Политология. Курс лекций

Правовая культура выступает в качестве интегральной характеристики правового развития общества и составляющих его социальных, этнических, конфессиональных групп, слоев, общностей и входящих в них индивидов. Правовой культуре общества должны соответствовать как законодательство (иначе оно окажется неэффективным), так и поведение, деятельность должностных лиц, учреждений и граждан (в противном случае они получают негативную общественную оценку). В свою очередь правовая культура в немалой степени определяется самой правовой системой, практикой функционирования всех отраслей и норм права, правовых учреждений. Правовая культура индивидов и различных общностей людей оказывает решающее воздействие на соблюдение или несоблюдение ими норм права, а также на уровень их социально-правовой активности. Правовая культура индивида формируется в результате его правовой социализации и на основе всего его социально-правового опыта.

§ 1. Правовая и политическая культура

Право и правовая культура частично совпадают и тесно взаимосвязаны с политикой и политической культурой. Правовая культура складывается из существующих в данном обществе отношений к праву, правовым учреждениям и институтам и лицам юридических профессий; оценок их функционирования и деятельности; правовых ценностей; норм и образцов правового поведения. И в правовой, и в политической культуре различаются когнитивные, эмоционально-оценочные и поведенческие ориентации (компоненты). Речь идет о: знании права и политики, умении понимать и использовать правовые и политические нормы и институты; ориентациях на правовую и политическую системы, которые воплощают степень гражданственности и лояльности к этим системам и к их составляющим, и на себя как на полноправного или подчиненного (зависимого) участника правовых и политических процессов; эмоциональном отношении к правовым и политическим явлениям, оценках внутренней и внешней политики государства, работы правовых учреждений и возможностей защитить свои права и свободы, отстоять свои интересы с помощью судебно-правовых процедур, которые в совокупности выражаются в доверии или недоверии, поддержке или оппозиции к государству и политическому режиму, правовым и политическим институтам; распространении в обществе образцов законопослушного или правонарушающего поведения, политически активного или пассивного поведения.

Близость политической и правовой культуры особенно очевидна при обращении к нормативной стороне каждой из них. Эту сторону можно рассматривать в контексте реализации нормативной функции культуры в целом, вызванной необходимостью для общества поддерживать в нем равновесие, устойчивость, сплоченность его членов, межгрупповые и межличностные взаимоотношения, осуществлять координацию различных видов человеческой деятельности, разрешать конфликты и т. д. Нормы являются моделями должного поведения, содержащими предписания и ограничения, принуждения и запреты, одобрения и порицания различных стандартов поведения.

Близость политических и правовых норм проявляется в том, что целый ряд из них является одновременно и теми, и другими. Таковы, например, конституционные нормы, определяющие основы институциональной и нормативной подсистем, политические права и свободы граждан, принципы формирования и взаимоотношений трех ветвей власти[367]. Особое значение в демократическом обществе имеют нормы конституционного права, имеющие одновременно политический характер, которые регулируют организацию и проведение выборов и избирательных кампаний. В самом общем виде к числу политических можно отнести те нормы, в том числе правовые, которые регулируют поведение и отношения по приобретению, использованию и перераспределению политической власти, относящиеся к процессу политико-государственного управления, борьбе и выражению расходящихся интересов различных слоев и групп, управлению и разрешению конфликтов в обществе. Нормы же права, регулирующие организационно-технические и процессуальные вопросы и не связанные напрямую с политико-государственным управлением, с властно-политическим соперничеством, борьбой и конфликтами, не носят непосредственно политического характера.

Оценивая соотношение «чисто» правовых и политико-правовых норм, роль правовых норм в функционировании и развитии политических систем современности, следует подчеркнуть, что преобладающей тенденцией является заметная политизация норм права[368], расширение сферы правового воздействия на политическую систему и возрастание в целом роли права в мире. Внешне это выражается в увеличении объема норм как национального, так и международного права, распространении правового регулирования на новые сферы жизни общества. Частично экспансия права вызвана необходимостью строго нормативного регулирования новых приобретших глобальный характер проблем, которые вошли в нашу жизнь вместе с научно-технической революцией: загрязнение окружающей среды, истощение сырьевых и энергетических ресурсов, использование ядерной энергии, освоение космоса, дна морей и океанов и т. д. Частично она предопределяется трансформацией в последнее десятилетие всей системы международных отношений, установлением нового мирового порядка. С распадом бывших социалистических стран произошла глобализация западных моделей демократии и рыночной экономики с неотъемлемо присущими им идеями господства права и правового государства, с распространением международно-правовых стандартов прав и свобод человека.

Отмечая это, необходимо одновременно подчеркнуть ограниченность правового регулирования сферы политики в силу ряда причин. Первая из них обусловлена принципиальной невозможностью стандартизировать с похмощью юридических норм все громадное быстро меняющееся и крайне противоречивое многообразие политико-властных процессов и отношений в обществе.

Вторая вызвана продуктивностью существования и в сфере политики области усмотрения, переговоров и соглашений индивидуальных и коллективных ее участников. Здесь, кстати, проявляется роль правовой культуры, ее традиций, которые заметно влияют на соотношение политико-правового и «чисто» политического нормативного регулирования. Например, в большинстве мусульманских стран заимствование европейского права заметно ограничивается существующими в этих странах глубокими традициями неюридического нормативного регулирования, отсутствием резких различий между религиозной, политической и правовой сферами. Это, в частности, выражается в том, что в конституциях ряда мусульманских стран ислам провозглашается государственной религией, а шариат — основным источником законодательства.

Третья причина вытекает из особой роли руководящих (правящих) слоев и групп (элит) в политической системе. Они могут занимать различные позиции в отношении регламентации и контроля своей деятельности со стороны норм права и в той или иной степени определять их границы.

Сказанное частично объясняет потребность каждой политической системы в обширном своде политических неюридических норм. Деятельность, прежде всего внутренняя, политических партий и общественных организаций, многие процедуры политических кампаний, выдвижение на политические посты и политическая карьера лиц с определенными демографическими, национальными, конфессиональными, партийными и другими качествами, взаимоотношения политических элит и лидеров определяются в значительной степени политическими (писаными, а чаще всего неписаными) неюридическими нормами. Роль таких политических норм особенно велика в фашистских и социалистических системах, в которых уставы и программы единственных партий подменяли конституции и другие законы.

Правовая и политическая культура любого общества не является абсолютно гомогенной. Даже в традиционалистских обществах политическая культура делится по меньшей мере на субкультуры элит (арестократии) и народных масс, а в поликонфессиональных и в полиэтнических странах возникают и существуют конфессиональные и этнические субкультуры. Вместе с тем существуют общества с более гомогенной и более гетерогенной политической и правовой культурой. К первому типу тяготеют небольшие по численности населения и территории однонациональные и стабильные страны, такие как, например, скандинавские страны или Голландия. По мере дифференцирования и усложнения общества складываются политические и правовые субкультуры различных социальных групп и общностей, территориально-региональные субкультуры.

