После развода. Отголоски любви

Глава 24

Мила

Дверь захлопывается за мной с таким глухим стуком, будто хоронит надежду на спокойный вечер. Тишина в квартире оглушительная. Ни музыки из комнаты Златы, ни ворчливого бормотания под нос над уроками. Только навязчивый гул холодильника и бешеный стук собственного сердца в ушах.

Артем у соседки, слава богу, и не видит моего разбитого состояния.

Заглядываю к Злате, хочу открыть окно, проветрить застоявшийся воздух, и тут вижу белый лист бумаги на клавиатуре.

Сердце замирает и тревоги становится еще больше.

Беру листок дрожащими пальцами. Слова пляшут перед глазами, не желая складываться в единый текст.

«Мама, я уезжаю. далеко и навсегда. Туда, где меня наконец-то будут любить и ценить, а не использовать как грушу для битья в твоих вечных скандалах и разборках.

Ты сломала мне жизнь. Ты украла у меня отца, украла мой дом, моих друзей, все, что мне было дорого. Теперь ты решила добить и его, посадить в тюрьму, лишь бы только сделать ему больно. Ты всегда думала только о себе. Ты эгоистичная, жестокая сука.

Я ненавижу тебя за это. Я ненавижу эту убогую квартиру, этот унылый город, всю эту жалкую пародию на жизнь, которую ты мне устроила. Я ненавижу и твоего сына, этого вечного ноющего спиногрыза, который всегда важнее меня.

Из-за него все и началось.

Из-за него мы здесь.

Я проклинаю день, когда ты его родила. Я не хочу его видеть и не хочу тебя видеть. Никогда. Вы оба самое большое разочарование в моей жизни.

Не ищи меня. Я не вернусь. У меня теперь есть настоящая семья!»

Бумага выпадает из ослабевших пальцев. Во рту пересыхает, ноги подкашиваются, и я медленно оседаю на холодный пол.

Я плачу, не в силах остановиться, захлебываюсь слезами и воздухом, упираясь лбом в колени. Крики душат, превращаясь в хриплые, беззвучные стоны. Она ненавидит меня, проклинает.

Ее слова жгут изнутри, как раскаленные угли, оставляя черные, обугленные пятна на душе.

Артем, она ненавидит брата.

Не знаю, сколько времени я сижу так на полу, но когда рыдания наконец стихают, им на смену приходит пронизывающая до костей пустота.

Я поднимаюсь, иду в прихожую, беру сумку, на ощупь сую в нее телефон, кошелек, ключи. Не думая ни о чем. Мне нужно ее вернуть. Я обязана ее вернуть.

Поездка в другой город сливается в одно сплошное пятно. Промокшие под моросящим дождем улицы, мелькающие за окном такси, потом яркий, шумный вокзал, духота вагона электрички. Я смотрю в темное стекло, не видя своего отражения.

Такси от станции до знакомого, ненавистного дома. Дорогая, ухоженная улица, пахнущая деньгами и спокойствием, которое мне недоступно. Я выхожу из машины и иду к калитке, по скользким от дождя брусчаткам.

Я жму на звонок с такой силой, что кажется он вот-вот треснет. Спустя долгую минуту из динамика доносится спокойный, размеренный, до тошноты вежливый голос бывшей свекрови.

— Да?

— Это Мила. Откройте, — требую у нее, но ей все равно на то, что мой голос полон злости и ненависти.

Снова пауза, и через пару минут, когда я уже готова вынести ворота голыми руками, калитка с легким скрипом отъезжает в сторону, и я протискиваюсь в щель, не дожидаясь, когда полностью откроется.

Я иду по скользкой, идеально подметенной дорожке, каждый шаг отдается гулко в пустой голове, а в груди колотится клубок страха, гнева и отчаяния.

На пороге дома стоит она.

Бывшая свекровь.

В дорогом, мягком домашнем костюме, от которого веет деньгами и покоем, которых у меня никогда не было. Ее седые волосы уложены безупречно, будто она только что от парикмахера, а не вышла среди ночи на улицу.

Она не делает ни шага вперед, не приглашает войти, не улыбается. Она просто стоит, как страж, как судья, как живое воплощение той непреодолимой стены, что отделяет меня от дочери.

— Мила. Какими судьбами? — спрашивает, и в ее голосе нет ни капли удивления, лишь легкая, привычная усталость от необходимости разговаривать с нежеланным гостем.

Я прекрасно помню этот тон.

— Где Злата? — начинаю без предисловий, не до сантиментов. — Я знаю, что она здесь. Я приехала за своей дочерью. Немедленно верните ее мне!

чувствую, как дрожат мои руки, как подкашиваются ноги, но я сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь держаться на этом последнем остатке сил.

Свекровь проходится по мне медленным, оценивающим взглядом с ног до головы. Ее взгляд на мгновение задерживается на моем распухшем, заплаканном лице, на синяке на щеке, и в ее глазах нет ни сочувствия, ни стыда, только холодное, брезгливое равнодушие.

— Твоя дочь? — она произносит эти слова с легкой, язвительной, почти незаметной усмешкой, от которой кровь стынет в жилах. — Ты уверена? Судя по тому, что она нам рассказала, ты сама от нее отказалась. Вместо того чтобы быть матерью, ты предпочла заниматься сведением счетов с моим сыном.

— Она ребенок! Она не понимает, что говорит! Вы похитили мою дочь! — кричу на нее, и плевать мне на все.

— Мы забрали ее из того ада, который ты устроила, — холодно, без единой эмоции, парирует мне, и черт возьми, слова задевают за живое. — Если хочешь ее вернуть, тогда забирай свое поганое заявление из полиции на Сшу. До тех пор, пока ты этого не сделаешь, Злата останется здесь, с нами.

Ну вот они и показали свою гнилую натуру, вот они и выдали истинную причину своей заботы.

— Вы с ума сошли? Это шантаж!

— Имеем право, — она понижает голос и начинает шипеть на меня, аки змея. Хотя она и есть змея. Ядовитая.. — Решай, Мила. Или ты забираешь заявление, или ты навсегда забываешь про свою дочь. Выбор за тобой.

— Это… это сумасшествие, — единственное, что могу выдавить из себя.

Чувствую, как последние силы, что держали меня на ногах, покидают, и остается леденящий ужас внутри.

— Решай, дорогуша, решай, что тебе важнее.