После развода. Отголоски любви

Глава 22

Мила

Кабинет следователя оказывается до удивления обычным. Небольшая комната, заставленная серыми шкафами, заваленный бумагами стол. Константин сидит рядом со мной, откинувшись на спинку стула. Напротив, за столом, располагается его друг, представившийся Андреем. У него спокойное, располагающее лицо и внимательные, уставшие глаза, видящие, должно быть, всякое.

Андрей кладет передо мной чистый бланк. Лист бумаги кажется неподъемно тяжелым, хотя я даже не дотрагиваюсь до него.

— Мила Александровна, — начинает мягко мужчина. — Я понимаю, как вам сейчас непросто, но Константин все мне объяснил. Для начала просто опишите произошедшее в свободной форме. Как было. Без эмоций, просто факты: дата, время, место, что произошло, кто присутствовал…

Сжимаю руки на коленях, чтобы они не дрожали. В горле ком. Я смотрю на Константина, он молча кивает, давая понять, что все под контролем. Его уверенность — это единственный якорь в этом бушующем море стыда и страха.

— Я… я не знаю, с чего начать, — шепчу весьма сипло. — Это же мой бывший муж. Отец моих детей. А то, что произошло… это ведь первый раз. Вернее, не первый раз он ударил меня, но угрозы, давление… это было впервые.

Андрей не торопит меня, просто кивает на лист, давая понять, что все это нужно записать, и просто ждет, давая мне собраться с мыслями, а я же все продолжаю говорить.

— Злата, моя старшая… она его обожает. Она меня возненавидит за это, — выдыхаю, и это звучит как самое страшное признание. Хуже, чем описание того, что сотворил Саша.

Константин хмурится.

— Мила, есть разница возненавидит она тебя сейчас, за то, что ты защищаешь себя и ее брата, или она будет ненавидеть тебя потом, когда он, не дай бог, поднимет на нее руку или сделает что-то непоправимое? — его голос твердый, без нотки упрека, лишь с холодной, неумолимой логикой, и я его понимаю. — Ты думаешь, человек, способный ударить женщину, да еще и при ее ребенке, остановится перед чем-то? Ты хочешь, чтобы твой сын рос, видя это и думая, что это норма?

Я закрываю глаза, и передо мной снова возникает лицо Саши, перекошенное от ярости, и его рука, занесенная над маленьким Артемом. По спине пробегает холод от ужаса.

— Нет, — тихо говорю. — Я не хочу этого.

— Мила, — мягко вмешивается Андрей. — Вы не подаете заявление на хорошего человека. Вы подаете заявление на преступника. Тот факт, что у вас с ним есть общие дети, не дает ему права на насилие, ни над вами, ни над кем-либо еще. Наоборот, это усугубляет его вину. Вы защищаете не только себя. Вы защищаете своих детей. Даже если один из них пока этого не понимает, а вторая не принимает.

Я смотрю на свои руки. На безымянном пальце все еще виден легкий след от кольца, которое я давно сняла. Невольно представляю себе Злату, ее глаза, полные ненависти. Это будет война. Долгая и изматывающая. Но другой дороги нет.

Я глубоко вздыхаю, ощущая, как боль в ребрах напоминает о себе тупым уколом. Потом тянусь к ручке, которую молча пододвигает Андрей, и все же решаюсь.

— Хорошо, — говорю уже более уверенно. — Я напишу заявление.

Я вывожу слова медленно, тщательно подбирая формулировки. Дата. Время. Адрес. Каждое слово дается с трудом, будто я вырезаю его из самой себя.

Я описываю его оскорбления, его угрозы, тот самый удар. Упоминание об Артеме заставляет мою руку дрогнуть, и в итоге получается кривая строка. Когда заканчиваю, в комнате слишком тихо. Отодвигаю от себя листок. Он лежит на столе, как надгробие нашей жизни.

— Все? — спрашивает Андрей. Я киваю, не в силах вымолвить ни слова.

— Здесь, внизу, поставьте дату и подпись.

Снова беру ручку. Она буквально скрипит по бумаге, оставляя за собой размашистую, уверенную подпись, которую я ставлю под своими статьями. Теперь она стоит под обвинением бывшего.

Андрей берет заявление, внимательно перечитывает его и кладет в папку.

— Вы поступаете правильно, Мила Александровна. Теперь это наша работа. Вам остается только позаботиться о себе и детях.

Я поднимаюсь с стула, чувствуя странную пустоту. Константин тоже встает. Мы молча выходим из кабинета и идем по длинному, пустынному коридору к выходу.

На улице уже смеркается. Холодный воздух обжигает. Я поворачиваюсь к нему, хочу поблагодарить, потому что без него ничего бы не вышло. Сама бы я не справилась.

— Спасибо вам, — говорю искренне. — За… за все. Я бы, наверное, не решалась.

Он машет рукой, отмахиваясь от благодарностей.

— Забудьте. Главное сейчас, чтобы вас никто не трогал, — он молчит, глядя на мое лицо, на тот самый синяк, который привел нас сюда. — С завтрашнего дня и на следующую неделю переходите на удаленную работу, пока все следы не сойдут.

Это звучит не как просьба, а как приказ. Но на этот раз приказ, проявление заботы, а не диктата. Чувствую, как на глаза наворачиваются предательские слезы облегчения. Не нужно придумывать оправданий, не нужно прятаться. В этом есть свое счастье.

— Спасибо, — снова говорю, уже просто кивая. — Мне это очень нужно.