Следует подчеркнуть, что правовая и политическая культура любой страны не является простой суммой названных субкультур. Она есть динамическая и относительно устойчивая результирующая взаимодействия этих субкультур, а также правовых и политических культур отдельных лиц с их особенностями психического склада, темперамента, интеллектуальных способностей и другими индивидуальными свойствами, придающими правовой и политической культуре личности черты неповторимости и уникальности. Правовая и политическая культура индивида является своеобразным политико-правовым экраном, через который он воспринимает окружающий его мир и происходящие в нем события.

Она есть его шкала измерения и оценок политико-правовых институтов и процессов, деятельности политиков, должностных лиц, государственных служащих, судей и работников правоохранительных органов, поведения других граждан. Эта культура закрепляет в сознании индивида политические и правовые символы и критерии добра и зла, легального и нелегального (законного и незаконного), предоставляет ему образцы поведения в различных ситуациях.

В любой политической системе особое место принадлежит правовой и политической культуре правящих слоев, групп и лидеров. Степень автономии этих элит и лидеров от населения находится в обратной зависимости от уровня развития демократии, открытости элит. Роль элит и лидеров, их правовой и политической культуры заметно возрастает в авторитарных политических режимах, а также в период глубоких трансформаций обществ, происходящих в них кризисов, потрясений, войн и революций. Своей спецификой и немалым влиянием на функционирование политической системы, на политико-государственное управление обладает правовая и политическая культура служащих госаппарата, работников правоохранительных и правоприменительных органов, особенно милиции, прокуратуры и судов. От этих видов культуры существенно зависят стиль работы госслужащих, работников этих органов, мера соблюдения и выполнения ими законов, степень их отзывчивости к потребностям, обращениям и требованиям граждан и, в конечном итоге, состояние законности и демократии в стране.

Говоря о переплетении правовой и политической культуры, совместной их области, не следует забывать и о различиях между ними. Так, например, в основе разных типов европейской правовой культуры находится исторически возникшее в Древнем Риме право, разделившееся затем в процессе дальнейшей эволюции на романо-германскую (или континентальную) систему, в которой нормы права рассматриваются как закрепленные преимущественно в законах (принятых обычно представительным органом государственной власти) правила поведения граждан и юридических лиц, и англосаксонскую систему (систему общего права), которое было создано судьями, разрешавшими споры между отдельными лицами. И сегодня в этих странах (в Великобритании, Австралии, США, Канаде, и в др.) решения судов (прецеденты) служат если и не основным, то таким же источником права, как и принятые парламентами законы.

Вышеупомянутое мусульманское право, как и каноническое право христиан и иудаистов, рассматриваются как право общины верующих, исповедующих соответствующую религию. Это не столько право, сколько основанная на одной из названных религий сумма норм, регулирующих отношения между людьми.

Социокультурным своеобразием отличаются и правовые системы африканских государств: неразделенной производственной и духовной деятельностью — в отличие от конфронтации этих начал в странах Запада; доминированием межличностных отношений по религиозным, этническим, общинным, клановым и кастовым признакам — в противоположность господствующим в западных странах обезличенным, вещным отношениям; устойчивостью солидаристских ценностей и мифологичностью сознания, прямо противоположных индивидуализму и светскости (в целом) мышления и сознания, рационализации знания в западных государствах[369].

Вплоть до конца 80-х — начала 90-х годов XX в. существовала возникшая в России после революции 1917 г. социалистическая правовая система. Сохранив внешне большую часть терминологии и юридической техники романо-германской системы права, она была провозглашена как отрицание «буржуазного права», как совокупность норм, выражающих интересы пролетариата (рабочего класса) и призванных создать условия для отмирания государства и самого права. Подобно тому как экономика, да и общество в целом, были подчинены государству и стоящему за ним партийно-бюрократическому аппарату, право тоже было огосударствлено — частное право вместе с частной собственностью и политическими правами и свободами было ликвидировано.

Итак, политическая и правовая культура как реальность и как концепции при всех различиях между ними являются тесно взаимосвязанными и взаимопроникающими явлениями. Характер их взаимоотношений и сфера совместного функционирования исторически менялись и различаются не только от цивилизации к цивилизации, но и (в существенно меньшей степени) внутри одной цивилизации от страны к стране. Хотя в целом правомерно выделять, анализировать и использовать в практической политике как относительно автономные политическую и правовую культуру, не менее важно, хотя и более трудно, исследовать и учитывать в повседневной практике область их тесного переплетения и частичного совпадения — политико-правовую культуру. Применительно к России эти трудности усугубляются спецификой ее истории и особенностями научного осмысления этой истории.

§ 2. Особенности правовой и политической культуры дореволюционной России

По свидетельству Э.В. Соколова, в России слово «культура» впервые отражено в «Карманном словаре иностранных слов» Н. Кириллова в 1846 г.[370] Однако уже в 1869 г. в журнальном варианте выходит в свет труд Н.Я. Данилевского, который до сих пор по-настоящему не оценен отечественной наукой и по существу малоизвестен даже в среде нашей интеллигенции, хотя он внес заметный вклад в мировую культурологию, историю и социологию. Его концепция культурно-исторических типов и свойственной каждому такому типу цивилизации оказались востребованы на Западе, но не в собственной стране. Например, лидеры «перестройки», разрабатывавшие идею общечеловеческих ценностей, по-видимому, не читали или не придали значения рассуждениям Данилевского и его рецензента К.Н. Бестужева-Рюмина о попытках Европы (Западной) убедить другие народы «пожертвовать своим народным во имя общечеловеческого, за которое выдает эта (западная. — В.С.) культура», отожествить западноевропейскую цивилизацию с «общечеловеческой цивилизацией»[371]. Не соглашаясь с рядом оценок и выводов Данилевского, следует признать, что именно ему принадлежит заслуга перевода споров западников и славянофилов в культуролого-социологическую плоскость.

Нет необходимости воспроизводить в данной лекции ни эти споры, ни продолжающуюся множество десятилетий у нас в стране и за рубежом полемику о том, принадлежит ли Россия к европейской или восточной (азиатской) культуре или составляет оригинальную евразийскую культуру, какое влияние на эту культуру оказали: принятие восточной, византийской ветви христианства; татаро-монгольское завоевание и последовавшая за этим длительная изоляция России от Западной Европы; гигантские пространства страны и ее полиэтничность и поликонфессионализм; особенности православного вероисповедания и характер взаимоотношений церкви и государства; тип личности отдельных царей и их реформы и т. д. Для темы этой лекции достаточно констатировать, что в России сформировалась не западная либерально-демократическая политическая культура (хотя ее отдельные черты, свойственные ей ориентации, ценности появляются уже в XVIII в.), а такая, которую можно назвать авторитарно-подданической или, пользуясь выражением А. Оболонского, системоцентристской[372].

