу мечется рычащий отец. «Ванька! Давай! Маму убьют!!!» — кричит Игорь. Ванька до скрежета стискивает зубы, и неровное голубое пятно распахивается в огромный, уходящий в воду круг. «На Рыбку! Грузи́тесь!» — вопит Дед, бежит по берегу к кораблю, на который с пристани толпой сыпятся наши мужики, делает гигантский прыжок, и корабль влетает в начинающее дрожать окно портала…

…море серебряно-безмятежно, но этого почти никто не видит. На кораблике тесно. Рыбка летит, поднимая, словно крылья, две стеклянно-прозрачных волны. «Быстрее!» — рычит отец. И корабль прибавляет ходу. У Серегера, цепляющегося за мачту, из ушей идёт кровь, что-то кричит поддерживающий его Дед, и глаза у него бешеные. Эд, оскалившись, налегает на рулевое весло…

…они бегут по длинному бирковскому причалу… «Бате под руку не лезь! И от меня не отходи!» — говорит Игорёха. На берег из деревни высыпа́ет огромная толпа. Бояться нельзя! «Бояться нельзя! — вторит его мыслям Игорь, — Злись! Иначе тебя размажут!»…

…отец бьёт огромного мужика, который сказал плохое про маму, и его мозги забрызгивают всю толпу, а второму, который тоже смеялся и кричал какую-то гадость, Игорь втыкает нож в глаз, броском через всю площадь…

…Андринг отрубает голову викингу, который глумился, что в Хедебю любят маленьких девочек; голова летит, вытаращив глаза, так медленно, а вокруг разлетаются красные шарики, ударяются о предметы, становятся кляксами…

…со всех сторон кричат, хрипят, звенит оружие… На брата наседает рослый парень с мечом. И в то же время огромный ощерившийся мужик подскакивает со спины и замахивается на Игоря топором. Не дожидаясь, пока он завершит движение, Ванька делает выпад, как отец учил, в четверть фазы, и втыкает меч в правое подреберье. Клинок входит легко, словно в арбуз. Мужик роняет топор и медленно оседает назад. Во рту кисло и тошнит. Хорошо, что сегодня поесть не успели…

…отец спрашивает валяющегося мужика про Хедебю. Тот плюёт отцу на сапоги. Тогда отец наступает бирковцу на кисть и пинает в локоть. Рука выгибается в обратную сторону. Человек кричит и начинает отвечать на вопросы…

…папа идёт сквозь Бирку, как та огромная боевая машина со Старой Земли, ломая дом ярла, сарай с кораблями. Танк, вот как это называется! Андринг и Толитиль кидают огненные сгустки в драккары…

…огненные шары летят в Гавань Линдхольма. За спиной остаются чёрные столбы дыма…

…пристань в Хедебю разрушена, и корабль останавливается вдали от берега. Отец швыряет свой боевой топор на берег, и песчаный пляж отзывается гулким звуком, а потом он прыгает сам, заставляя рыбку высоко подпрыгивать на волнах…

…Рыбацкие лодки тычутся в борт «Лимнибин» и мальчик в серой худой рубахе, глядя на него огромными прозрачными глазами, шепчет: «Пожалуйста, господин, садитесь в лодку, я довезу вас до берега»…

Эти воспоминания нельзя убрать. Нельзя стереть. Мой сын становится воином.

Выходить на свой первый бой в двенадцать лет — кажется, для воронят Белого Ворона это стало уже традицией…

НЕМНОГО НАЗАД

СУРОВЫЕ БУДНИ НАЧАЛЬНИКА ПОЧТИ ЧТО АРТЕКА

Новая Земля, Серебряная Гавань, 07.02 (июня).0031

На четвёртый день после возвращения из Хедебю вопросов, связанных с детьми, стало так много, что я начала зашиваться. А если вдруг начинаешь зашиваться — спроси себя: что не так?

Вот! Опять я забыла главное правило начальника: найди нужного человека, который будет делать нужную работу на пятёрку (может — даже лучше тебя). И дай ему полномочия. А ведь есть у меня такой человек. Даже несколько. Я захлопнула журнал со списком детей.

— Ванюша!

— Да, мам?

— Вызови мне из Серого Камня Истаннэ и Уйгýну. К обеду пусть подойдут, за полчаса. И Кадарчана с Долегоном тоже.

— Хорошо!

Ванюшка стал совершенно незаменим. Понятное дело, что он не будет вечно как пришитый сидеть в Серебряной Гавани, но столько разнонаправленных действий надо было совершить в короткий промежуток времени! Да и смысл отказываться от дара? Тем более, что от постоянной тренировки он только рос.

Итак, незадолго до обеда состоялся наш первый мини-педсовет в Серебряной Гавани. Все четверо вызванных были далеко не дураки и сразу догадались, зачем я их пригласила. Все четверо стояли у истоков нашей школы (в самом широком смысле этого слова) и были совершенно разными, но каждый по-своему гениальными учителями. Эвенк, якутка и пара эльфов с русско-интернациональными корнями.

Чего мы хотим добиться — в принципе, было понятно. Но вот разношёрстный состав учеников…

— Ребята, смотрите: дети совершенно разные. Просто совсем. Наши придут — будут смотреться прям академиками. Поморских тоже не надо недооценивать.

— Ломоносов-то из поморов же был, однако? — уточнил Кадарчан.

— Ага. Честно — не знаю, чему они там дома учились. Думаю, у них неплохие общехозяйственные умения, высокий уровень в том, что касается рыбного промысла и мореходства (а скорее, очень высокий), по военной части — максимум на троечку, читать и писать обучены, в остальном — всё очень индивидуально.

— Это понятно, а вот что с бывшими рабами? — очень серьёзно спросила Истаннэ (или Танэ, как мы её чаще называли).

— Вот это ребята — просто дикий лес. Половина — чисто Маугли. Ладно хоть знают, каким концом ложку в рот толкать.

Танэ недоверчиво посмотрела на меня:

— Что, прямо вот так вот печально?

— Ну, смотрите. Подавляющее большинство этих детей родились и выросли в рабстве, в условиях скандинавской деревни. Наслышаны уже? — все скривились и покивали, — У некоторых там же выросли родители. Рогалики эти о себе-то не слишком заморачиваются, знают как мечом махать да за свои драккары. Рагнейд вон, дочка ярла — читает едва ли не по складам, имя своё умеет писать — достижение! Что уж говорить о рабах, точнее трэллах… В понимании викинга трэлл — не личность. Он как бы не вполне существует как человек. Что-то типа скотины, только говорящей. Подходит для простых работ. Ну, там — для сексуальных развлечений. Чего их учить… Люди говорят, что Хродвальд — ещё очень добрый правитель: трэллы ели каждый день, даже не два, а три раза. По воскресеньям давали рыбу. И разрешали в лесу собирать что найдёшь — ягоды там, черемшу. Травки для чаёв. Никого ради развлечения не забивали насмерть. Больше вам скажу, в Хедебю позволялась невиданная для трэллов вольность — семейные пары.

— Не понял? — нахмурился Долегон.

Я вздохнула. Не первый раз уже объясняю людям ситуацию.

— Мужчину и женщину, которые делят ложе и, возможно, имеют общих детей, великодушно признавали мужем и женой, не разлучали. Детей из «семьи» лет до двенадцати отдельно не продавали. Вот такая замечательная реальность. Боюсь, что придётся и взрослый класс делать, типа вечерней школы, что ли. Взрослые тоже или безграмотные или с глубокой интеллектуальной подавленностью. Честно — дальше детей руки не дошли… Ладно, пойдёмте, посмо́трите на своих учеников.