После развода. Отголоски любви

Глава 29

Мила

Четыре месяца прошло с того злосчастного заседания суда. Каждый день давался в начале мне все тяжелее и тяжелее, но потом начало немного отпускать. Капля за каплей тревоги, боль и пустота начали отпускать меня примерно через месяц.

Жизнь разделилась на «до» и «после», и в этом после наступила тишина. Ни звонков, ни сообщений от Златы. Только гулкая пустота в квартире, которую не может заполнить даже звонкий смех Артема, и тихое, постоянное присутствие Кости, который не лезет с расспросами, не пытается развеселить.

Он просто есть.

Работает в особо сложные для меня дни у меня дома за своим ноутбуком, решает свои дела по телефону, иногда забирает Артема из садика. Его уверенность, его спокойная нормальность стали тем фундаментом, за который я цепляюсь, чтобы не утонуть окончательно.

И вот сегодня поступил звонок с незнакомого номера. Сердце екнуло, предчувствуя беду. Голос на том конце был чужим, холодным и официальным. Адвокат свекрови сообщил, что Саша погиб в драке, похороны завтра, и повесил трубку, даже не дождавшись ответа. Я стояла с телефоном в руке, не в силах пошевелиться, пытаясь осознать услышанное.

Погиб.

Нет больше Саши.

Больше нет того, кто терроризировал меня, нет того, кого я боялась, которого ненавидела. Осталась только тяжелая, необъятная пустота, которую, уверена, скоро заполнит облегчение.

но это было не единственное потрясение за день. Буквально через час позвонила Злата. Ее голос был плоским, безжизненным, будто не ее.

— Мама. Ты знаешь о похоронах, — она не спрашивала, она утверждала, и смело продолжила, не дожидаясь от меня ни слова в ответ. — Ты приедешь? Он все-таки был моим отцом.

В ее голосе не было ни мольбы, ни примирения. В нем был слышен лишь формальный долг. И в этом долге я увидела призрачный шанс. Может быть, там, без него, мы сможем снова обрести друг друга? Может, общая потеря…

— Я приеду, — тихо ответила ей. — Конечно, приеду.

Услышав мой ответ, она бросила трубку. Естественно я все сразу же рассказала все Косте. Он молча слушал, а потом решил не бросать меня даже в такой момент.

— Я поеду с тобой, — сказал, как отрезал, даже не да мне возможности возразить. — Я не буду лезть и близко подходить, но я буду рядом. На всякий случай.

Я не стала спорить. В глубине души мне было страшно ехать одной, в этот оплот ненависти ко мне.

По итогу сегодня хмурое утро, моросит противный осенний дождь. Черное платье кажется на мне мешком, оно висит, подчеркивая худобу. В машине царит тяжелое молчание. Костя сосредоточенно ведет машину, я смотрю в заляпанное грязью стекло. Артем у соседки.

Мы едем хоронить человека, который сделал мою жизнь адом. И я не знаю, что я при этом чувствую.

Наверное, ничего.

Пустоту.

И вот мы на кладбище. Серая мокрая дорожка под ногами, люди в черном у свежей могилы. Их немного. В основном чужие, малознакомые лица. И вот они. Моя бывшая свекровь, вся в черном, и Злата. Моя девочка. Высокая, худая, не по-детски взрослая. Она стоит, опустив голову, и кажется, что она вот-вот рухнет от горя.

Они оборачиваются, когда мы подходим с Костей. Сначала взгляд свекрови скользит по мне с привычным презрением, а потом цепляется за Костю, и ее перекашивает от злости.

— Ты что здесь делаешь с этим? — свекровь буквально ревет сиреной на все кладбище. — Пришла поглумиться? Как только наглости хватило привести с собой своего… своего ухажера? На похороны отца своей дочери! У тебя совсем совести нет, тварь бессердечная!

Я открываю рот, чтобы объяснить, но слова застревают в горле.

— Зачем вы так? — тихо, но твердо отвечаю ей к своему удивлению. — Я пришла поддержать Злату.

— Поддержать? — свекровь фыркает, и в ее глазах загораются злые огоньки. — Ты моего сына в гроб загнала! Если бы не твое гнилое завистливое заявление, он бы сидел сейчас дома, а не здесь лежал, в сырой земле! Это ты его убила! Убийца! И еще смеешь сюда приходить со своим любовником!

— Перестаньте, — пытается присечь ее Костя, делая шаг вперед. Он не повышает голос, но его тон заставляет свекровь на мгновение замолчать. — Вы на похоронах. Проявите уважение. Мила здесь, потому что ее позвала дочь.

И тут поднимает голову Злата, вся в слезах, глаза горят обидой, осознанной ненавистью ко мне.

— Я звала только тебя! — ее голос дрожит от неконтролируемых эмоций, она все это кричит в мою сторону. — Только тебя, мама! А не его! Кто его звал? Он здесь чужой, ему нельзя быть здесь! Убирайся! И увози его с собой! Я не хочу его здесь видеть! Видеть вас обоих не желаю!

— Злата, солнышко, прошу тебя… — протягиваю к ней руку, но она отшатывается от меня, как от огня.

— Не подходи ко мне! — она кричит, и ее крик эхом разносится по молчаливому кладбищу. — Я тебя ненавижу! Ты все разрушила! И теперь привела его сюда! На папины похороны! Ты вообще не мать! Я отказываюсь от тебя! Слышишь? Я больше не твоя дочь! Убирайся!

Ее слова падают на меня, как бетонная плита. Каждое слово, как маленькая смерть. Я чувствую, как подкашиваются ноги, и мир начинает плыть перед глазами. Все. Это конец. Последняя ниточка порвана.

Костя крепко берет меня под локоть, не давая упасть.

— Все, мы уезжаем, — он говорит твердо, обращаясь уже ко мне, а не к ним. — Здесь нам больше нечего делать.

Свекровь что-то еще кричит нам вслед, но я уже не слышу. Я вся превратилась в одну сплошную боль. Костя почти несет меня к машине, усаживает в салон и пристегивает. Я сижу, не двигаясь, глядя в пустоту, и по щекам ручьем текут слезы. Тихие, беззвучные, бесконечные.

Он заводит двигатель, и мы выезжаем с кладбища, оставляя позади это место горя и ненависти.

— Все хорошо, Мила, — тихо говорит он после долгого молчания, глядя на дорогу. — Все кончено.

— Она… она от меня отказалась. Что в этом хорошего? — с трудом выдавливаю из себя.

— Именно. Она отказалась. Эта болезненная история с твоей дочерью наконец разрешилась, и твоя агония начнет отступать, а не притаится. Ты делала все, что могла. Ты шла навстречу, ты терпела ее оскорбления, ты приехала сегодня, рискуя собой, чтобы поддержать ее. Она сделала свой выбор. Осознанный, взрослый выбор. Теперь ты свободна. Свободна от этой борьбы, от этих унижений, от этой надежды, которая каждый раз разбивалась о ее ненависть. Сегодня ты поставила в этой истории точку. Горькую, но окончательную.

Я смотрю на него, и понимаю, что он прав. По-своему, жестоко, но прав. Боль не уходит, она все такая же острая и режущая. Но ее характер меняется. Это уже не боль от безысходности, а боль от… прощания. От осознания, что борьба окончена. И что теперь нужно учиться жить с этой пустотой. Но уже без иллюзий.