На особенности российской правовой культуры наряду с названной спецификой истории, населения, географии, политической культуры оказал непосредственное влияние существовавший вплоть до реформ Петра I, по выражению М. Раева, «практически полный симбиоз Церкви и государства», который в Западной Европе был разрушен протестантской Реформацией XVI в. В сфере права это выражалось в том, что, несмотря на политическое подчинение Церкви государству, «важные законодательные акты и обращения к народу составлялись от имени царя (после совещания с боярами) и Патриарха (с согласия церковного собора)…церковные акты частного права… и государственного права… обладают тем же статусом, что и царские. Они объявляются и распространяются таким же образом, как и документы мирской власти, и включаются в своды законов и законодательных актов наравне с указами царя и Боярской Думы»[373]. Это поразительно напоминает, добавим от себя, совместные постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР, а то и с включением Верховного Совета СССР. Существенное отличие состоит в том, что «светские» законы и иные нормативные акты непосредственно разрабатывались в партийном аппарате или проходили в нем тщательную оценку и не могли приниматься без предварительного одобрения соответствующего партийного комитета.

Однако и петровские реформы в сфере права не намного приблизили Россию к Западу, ибо они привели не просто к секуляризации права, а к государственной секуляризации. Петром были заложены основы полицейско-бюрократического государства, которое небезуспешно попытались лишить церковь, а заодно и общество, любых независимых прав. Начиная с этого времени государство берет на себя почти безраздельную заботу о религиозном и духовном благе народа, стремится построить и регулировать жизнь общества и каждого его члена ради «общей пользы». Именно при Петре I была введена государственная система доносительства и сыска со специальным ведомством, созданным исключительно для борьбы с политическими противниками[374]. Даже появившиеся в России во второй половине XIX в. доктрины правового государства и господства права использовалась бюрократией не для создания автономной правовой системы или конституционной формы правления, а для почти неограниченного властвования посредством государственных институтов, хорошо отрегулированных законом.

Крушение надежд либеральных кругов России на мирное реформирование государственно-правовой системы империи, особенно после революции 1905 г., привели к разочарованию как в самих этих доктринах, так и в способности общества воплотить их в жизнь, вызвали кризис правового сознания. По мнению П.И. Новгородцева, этот кризис происходит и в странах Европы и США и вызван крушением идеалов XVIII в. В работе с красноречивым названием он говорил об «общем убеждении», «общем настроении эпохи», оценивающих правовое государство и право как не соответствующие идеалам нравственной жизни и требований, о «недостаточности правовой культуры с точки зрения повышенных требований нравственного сознания» и делал следующий вывод: «Правовое государство в том виде, как оно возвещено было французской революцией, перестает быть предметом безусловного поклонения, как созидательное начало общественной жизни, лишается того ореола всеисцеляющего средства, которое оно имело в глазах поколений, воспитанных на преданиях французской революции… Потерпели крушение те простые и гармонические схемы, в которых пламенное воображение хотело видеть разрешение общественных противоречий»[375].

В 1905 г. вышел в свет небольшой сборник статей, ставший действительно вехой в истории отечественной общественно-политической и правовой мысли. Он содержит один из самых блестящих анализов правовой и политико-правовой культуры интеллигенции, да и всего русского общества. «Русская интеллигенция состоит из людей, — с горечью отмечал Б.А. Кистяковский, — которые ни индивидуально, ни социально не дисциплинированы. И это находится в связи с тем, что русская интеллигенция никогда, не уважала права, никогда не видела в нем ценности; из всех культурных ценностей право находилось у нее в наибольшем загоне. При таких условиях у нашей интеллигенции не могло создаться и прочного правосознания, напротив, последнее стоит на крайне низком уровне…в той совокупности идей, из которых слагается мировоззрение нашей интеллигенции, идея права не играет никакой роли». Пренебрежительное отношение к праву, правовым учреждениям, к «демократизму», доказывал Кистяковский, свойственно почти всем слоям русской интеллигенции, включая народников и социал-демократов (социалистов). «Михайловский и его поколение, — замечал он, — отказывались от политической свободы и конституционного государства ввиду возможности непосредственного перехода России к социалистическому строю.

…Как Кавелин возражал против конституционного проекта потому, что в его время народное правительство в России оказалось бы дворянским, так Михайловский отвергал конституционное государство как буржуазное». Проанализировав речь Г.В. Плеханова на втором съезде РСДРП в 1903 г., Кистяковский заключал: «Провозглашенная в этой речи идея господства силы и захватнической власти вместо господства принципов права прямо чудовищна». Кистяковский обратил также внимание на бюрократический характер сознания интеллигенции и на авторитаризм ее партийных организаций, в том числе ленинских большевиков. Он называл и основные причины такого печального состояния российской политико-правовой культуры: отсутствие какого бы то ни было правового порядка в повседневной жизни русского народа, его бесправие, произвол властей, отсутствие понимания значения суда и уважения к нему и др. Однако главной причиной Кистяковский считал непонимание обществом того, что «самое существенное содержание права составляет свобода», пренебрежение к правам личности, неготовность интеллигенции «участвовать в правовой реорганизации государства, претворении государственной власти из власти силы во власть права». В заключение статьи Кистяковский выражал надежду на признание интеллигенцией ценности «прочного и ненарушимого правопорядка»[376].

§ 3. Политико-правовая культура России XX в.

Увы, эти надежды не оправдались. Большевистская революция 1917 г. с ее идеей незамедлительного устранения государства и «буржуазного» права, негативным в целом отношением к капитализму, гражданская война и сопровождавший ее террор, последовавший затем длительный период беззакония и репрессий, фактически отсутствие судебной защиты прав человека не могли не сказаться на политической и правовой культуре общества. Поэтому несмотря на всю внешнюю новизну политической системы, на весь радикализм лозунгов и целенаправленную политику полного устранения «царского прошлого», введение новой символики, политического языка и, главное, идеологии советская действительность показала удивительную выживаемость многих черт российской политико-правовой культуры. Немалое сходство обнаруживается в политико-правовых институтах: достаточно посмотреть на систему организации центральных органов управления с ее министерствами и ведомствами в царской и советской России[377].

