После развода. Отголоски любви

Глава 15

Мила

Я смотрю на него, на это знакомое, но вдруг чужое лицо, и мозг отказывается складывать услышанное в единую картину. Это настолько нелепо, так выходит за границы всякого здравого смысла, что истерический смех сам просится наружу.

— Не очень удачная шутка, Саша, — говорю дрожащим голосом. — Прямо в твоем стиле. Превосходный розыгрыш. Ты всегда умел удивлять, но это… это уже слишком. Решил пощекотать мне нервы спустя столько лет? Что ж, поздравляю, получилось. Ты достиг цели. Можешь ехать обратно к своей… ой, прости, я забыла, она же тебя бросила.

Он не улыбается. В его глазах нет и тени насмешки или игры, лишь непробиваемая, ледяная серьезность.

— Я не шучу, Мила. Я никогда не был так серьезен. Я приехал за тобой. И за Златой, конечно. Вы обе мне нужны. Мы возвращаемся домой, в наш дом, и все наконец-то встает на свои места. Ты будешь прекрасной матерью моему сыну, дашь ему то, чего он был лишен, а я… я буду делать то, что умею лучше всего, обеспечивать семью, давать вам все необходимое. Мы продолжаем нашу жизнь с того места, где ее так грубо прервали.

В груди перехватывает. Он говорит это с такой уверенностью, с такой непоколебимой, почти фанатичной верой в то, что это единственно возможный и правильный вариант, что у меня кружится голова. Он не просто предлагает это, он констатирует факт, как нечто уже решенное и не подлежащее обсуждению.

Он действительно верит в эту безумную авантюру.

— Как продолжаешь свою жизнь? — переспрашиваю, медленно повторяя каждое слово, пытаясь докопаться до сути его безумия, втиснуть его в какие-то рамки понимания. — Неужели ты всерьез думаешь, что я, пережив все это, твое предательство, развод, унижение, соглашусь жить с тобой под одной крышей, играя в счастливую семью, пока ты будешь спокойно искать себе новую, более молодую и удобную любовницу? Чтобы я, как служанка, нянчила твоего ребенка от другой женщины, утешала его ночами, в то время как ты будешь устраивать свою личную жизнь? Ты вообще в своем уме? Ты слышишь, что ты говоришь?

Он молчит, будто обдумывает мой вопрос как сложную, но решаемую задачу, взвешивая все «за» и «против». Потом медленно, обдуманно кивает, как будто приходит к единственно верному выводу.

— Да. Именно так я и думаю. Ты будешь матерью моему сыну. Той опорой, той стабильностью, которая ему отчаянно нужна после того хаоса, что устроила его родная мать. А я… да, мне нужно будет найти другую женщину. По-настоящему подходящую. Надежную. Такую, которая не сбежит при первой же трудности, не бросит своего ребенка. Но на это, очевидно, потребуется время. А пока ты идеально справляешься с ролью мама-заменителя. Ты же всегда хотела еще одного ребенка.

Он говорит это так, словно делает мне одолжение, предлагая взамен моей свободы и достоинства возможность нянчить его сына.

В его голосе нет ни злости, ни цинизма. Есть лишь неопровержимая, почти патологическая уверенность в своей правоте. Это в тысячу раз страшнее любой ярости.

— Саша, у тебя все в порядке с головой? — шепчу, искренне недоумевая, чувствуя, как почва уходит из-под ног. — Ты слышишь себя? Ты понимаешь, что только что сказал? Это же бред. Полный, абсолютный бред. Ты говоришь обо мне, о нас, как о вещах, которые можно передвигать по своей прихоти!

— Со мной все в порядке, — отвечает спокойно, без тени сомнения. — Я трезво и объективно оцениваю ситуацию. У меня есть сын, которому срочно нужна мать. Стабильная, любящая, знающая. У меня есть ты, идеальная, проверенная кандидатура. Все логично и предельно ясно. Я устал от этого бесполезного метания слов, Мила. Нам нужно идти. Сын ждет в машине.

Он делает резкое движение вперед, и прежде чем я успеваю среагировать, отпрыгнуть, с силой хватает мое плечо. Пальцы сжимаются словно тиски, больно впиваясь в мышцы сквозь ткань пальто.

— Отпусти! — вырывается у меня, и я пытаюсь вырваться, дернувшись всем телом, но его хватка железная, неумолимая. Он сильнее, всегда был сильнее.

Паника, острая, слепая и липкая, заставляет сердце бешено колотиться.

— Саша, отпусти меня немедленно! Что ты делаешь?! Это похищение!

— Перестань вырываться и преувеличивать, — он спокойно тянет меня за собой к машине, и ноги, подкашиваясь, волочатся по асфальту, цепляясь за стыки плит. — Успокойся. Хватит устраивать истерики на улице, на тебя же люди смотреть будут.

— Отпусти! Помогите! Кто-нибудь! — кричу уже громче, отчаянно озираясь по сторонам, пытаясь поймать чей-то взгляд, но улица пустынна и безразлична, лишь где-то вдалеке гудит чужая машина, не обращая на нас внимания.

Он резко, почти грубо дергает меня к себе. Его дыхание становится громким и резким. Глаза горят холодным зловещим огнем.

— Прекрати орать, я сказал! — шипит сквозь сжатые зубы, и в его голосе впервые звучит неподдельная злоба. — Ты напугаешь ребенка. Он и так всего боится после всего, что произошло. Ты что, не понимаешь?