Для подавляющего большинства советских людей, так же как и для жителей дореволюционной России, равенство ставилось выше свободы, а справедливость — выше законности. Социально-экономические и иные споры и даже нарушенные права советские граждане стремились разрешить и защитить в первую очередь не в суде. Когда же человек обращался в суд, то его нередко в народе, да и подчас в прессе, называли благополучно перешедшим из дореволюционного языка уничижительным словом «сутяга». Наша попытка середины 70-х годов на фоне многочисленных выражающих настороженно-негативное отношение к праву народных поговорок (типа «закон что дышло, куда повернешь, туда и вышло», «закон что столб: перешагнуть нельзя, а обойти можно») найти поговорки с позитивным отношением к праву закончились тем, что за отсутствием таковых в качестве одной подобной поговорки пришлось использовать древнеримское изречение, а другую сочинить, выдав ее за народную.

О стойкости дореволюционной политико-правовой культуры свидетельствует тот факт, что эрозия в конце 80-х — начале 90-х годов социалистической идеологии сопровождалась быстрой регенерацией ее символов и черт. Всего лишь за несколько лет «демократизации и гласности» на российской политической сцене появились по названиям почти все существовавшие до 1917 г. политические партии. Восстановлена значительная часть прежней государственной символики. Русская православная церковь и православие вновь превращаются, хотя и не без колебаний с обеих сторон, в атрибут церемониальной и фактической государственной политики и разрабатываемой официальной идеологии. В политико-юридическом языке опять появились такие слова, как «дума», «губернатор», «земское управление», «присяжные заседатели», «староста» и др.

Сказанное выше не должно создавать впечатление, что советская политико-правовая культура фактически не существовала, что это был только фасад, за которым скрывалась та же дореволюционная культура, процесс возрождения которой идет в последние годы. История не знает примеров сколько-нибудь полного возврата к прошлому после революций, как бы ни рядились в одежды прошлого его реставраторы. Социализм XX в. как антипод капитализма и всех частнособственнических обществ и радикально их отрицающий строй может функционировать, как убедительно показал В.С. Нерсесянц, лишь посредством диктаторских, внешнеэкономических и внеправовых средств, а утвердившееся «узконормативное» понимание права есть отрицание его как «выражения принципа формального равенства и свободы индивида, как всеобщая и равная мера свободы»[378]. Это не могло не сказаться на политико-правовой культуре.

Назовем лишь некоторые черты этой советской культуры. Если дореволюционная политико-правовая культура была отчужденно-отстраненной (за исключением малочисленных групп «верхов» в конце XIX — начале XX в.), то советская, хотя и принудительно, но мобилизационно-вовлеченной. Этим, в частности, объясняется взрывообразный рост неконвенционального участия, в первую очередь участия протеста, после ослабления партийно-идеологического контроля, а также быстрое формирование сначала неформальных объединений и движений, а затем, с созданием для этого правовой базы, юридически оформленных. Хотя советские выборы были безальтернативными и вместе с избирательными кампаниями служили для КПСС прежде всего средством политико-идеологического контроля, само появление всеобщего избирательного права и регулярное участие в выборах выработало определенные полезные для демократии политические навыки и ориентации. Подобным же образом, хотя членство в партии, комсомоле, профсоюзе и в других общественных организациях выполняло для КПСС главным образом функцию «приводного ремня», оно формировало у граждан, подавляющее большинство которых до революции было вне общественных организаций, необходимый для демократии организационно-политический опыт. Это членство служило также предпосылкой для возникновения политического плюрализма и его ценностей.

Не следует забывать также, что в советский период граждане через названные и ряд других организаций участвовали, пусть и ограниченно, в управлении производством, в производственной демократии. Это право в условиях государственной собственности почти на все и вся и отсутствия рыночной экономики тормозило рост производительности труда и помогало КПСС поддерживать идеологическое клише о руководящей роли рабочего класса. Вместе с тем оно создавало дополнительные предпосылки для формирования демократической политической культуры.

И, наконец, появление таких государственно-правовых атрибутов политической демократии, как конституция с формально-юридически провозглашенными в ней многими социально-экономическими (в основном вполне реальными) и политическими (декоративными) правами и свободами, участие граждан в отправлении правосудия, в правоохранительной деятельности, в обсуждении проектов некоторых законов и даже проекта Конституции СССР 1977 г. (при всей ограниченности и декоративности такого участия), система правового воспитания, идея-законности (даже с приставкой «социалистическая») и, позже, правового государства по мере десталинизации режима подготавливали почву для становления демократической политико-правовой культуры.

Одним из самых тяжелых наследий российско-советской политико-правовой культуры является высокая степень ее конфликтности и низкий потенциал компромисса и согласия. И в царской России, и в Советском Союзе вплоть до второй половины 80-х годов почти все принципиальные конфликты либо загонялись вглубь, либо подавлялись, обостряя противоречия в обществе[379].

Такие особенности этой культуры, как идейно-политическая поляризация и отсутствие традиций компромисса, способствовали тому, что начавшаяся в конце 1991 г. ускоренная модернизация сверху не только не уменьшила, но и в известной степени увеличила конфлитогенносгь общества. Частично это было вызвано тем, что любая глубокая, даже самая конструктивная, реформа ломает привычное, устоявшееся, приводит к потерям для некоторых слоев и групп, к нарастанию социально-политической напряженности. В случае с нашей страной создание рыночной экономики и демократического правового государства сопровождается значительными социально-экономическими потерями для большинства населения, которые наложились на дезинтеграцию Советского Союза, экономический кризис, радикальное перераспределение собственности и власти, взрыв этнонациональных конфликтов и обострение соперничества между федеральным центром и регионами, беспрецедентный рост преступности и на другие действительные или воспринимаемые как отрицательные моменты.

Подобным образом проходящая реформа правовой системы привела к разработке и принятию новой Конституции РФ, обширного корпуса законодательства, призванного обеспечить создание рыночной экономики, реализацию общепризнанных принципов уголовного права и процесса, утверждение международных стандартов прав и свобод человека, формирование независимых судов. Однако существующие до сих пор пробелы в праве, регулярная подмена федеральных законов президентскими указами («указное право»), сохраняющаяся зависимость судей от властей и, самое главное, чудовищная коррупция и захлестнувшая страну преступность с безнаказанностью для многих преступников и ряд других нерешенных проблем в этой сфере пока не привели к реализации провозглашенных целей правовой реформы.

Названные болезни общества, негативные черты его политико-правовой культуры ярко проявились в трагичных событиях осени 1993 г. в Москве. Лидеры обеих сторон этого конфликта сделали ставку не на судебно-правовые процедуры путем обращения в Конституционный и/или Верховный Суд РФ и не на переговоры и компромисс с целью урегулирования конфликта, а на достижение одностороннего превосходства или даже тотальной победы. Отсутствие по-прежнему уважения к праву (о чем, напомним, говорил Кистяковский) и у либерально-реформаторской интеллигенции можно проиллюстрировать попытками ряда из них оправдать некоторые неконституционные действия исполнительной власти ссылками на то, что эти действия, возможно, и нелегальны, но зато легитимны. Иными словами, представления о законности оказываются выше самих законов.

Каковы в столь конфликтогенной ситуации в России пути и средства достижения политических компромиссов и юридического консенсуса? Сегодня их достижение существенно зависит — в отличие от тех факторов и процедур, которые подробно проанализированы В.П. Казимирчуком[380], — от позиций лидеров и элит. От того, способны ли они считаться с реально существующим в обществе социально-политическим плюрализмом, удовлетворять основные потребности и ожидания населения, поступившись даже частью власти и собственности ради смягчения конфликтов и устранения основных угроз стране, выполнять достигнутые компромиссные договоренности, неукоснительно соблюдать законы, даже если они устарели, добиваться тем самым уважения граждан к праву и юридическим учреждениям, легитимности политической системы в целом.

§ 4. Электорально-правовая культура

Легитимации политико-правовых институтов и принимаемых ими решений могут также способствовать опирающиеся на развитое избирательное законодательство подлинно свободные, равные и конкурентные выборы в условиях многопартийной системы, предполагающие как минимум доверие к политическим партиям, отсутствие монополии на СМИ, злоупотреблений финансовыми и политико-властными ресурсами. Такой демократический характер выборов окажется возможным только тогда, когда лежащие в их основе нормы избирательного права станут неотъемлемой частью политико-правовой культуры общества большинства россиян, точнее, ее относительно автономной области — электорально-правовой культуры (или электорально-правовой субкультуры).

Электорально-правовая культура является интегральной характеристикой определенной сферы функционирования общества, его территориально-региональных, социокультурных, экономических, политических, этнических и конфессиональных общностей и групп, а также жизни отдельных индивидов. Она представляет собой сложное динамическое единство знаний и понимания избирательных норм и процедур, полномочий и деятельности организаторов выборов и иных участников избирательного процесса, компетентности этих участников; интереса в отношении к выборам, к избирательным правам и возможностям участников избирательного процесса; оценок избирательного законодательства и практики его применения, всех этапов избирательной кампании и выборов, целесообразности и действенности своего участия в них; усвоенных образцов и норм поведения избирателей и других участников избирательного процесса.

Для того чтобы сколь-нибудь полно судить о состоянии электорально-правовой культуры любого общества, необходимо ответить по меньшей мере на следующие вопросы:

— в какой степени введенные просвещенными элитами демократические нормы избирательного права и процесса интериоризированы (усвоены) гражданами страны, вошли в их базовые ценности;

— считают ли граждане, что действующее избирательное законодательство и практика его применения обеспечивают реализацию их электоральных прав как относительно самостоятельной области и как необходимого условия для реализации прав граждан на участие в политико-государственной власти и управлении;

— знакомы ли граждане с основополагающими нормами избирательного права, с функциями и деятельностью основных участников избирательного процесса и организаторов выборов;

— как они оценивают законы о выборах и их реализацию на практике, действующую избирательную систему и предложения по ее изменению, есть ли у них собственные предложения по совершению избирательного законодательства;

— каково их мнение о работе избирательных комиссий (институтов по организации и проведению выборов) в сопоставлении с отношением к другим государственным институтам;

— какие группы избирателей и в каких формах вовлечены в избирательные кампании и в выборы, а какие не участвуют в них и по каким причинам;

— каковы основные мотивы голосования избирателей;

— готовы ли элиты и рядовые граждане принять политическое поражение на выборах, согласиться на компромисс с победившими на этих выборах политическими партиями и лидерами.

§ 5. Электорально-правовая культура российского общества

Отсутствие в отечественной правовой культуре традиций компромисса и согласия подрывает легитимирующую функцию выборов и препятствует формированию демократической электорально-правовой культуры. Так, избирательные кампании 1993, 1995, 1996 и 2000 гг. большинства партий и лидеров строились преимущественно на обличении политических противников.

Вследствие этого российские избиратели были по существу лишены возможности серьезно разобраться в состоянии общества, его экономики и культуры, причинах кризисов и конфликтов. Вместо того, чтобы обсуждать реальные пути выхода из кризиса и нахождения согласия, кандидаты зачастую соревновались (как правило, заочно) в поисках компроматов и обвинений. Поэтому избиратели были искусственно поставлены, особенно на президентских выборах 1996 г., в ситуацию дихотомичного выбора между режимом «тоталитаризма», «национал-коммунизма» с его эгалитарной бедностью и отсутствием прав и свобод и «антинародным» режимом «переродившейся верхушки КПСС» и «компрадорской буржуазии», ограбившей 80 % россиян и развалившими страну, ее экономику, культуру и армию. Заимствованные из США и усовершенствованные применительно к специфике России высокие избирательные технологии строились президентской командой с помощью почти полной монополии на электронные СМИ преимущественно на основе техники психологического воздействия, воздействия на подсознание избирателя. На этих, да и на других выборах содержание курсов политики и реформ в целом все больше подменяется техникой воздействия на гражданина, манипулирования им, а конкуренция программ и идей — конкуренцией используемых в избирательной кампании ресурсов (прежде всего денежных) и борьбой за доступ к СМИ.

Еще более трагичным исходом могут обернуться регулярно предлагаемые обществу такие рецепты решений политических конфликтов и достижения стабильности, как перенос или даже отмена выборов, роспуск оппозиционного парламента, запрещение политических партий, установление «демократической диктатуры», или режим личной власти.

Одним из основных индикаторов степени интериоризации норм демократического избирательного права, включения их в базовые ценности индивидов является признание ими выборов в качестве основного средства и канала формирования органов власти. С этой точки зрения у россиян есть основания быть удовлетворенными итогами происходящих в последние годы реформ. Почти 60 % (59,2 %) респондентов разделяют эту позицию. Лишь 5,3 % полагаются исключительно на назначение «сверху», так как не верят в способность рядовых граждан эффективно осуществлять функцию отбора руководителей путем участия в выборах. По мнению еще 21,9 %, следует в равной мере использовать оба эти принципа формирования органов власти.

То, что выборы стали одной из базовых политических ценностей для большей части российского общества, подтверждается и тем, что только 17,4 % респондентов одобряют отказ от участия в выборах как средство воздействия на власть и 23,5 % респондентов одобряют использование голосования против всех в тех же целях. Между тем 67,1 % не одобряют абсентизм избирателей, а 62,6 % не одобряют голосование против всех. О гражданственной зрелости российского избирателя свидетельствуют и другие данные этого исследования. Так, основным мотивом голосования 44,8 % респондентов за конкретного кандидата является оценка того, что он может сделать для России. Об устойчивости этой позиции свидетельствуют ответы респондентов на вопрос о мотивах их участия в выборах депутатов Государственной Думы в декабре 1995 г.: 43,1 % руководствовались прежде всего исполнением своего гражданского долга, а 28,1 % не хотели, чтобы другие решали за них, кому быть у власти.

Приведенные и другие данные показывают, что лишь незначительная доля граждан сохранила сколь-нибудь полно характерную для России авторитарно-подданическую политико-правовую культуру. Это прежде всего те, для которых наиболее подходящей для России формой государственной власти (правления) являются абсолютная монархия — 1,9 % и конституционная монархия — 3,6 %. Вместе с тем в смягченном, авторитарно-патерналистском виде этот тип культуры распространен в российском обществе довольно широко. Его разделяют, например, значительная часть из тех 47,8 % граждан, которые, испытывая традиционную для россиян тягу к сильной власти, выступают за президентскую республику. Бросается в глаза, что среди них большая доля тех, которые видят в президентской системе гарантию произошедших в стране перемен, уже принесших им материальные и иные блага или ожидающих их от новой системы. Именно поэтому среди них преобладают молодые люди (60,4 % в возрастной группе 18–19 лет и более 55 % в возрастных группах 20–29 и 30–39 лет), материально благополучные (64,5 % из них) и образованные горожане.

Определенное, хотя и неоднозначное влияние на поведение избирателей оказывает такой элемент электорально-правовой культуры граждан, как их доминирующие политико-идейные ориентации. В качестве таковых, учитывая ограниченность партийных предпочтений (лишь 20 % россиян являются сторонниками какой-либо политической партии) из-за несложившейся партийной системы и недостаточного влияния политических партий в обществе, были выделены следующие агрегированные ориентации (рис. 1).

При всей условности такой классификации ее достоинство — в относительной нейтральности и ненасильственности деления респондентов на эти типы ориентаций. Бросаются в глаза разительные перемены, произошедшие в сознании россиян всего лишь за какие-то 4–5 лет. Еще в начале 90-х годов левые ориентации, само слово «левые» были столь популярны, что либеральные демократы при всем их антикоммунизме, опираясь на абсолютное доминирование в СМИ (достигшее уровня монополии на телевидении), упорно называли себя левыми, а коммунистов и их сторонников — правыми. Сегодня чуть больше 16 % идентифицируют себя с этим идейно-политическим спектром. По-прежнему малопопулярны правые ориентации, несмотря на рост консервативных настроений в обществе, уставшем от очередной революционной ломки. С этим спектром себя отождествляют прежде всего материально обеспеченные и в основном удовлетворенные процессом трансформации России — 51,2 %, из них полностью или частично полагают, что страна движется в правильном направлении по сравнению с 32,7 % среди центристов и 30,8 % среди левых, занимающих такую же позицию.

Рис. 1. Политические ориентации (взгляды)

Подавляющая часть граждан предпочитает относить себя к нейтральному политическому спектру — к центристам. Это свидетельствует прежде всего о неприятии большинством любого радикализма, о стремлении этого большинства избежать катаклизмов, гражданской войны, о его готовности к компромиссам. Вместе с тем частично этих ориентаций придерживаются люди, не занимающие сколь-нибудь четких общественных позиций, которых называют «болотом», наконец просто конформисты — довольно широко распространенный в советское время тип личности. Отсюда столь высокая среди центристов доля лиц, выбравших в данном вопросе ответ: «Затрудняюсь ответить». Она нередко превышала в два, а то и в три раза долю таких ответов на вопросы-анкеты среди придерживающихся левых и правых ориентаций.

Подтвердилась гипотеза о том, что входящие в оба крыла идейных ориентаций политически более активны. Распределение представителей всех трех групп с точки зрения интегрального показателя этой активности приведено на рис. 2.

Рис. 2. Политические ориентации и интерес к политике

Читателям, знакомым с электоральным поведением различных групп избирателей, известна более высокая избирательная активность сторонников левых партий и движений. В немалой степени она объясняется их высокой политизированностью. Однако такая политизированность является во многом следствием их принадлежности к протестно-активистской субкультуре. Имея незначительный доступ к большинству главных ресурсов власти (к финансам, СМИ, особенно электронным, госаппарату, силовым структурам, зарубежным и международным организациям и фондам и к др.), они придают повышенное значение такому общедоступному ресурсу власти, как участие в выборах — 83 % из них (по сравнению с 63 % среди центристов и 76 % среди правых) верят в то, что своим участием в голосовании они смогут изменить что-либо в жизни страны.

Выражение протестного характера субкультуры сторонников левых идейно-политических ориентаций многообразно. Например, негативно оценивают направление развития страны 62,8 % сторонников левых взглядов по сравнению с 49 % центристов и 37,9 % сторонников правых ориентаций. Как видно из табл. 1, большая доля среди левых поддерживает республику Советов и парламентскую республику как форму правления и организации государственной власти и относится с недоверием к президентской республике.

Таблица 1

Российская политико-правовая культура содержит в себе, как ни парадоксально звучит словосочетание, заметные участническо-авторитарные черты, а субкультуру левых можно даже назвать участническо-авторитарной. Ибо высокая готовность к участию в политике, в том числе в выборах, сочетается у них с ориентацией на сильное государство, порядок и власть. Стремление значительной части россиян (не только левых ориентаций) прислониться к власти, ожидания именно от нее помощи в решении большинства проблем как выражение этого вида политико-правовой культуры проявилось и в сравнительно невысоком одобрении (а не в готовности лично участвовать) россиянами даже вполне мирных форм участия протеста как способа воздействия на власть с целью добиться изменений в ее политике. Речь идет прежде всего об участии в митингах и демонстрациях, подписании обращений и петиций, критике властей в листовках и газетах, являющихся вполне легитимными и действенными в условиях демократии (табл. 2).

Таблица 2

Тот факт, что лишь относительно небольшая доля взрослого на» селения одобряет отказ от голосования или голосование против всех кандидатов и партий, объясняется не только тем, что ценности избирательного процесса и права интериоризированы, как уже отмечалось, существенной частью россиян. Такой отказ означает, по существу, невозможность использования одного из основополагающих политических прав гражданина, обеспечивающего ему участие в политике и управлении, влияние на принятие политико-властного решения. Слова «относительно небольшая» все же не должно заслонять масштабы возможного отказа. Одобряют как средство изменения политики властей: отказ от голосования — каждый шестой избиратель, голосование против всех кандидатов и партий — почти каждый четвертый. Относительность величины такой позиции протеста видна из масштабов уже названных факторов протеста и прежде всего фактора низкого жизненного уровня — 38,7 % респондентов заявили, что живут от зарплаты до зарплаты, а 41,2 % живут в нищете, т. е. подавляющее большинство жителей страны (79,9 %) оценивает свое материальное положение как неблагополучное. К этому надо добавить, что довольно большая доля граждан отрицательно относится к деятельности федеральных органов всех трех ветвей власти (рис. 3).

Рис. 3. Отношение к деятельности федеральных органов власти

Само по себе наличие недовольных органами государственной власти и управления и даже судебной власти не опасно, если граждане полагают, что своим участием в выборах они могут повлиять на эти органы, изменить ситуацию в стране. Однако 25,8 % соотечественников в той или иной степени в это не верят и составляют таким образом потенциал не для компромисса и согласия, а для протестных действий. Как видно из табл. 2, речь идет о преимущественно умеренных формах протеста. В нашем обществе радикальные протестные действия (такие как перекрытие уличного движения или использование оружия) имеют в настоящее время незначительное число сторонников. При этом подтвердилась гипотеза о том, что наибольшую долю среди них составляют левые (табл. 3).

Таблица 3

При интерпретации ответа на этот вопрос необходимо иметь в виду два обстоятельства. Первое: отношение к участию протеста как к средству изменения политики властей означает не столько отношение к системе в целом, сколько оценку отзывчивости государственных органов к нуждам граждан. Второе: количество реальных участников таких действий обычно на несколько порядков меньше числа сторонников.

В сознании соотечественников есть и ряд других неблагоприятных для достижения политико-правового согласия аспектов. Прежде всего это относится к распределению базовых правовых позиций (ценностных ориентаций). Проведенные еще в советский период исследования показали, что наиболее значимыми для правового поведения личности являются не столько уровень знания правовых норм, сколько оценочное отношение к ним. Поэтому в данном исследовании были выявлены не только оценки различных норм избирательного права, участников и организаторов избирательного процесса, но и базовые правовые позиции избирателей.

Позиции по отношению к закону распределились следующим образом:

1) прагматично-позитивная — 24,8 %;

2) боязнь санкции — 15,7 %;

3) прагматично-отчужденная — 34,1 %;

4) принципиальная — 16,2 %.

Распределение ответов свидетельствует о том, что признанный еще со времен Древнего Рима одним из главных принцип права, гласящий, что закон есть закон и его надо соблюдать даже в тех случаях, когда он кажется несовершенным или несправедливым, разделяет чуть больше 16 % избирателей. Позитивную, хотя и несколько прагматичную правовую позицию занимает еще 24,8 % россиян, полагающих, что закон прежде всего охраняет их интересы и интересы других граждан. Почти 16 % респондентов видят в законе главным образом средство принуждения и наказания, а 34,1 % не усматривают в нем пользы для практической жизни. Таким образом, почти половина избирателей страны занимает отчужденно-настороженную позицию в отношении права.

Другим важным показателем отношения личности к избирательному праву и процессу как к демократическим ценностям является оценка этой личностью политико-властного потенциала своего участия в выборах. И с точки зрения этого индикатора можно констатировать заметный прогресс за столь короткий срок демократизации жизни общества и государства в электорально-правовой культуре россиян: 68 % из них убеждены, что своим участием в выборах они могут изменить что-либо в жизни страны. Вместе с тем каждый десятый избиратель (9,6 %) считает, что его участие в выборах ничего не изменит в жизни страны, а еще 16,2 % склоняются к данной позиции. В совокупности это означает, что почти каждый четвертый избиратель в той или иной степени не верит, что выборы являются для него действенной формой участия в политико-государственной власти и управлении, средством влияния на выработку и принятие политико-управленческих решений. О значимости и стойкости такой позиции свидетельствует тот факт, что основной причиной для 27,6 % избирателей из числа не принявших участия в декабрьских 1996 г. выборах в Госдуму явилось неверие в то, что их голос может что-либо изменить.

Данные этого исследования позволяют выделить те слои и группы населения, на которые следует адресно ориентировать средства повышения электорально-правовой культуры избирателей в рамках федеральной программы. Так, среди в той или иной степени негативно оценивающих властный потенциал своего участия в выборах наибольшую долю составляют лица с низким образованием и уровнем дохода. Это свидетельствует, в частности, о том, что данная электорально-правовая позиция частично является результатом маргинализации этих групп. Определенный оптимизм внушает тот факт, что среди занимающих резко негативную позицию наименьшую долю составляют молодые избиратели 18–19 лет — 2,4 %. Это дает основание предсказывать позитивную динамику изменения этой важной позиции избирателей.

Знание гражданами основополагающих норм избирательного права, порядка образования избирательных комиссий и оценка их деятельности составляют необходимую предпосылку формирования у населения высокой электорально-правовой культуры, вооружает его средствами ориентации в непростой сфере избирательного права и процесса. Исследование показало чрезвычайно неравномерное распределение уровня знаний различных норм избирательного права и порядка формирования избирательных комиссий среди различных групп избирателей: от 87,6 % в отношении возраста, по достижении которого гражданин России приобретает право голосовать, до 9,5 %, знающих, что находящийся на учете в психоневрологическом диспансере (без признания его судом недееспособным) не лишается избирательного права. Полученная картина позволяет сделать вывод не только о явно недостаточном уровне знания населением основных разделов избирательного права, но и, на что следует обратить особое внимание, незнании рядом групп и слоев принципов избирательного права. Так, те 36,8 % респондентов, которые ответили, что в соответствии с законом могут проводиться выборы Президента России, если в бюллетене окажется один кандидат, проявили не просто незнание отдельной нормы избирательного права, но и одного из его демократических принципов — принципа состязательности выборов.

Подобным образом те 27,9, 20,9, 15,3 и 34,8 % избирателей, считающие, что не имеют права избирать Президента РФ граждане, которые, соответственно, находятся в предварительном заключении, находятся в заграничной командировке, в вытрезвителе, старше 80 лет, не знают такой гарантии принципа всеобщности избирательного права, как приостановление этого права только для двух категорий граждан: признанных судом недееспособными и содержащихся в местах лишения свободы на основе вступившего в законную силу приговора суда.

Определенные негативные последствия для соблюдения норм избирательного права имеют и выявленное незнание гражданами того, что: члены избирательной комиссии не имеют права проводить предвыборную агитацию — 36,1 %; при проведении предвыборной агитации нельзя предоставлять избирателям бесплатно или на льготных условиях товары, услуги, ценные бумаги и денежные средства — 16,9 %; нельзя проводить предвыборную агитацию за день до выборов — 20,4 %; кандидат в Президенты РФ имеет право использовать собственные денежные средства для формирования своего избирательного фонда — 22,0 %; кандидат в Президенты РФ одновременно не имеет права принимать пожертвования в свой избирательный фонд от международных организаций — 35,3 %; если он совершил ошибку при заполнении избирательного бюллетеня, то имеет право получить от избирательной комиссии новый бюллетень — 29,6 %; наблюдатель от кандидата на выборный пост или от избирательного объединения/блока имеет право присутствовать при подсчете голосов избирателей — 18,4 %. Незнающие эти и другие нормы избирательного права граждане могут не обратить внимание на нарушение этих норм и тем самым в ряде случаев — и на нарушения своих избирательных прав.

Соблюдению норм избирательного права и предотвращению их нарушений может воспрепятствовать и незнание соответственно 36,1 и 27 % респондентов того, что отказ гражданину в ознакомлении со списком избирателей со стороны членов избирательной комиссии и непредоставление гражданину председателем участковой избирательной комиссии сведений об итогах голосования могут повлечь административную или уголовную ответственность.

С точки зрения понимания когнитивного компонента электорально-правовой культуры избирателей важно знать, как сами граждане оценивают степень своего знакомства с тремя основными федеральными законами в этой области. В целом по самооценке избирателей менее половины из них почти равно знакомы с этими законами (табл. 4).

Таблица 4

Для более полной оценки этих знаний и адресных усилий по их повышению были выявлены три их уровня. В табл. 5 в числителе каждого такого уровня приводится процент от числа знакомых с соответствующим законом, а в знаменателе доля знакомых на данном уровне среди всех избирателей.

Таблица 5

Можно констатировать, что среди в той или иной степени знакомых с этими законами избирателей даже по их самооценкам более половины знакомы с ними слабо. Однако все же следует помнить, что эти законы для неспециалистов отнюдь не простые и, что не менее важно, срок их действия еще относительно невелик.

Особенности электорально-правовой культуры общества определяются, помимо сказанного, также применимой в нем избирательной системой и отношением к ней со стороны граждан. Это особенно важно для становящихся демократий, использующих смешанные избирательные системы, т. е. и для России. Учитывая ведущуюся в стране дискуссию о достоинствах и недостатках используемой при выборе депутатов Государственной Думы смешанной избирательной системы, респондентам был задан вопрос о том, какой должна быть избирательная система, чтобы в законодательном органе власти наиболее полно отражались интересы различных групп населения. Ответы распределились следующим образом:

1) за голосование только по партийным спискам — 8,8 %;

2) в поддержку голосования только за отдельных кандидатов — 60,5 %;

3) за смешанную избирательную систему — 13,4 %.

Для повышения электорально-правовой культуры избирателей необходимо принять во внимание, что среди 17 % населения, затруднившихся ответить на этот вопрос, женщин в два раза больше, чем мужчин; молодежи больше, чем людей среднего возраста; менее образованных больше, чем лиц с более высоким образованием; больше людей с центристскими и правыми взглядами.

Для смешанной избирательной системы был задан дополнительный вопрос о предпочитаемой разновидности этой системы.

— 37,5 % из опрошенных выступают за избрание равного количества по партийным спискам и при голосовании за отдельных кандидатов;

— 39,4 % предпочитают, чтобы большинство избиралось из отдельных кандидатов;

— 9,2 % поддерживают избрание большинства депутатов по партийным спискам.

Таким образом, политики и эксперты должны считаться с тем фактом, что на сегодня подавляющее большинство избирателей выступает за избрание депутатов из числа отдельных кандидатов. В основе этого предпочтения лежит прежде всего глубокое недоверие к политическим партиям. Это недоверие ярко выражено даже среди сторонников смешанной избирательной системы.

Между тем институтом демократического общества, обеспечивающим агрегирование и выражение интересов населения во внутренней и внешней политике, выступающим посредником между гражданином, с одной стороны, и представительными органами и выборными лицами исполнительных органов государственной власти, с другой, обеспечивающим формирование этих органов и ротацию их членов посредством выборов, осуществление контроля над ними, являются именно политические партии. К сожалению, в нашей стране политические партии эти функции сколь-нибудь полно сегодня выполнять не в состоянии. Их слабость, отсутствие подлинной поддержки со стороны населения подтвердило и данное исследование:

— только 20,1 % граждан считают себя сторонниками какой-либо политической партии;

— поддержка кандидата определенной политической партией занимает седьмое место среди тех обстоятельств, которые избиратель учитывает при выборе, за кого из нескольких кандидатов ему голосовать;

— лишь для 25,7 % принимавших участие в выборах депутатов Государственной Думы в 1995 г. основным мотивом участия явилось желание поддержать своего кандидата, партию, а у 10 % был прямо противоположный мотив — предотвратить приход к власти определенной партии, кандидата;

— за голосование только по партийным спискам выступают менее 9 % взрослого населения, а за смешанную избирательную систему, при которой часть депутатов избирается по партийным спискам, — чуть больше 13 %;

— менее чем для 3 % наиболее значимым в свободе является возможность по своему усмотрению вступать или не вступать в различные политические партии.

А вот как распределились ответы на вопрос: «Как вы считаете, какой должна быть партийная система в России?» (в %):

Чуть больше 50 % россиян выступают за демократическую партийную систему, менее чем каждый пятый поддерживает возврат к монополии на власть одной партии, 8 % отвергают политические партии вообще, а 14 % до сих пор не выработали ясной позиции по столь важному политическому вопросу.

Таким образом, мы можем констатировать негативно-отчужденное отношение к политическим партиям большинства россиян. Но и политические партии не проявляют достаточной активности во время даже избирательных кампаний. Так, лишь 7 % граждан отметили, что представители какой-либо политической партии пытались их убедить проголосовать определенным образом на выборах 1995 г. в Государственную Думу.

Наряду с мнениями граждан по совершенствованию избирательной системы были также выявлены предложения граждан по совершенствованию избирательного законодательства. Выяснилось, что в первую очередь граждане не удовлетворены разделами избирательного законодательства о выдвижении кандидатов и о финансировании выборов.

Практика проведения выборов депутатов Государственной Думы в декабре 1995 г. и Президента РФ в июне — июле 1996 г. выявила ряд проблем и пробелов в действующем избирательном законодательстве и несовершенство в его применении. Об этом свидетельствуют и проведенные данные исследования. Отсюда потребность во всесторонней реформе избирательного законодательства, затрагивающей правовое положение и интересы всех участников выборов и все этапы избирательного процесса. Успешная реализация столь грандиозной задачи требует учета множества факторов. К числу важнейших из них относится знание состояния элеторально-правовой культуры россиян.

Проведенное по инициативе Центральной избирательной комиссии РФ исследование состояния электорально-правовой культуры избирателей выявило как позитивные, так и негативные характеристики этой культуры и тенденции ее развития. В целом полученные данные свидетельствуют о несомненном сдвиге за последние 7–8 лет от мобилизационно-пассивной и отчужденно-подданической электорально-правовой культуры к культуре электоральной вовлеченности и возрастающих знаний норм избирательного права и позитивной его оценки. Однако эти же данные говорят о противоречивости и сложности данного процесса. Поэтому тщательное соотнесение этой культуры и проектов законодательства становится залогом эффективности реформы избирательного законодательства.